Никогда бы не подумал, что Калоджеро Бау может развить во мне такое любопытство. Хороший человек, без тени сомнения, скромный, симпатичный, но, конечно, никогда не казался мне тем, с кем можно касаться таких специфических и конкретных тем. Наоборот, он невероятно меня заинтриговал. Я даже согласился снова вдохнуть пассивный дым его очередной сигареты, и, выйдя из бара, мы сделали пару шагов по площади Святого Джакомо. На мгновение я мельком увидел, как мой отец сидит в центре Мастеров-Ремесленников и читает «Вестник Юга». Именно в это короткое мгновение я действительно ощутил себя дома. Калоджеро Бау снова рассказывал мне об архиве. В действительности, он не мог рассказать мне ничего другого, но не изменил во мне жгучего любопытства и желания ознакомиться с бумагами, о которых он мне повествовал. С сумерками я забрал отца после его последних вечерних дел, и мы вместе в обнимку пошли домой. Недалеко от двери, благодаря ясному небу, на меня нахлынуло неудержимое желание отправиться к горе Рафа.
Оттуда панорама не имеет себе равных в любое время дня, но вечер на Рафе чистая поэзия! На закате, солнце уступает место луне и звездам, и, тем не менее, прежде чем умереть, ему удается придать вид на Тиррено и Эолие стоящие в отдалении. Казалось, что острова, вот-вот поглотят воды, но их никогда не затапливало. Они пребывают в вечном равновесии, как бы охраняемые небесным заветом, что поместил их туда навсегда. Действительно, я знаю, правду, эти острова мы, изгнанные дети этой земли, теперь оторванные от нее. Так близко к сердцу, но так далеко от тела, мы можем прикасаться друг к другу иногда, только время от времени. Почему так случилось, что в один прекрасный день, мы как изгнанники, отрезаны от наших корней, несправедливость судьбы, что осуждает землю и ее детей, вот уже по крайней мере два столетия.
Темная воля, полностью предназначенная для зла, она превращает нас в острова изгнанников.
На север, в Германию, в США, в Австралию. Маленькие, большие острова детей, украденных у их материнского Острова.
Архипелаг одиночества.
ВЕРИТАС
Я уверен, что однажды я открою секрет, почему тот же самый сорт кофе, который пьют на юге, вводит в ваше тело дозу кофеина, которая кажется тройной по сравнению с дозой кофеина в Ломбардии. Это вода, это воздух, это какое-то странное психологическое подсознание, но эффект от глотка сравни ведру с ледяной водой, внезапно ударившей в лицо.
Калоджеро Бау соблюдал пунктуальность. Привычный кофе и обычная сигарета, после чего мы направились в сторону архива. Во время короткого путешествия вдалеке показалась падающая церковь Трунгали, она вернула меня в кошмар вчерашнего дня. Все казалось настолько реальным, что, как только я вспомнил, меня охватил озноб страха.
Архивы располагались в холодном и сыром подвале; не думаю, что с того времени многое изменилось. Солнце никогда не попадает и находится практически на окраине города. Я не завидую тем, кто там работает, и не завидовал им тогда. По крайней мере, тогда я встретил ожидающего меня Бастиано Монтанья, помимо всего, мой давний и близкий друг, оказался сотрудником офиса. Мы сердечно поприветствовали друг друга, он уже знал о моем приезде и, поговорив о былых временах, отвел меня в комнату, где хранились самые старые бумаги девятнадцатого века. Там хранятся свидетельства о рождении и смерти, журналы регистрации браков, различные другие отдельные листы и множество упаковок. Говоря техническим термином, официальные регистры почти, все в виде типографских размеров, типичного формата для той эпохи. Скрепленные из расчета по одной на каждую сторону корреспонденции, год отсчета каждого регистра написан на фасаде синим карандашом.
Я сел и стал листать дела и документы. Почти все они состояли из заранее напечатанной основы, а переменные части заполнялись вручную. Я взял наугад 1856 год. Курсив письма показался мне гармоничным, я сразу понял, что те, кто составлял личные документы, изучали правописание в школе, в ту эпоху достойно роскоши синьоров. Фактически, из подписей, поставленных под документами, я обнаружил, что тогдашний мэр, еще выполнял и роль офицера по актам гражданского состояния, составлял реестры. Я уже знал, что в то время мой Галати назывался «Галати» без приставки «Мамертино», ее присвоили в 19121 году, но я не знал, что она принадлежит району Патти. Совсем не плохо. Вместо этого я наткнулся на приятные диковинки. Я обнаружил, что в городе частично сохранились те же кварталы, что и сейчас, некоторые фамилии еще не получили широкое распространение, а другие со временем потерялись; я прочитал о наличии особенно плодотворного текстильного сектора, настолько распространенного, что многие женщины в рубрике «профессия» фактически записаны «прядильщицами».
