Российский колокол 5-6 2021 - Коллектив авторов 2 стр.

Одно окно Одно окно горит
Моё окно горит и звуки множит.
О чём оно любимым говорит?
О чём оно сказать уже не сможет?

Мне хорошо, когда вокруг молчат:
в молчании и тайны, и приметы
Бывает только грустно по ночам,
но я теперь не думаю об этом.

Горит окно!.. Горит моё окно!..
На целый мир, казалось бы, едино.
Мой свет горит пускай вокруг темно,
мой свет горит легко, неотвратимо.

Отец болеет, значит, болен сын.
А сын болеет и отец в несчастье.
И разный путь а путь у них один;
и оттого не стоит разлучать их.

Отец и сын кармическая связь!
И разве может в мире быть иначе?!
Один из них пытается упасть 
другой внезапной паникой охвачен.

У них сильнее линия родства,
чем их разлука или разобщенье.
В крови отца и сына есть прощенье,
лишь стоит им увидеться едва.

До этого, отца не помня, сын,
о том не зная, за него болеет.
Отец смеётся сын смеётся с ним.
Сын влюбится отец стократ полнее

почувствует и лёгкость, и печаль,
восторг и силы, в день войдёт иначе.
На них одна небесная печать.
И оттого не надо разлучать их.

Отец и сын счастливей и сильней,
когда они друг друга в мире держат.
А женщина?.. А что сказать о ней?..
Она земля двух океанов между.

И время не лечит, и солнце не сушит
открытые раны усталой души
(не верит, что будет когда-нибудь лучше,
что снова на свете захочется жить).

Пытаюсь уйти из порочного круга
отчаяний, страхов, раздумий, обид.
А сердцу неистово хочется друга,
а сердце за близких всё больше болит.

Нас так разметало, что некуда деться.
Куда ни приедешь всё пламя да ров.
И плачет в груди беспокойное сердце
И дух мой печален И взгляд нездоров.

А грянет пора, чтоб навек разлучиться.
Но даже теперь: когда можно сказать
всё то, что хотелось,  при встрече молчится;
и прежние нити уже не связать.

Расходятся люди, как брызги над бездной.
Расходятся люди, тревоги неся.
И что ни придумывай всё бесполезно!
И прошлое в мире исправить нельзя.

Как крылья, которые с ходу разбили,
как жизнь, что нежданно пошла под откос,
так мир разметал моих самых любимых
и самых родимых по свету разнёс

в такие теперь неприступные дали,
где жизни иные и как ни пиши 
другие у близких заботы, печали,
желанья и страхи, и дней виражи.

И больше не встретиться больше не будет,
чтоб с прежней и лёгкостью, и простотой.
Как волны по миру разносятся люди.
И каждый один за заветной чертой.

От правды небес в этом мире не деться.
И каждому в срок и цвести и гореть.
Но чудо встречаются сердце и сердце,
чтоб счастьем друг друга в пути обогреть.

Ганина яма шахта под Екатеринбургом,

где вначале были спрятаны тела

расстрелянных членов семьи Романовых.

В яму натекли потоки снега,
календарь смыкает времена.
За кресты заякорилось небо,
чтобы глубже не ушла страна.

Так совпало или не совпало?
Поп крестил народ приговорил:
на земле из камня и металла
Ганей прозывался Гавриил.

Промышлял не рыл другому яму,
духом не архангел, но горняк.
Золото отыскивал упрямо,
а нашёл кровавый железняк.

Меру ли отчаянно превысил
или местью за благую весть?..
Мистика простых имён и чисел,
лотерея неслучайных мест.

Лёгок снег сердца тяжеловаты,
не смягчатся жертвою пока
Свежих облаков аэростаты
раздувают белые бока.

Поменяла весна времена и цвета 
молодая листва на просвет золота:
невесомую дымку едва окропил
осторожною прозеленью хлорофилл.

Да не долгую пору она молода,
а покуда черёмуховые холода,
и ладони живой чешуи листовой
над землёю древесною и кустовой
непременно сомкнутся ступенью
между яростным светом и тенью.

Ибо всё в равномерном пути бытия
обращается снова на круги своя,
но всегда в кулачке зажимая
лоскуток золотистого мая.

Где клонится да коренится
поубавившийся народ,
речка Белая Холуница
земляные породы трёт.

Речка Чёрная Холуница
моет корни невдалеке
Всё двоится, чтоб сохраниться
на песке и на языке.

И, названиями не обманывая,
мимолётные с высоты,
затекают с Большою Малая
речки Белые под мосты

Имена только да навеяло 
не убавилось от потерь:
всея Малыя и Белыя 
и Великия по теперь

Всё как положено: построишь дом
и дерево посадишь под окном 
была б земля, а яблонь насажаем
Но где не властна трепетная плоть
и всем распоряжается Господь,
он может промахнуться с урожаем 
не яблочно-вишнёво-травяным,
а плотным, ощутимым, кровяным

Не сыновей, так дочек нарожаем 
всё, кажется, одно Да не одно,
уже давным-давно заведено:
мальчишек ждём, девчонок провожаем.

А любим всех без голоса, на слух,
как стадо подопечное пастух:
чуть прозеваешь канут в буераке
Но отпускать единое терзать,
от сердца пуповину отгрызать,
завидуя балованной собаке.

Душа усомнится: надо ли?
Да спросишь кого беда:
Алатырь ему, Анадырь ли 
неведомые города

Когда в золотистом облаке
восходит осенний свет,
в Алатыре спеют яблоки 
в Анадыре сеет снег.
Пока вороха крылатые
подымутся на юга
и заморосит в Алатыре 
уже занесло в Анадыре
порошею берега

Обычные, нестоличные,
как в борозды семена,
разбросаны пограничные
в различные времена
да оба молвой неброскою
по рекам наречены:
один над равниной Русскою,
другой у морской волны.

Бревенчатыми острогами,
стенáми монастырей
страна полегла дорогами
сквозь марева до морей.
Равны, да неодинаковы,
прочны, да не кирпичи
Анадырь что на Анадыре.
Алатырь что на Алатыре
Прислушайся, различи.

Хождение по водáм 
как будто по проводам:
лишь затвердевая льдом,
противятся посоху.
Но ежели по мосткам,
морёным тугим доскáм,
уложенным над песком 
воистину посуху.

Упрямоходящим приз 
пронзающий море пирс:
пожалуйста обопрись
и переступи границу.
Хотя не тверда вода 
не запечатлит следа,
в том невелика беда 
на памяти сохранится

Что утром на сквозняке
при чутошном поплавке,
с бельём ли, накоротке
сполоснутом в холодину,
да с цыпками на руке,
что в Сопоте-городке
или Санта-Монике 
смыкаются воедино.

И самый зыбучий пирсик
земной прибавляет пирсинг,
цепляя собой прибой,
как проволочной скобой

Булавкою просквозит 
и мир переобразит
в диковинный композит,
слоёный и многоликий:
и местные исподтишка
поодаль от бережка
забрасывают на окушка
во Тихий или Великий.

И, может быть, у окна
пространства и времена
надёжно ещё одна
удерживает зацепка 
оправдана в языке,
по счастью, не в языке,
а в дочерином пупке
серебряная скрепка

Охоте противостоя к перемене лиц,
сверяя настройку, оплачивая неустойку,
мы прожили тридцать лет, не нося колец, 
и, если даст Бог, нас хватит ещё на столько.

Любовь переменна, как пламя и облака:
едва увлекусь, на стройных молодок пялясь, 
надёжного поводка или ободка
мучительно требует мой безымянный палец.

И не от добра опасаясь найти добра,
а чуя фантомной боли живое жженье
откуда-то с глубины тринадцатого ребра,
истраченного на твоё перевоплощенье