Вместе с обычными регистрами в некоторые годы к ним прилагался необычный регистр, называемый «проекты». Я даже не знал, что означает у них слово «проект». После быстрого поиска в мобильном телефоне я обнаружил, что «проект» означает просто «подкидыш», новорожденные, брошенные при рождении по разным причинам: бедность или, увы, даже просто потому, что они оказались нежелательными. Чтобы восполнить явление по-человечески и по-христиански, в муниципалитете Галати, Анну Гварнера назначили как «акушерку и благочестивую приемщицу проектов». Поблизости от Пекарни находилось колесо для приема подкидышей и предупредительный звонок2. Однажды, Анну Гварнера, набожную приемницу, разбудил звонок, предупреждающий о прибытии брошенного младенца. Она поспешила забрать его, присмотрела за ним до утра, а затем пошла в ратушу. Здесь вместе с мэром и несколькими свидетелями приступили к итоговому обследованию состояния здоровья младенца и его официальной регистрации. В тот же день приходской священник Матриче на первой мессе совершил крещение, наложив имя, выбранное присутствующими (если у ребенка не находили какой-нибудь записки предполагающей ему имя). Таким образом, в регистре проектов хранились протоколы, подобные офицер по гражданскому статусу составлял на каждого обнаруженного новорожденного, жив ли он или (к сожалению) даже мертв. Практически весь документ заполнен от руки обычным гармоничным курсивом3, и по этой причине некоторые части трудно читать, но не слишком повлияло на общее понимание.
Джакомо Маджоре, Сальваторе Мунди, Джулия Конделли, Катерина Фрагале, Анна Санталусия - вот некоторые из тех фантастических имен, которые, в отсутствие дополнительных указаний, присвоили подкидышам во время регистрации.
Я покинул архив около 11.45 утра, в регистрах всегда повторялось одно и то же, только имена менялись и мало что еще. В конце концов, подумал я, это все еще записи реестра.
По возвращении домой, я обнаружил, что стол уже накрыт, холод заставил меня сжечь много калорий, и еще до того, как вся семья пришла, я жадно съел неопределенное количество горячих хрустящих картофельных фрикаделек и блинчиков из чертополоха, их аромат я до сих пор помню.
После обеда усталость, не заставила себя знать, я немного задремал, и приблизительно в три с четвертью, проснулся от сообщения Бастиано Монтанья. Он спросил, можно ли убрать записи, с которыми я консультировался, или я зайду посмотреть еще раз. Но что еще можно здесь увидеть? Фактически, записи мне напомнили какой-то хаос, хаотично сложенный, развалы, без точных дат. Возможно, холод способствовал лишению меня любопытства, но я решил посвятить себе еще один день обучения.
В половине четвертого я снова отправился в архив. Я не намеривался вытаскивать другие заплесневелые коробки с полок, кстати, они все настолько пропитались влагой, что рисковали расслоиться. Комната, где они лежали, освещала тусклая, мерцающая лампа. Я представил себе, как нездоровый воздух разъедает электрические контакты, и я подумал воспользовался функцией «фонарика» в моем мобильном телефоне. Беспорядок бушевал, ящики битком набиты актами, завещаниями, сборниками бурбонских указов, теперь разорванными в клочья кодексами, коллекциями законов, уставов, концессий, частных описаний. Бастиано принес мне красивую пергаментную книжку. Он достал ее из коробки церковных книг, или так он мне сказал. Деревянный ящик, хранился в темном углу и хранил договоры, контракты, акты дарения, завещания, наследства, огромное количество документов, очевидно, относящимся к богослужениям и церковным темам, а не к гражданско-муниципальной переписке. Там же хранился служебник, молитвенник, седьмого столетия Важные выступления принятия хорошей смерти какого-то Джузерре Антонио Бордони, и текст на латыни Epitome thoelogiae moralis ad confessariorum examen expediendum, опера Микеле Манзо под редакцией в Неаполе в типографии Паскуале Тицциано (датировано 1836), Узкое мистическое учение Отца Джианнотти из Перуджи (середины 700), обширная коллекция проповедей отца Да Лоиано изданная в Неаполе в 1827 году.
Меня поразил, в частности, ряд томов библии с обложками из пергамента, с позолоченными украшениями на корешках, входящих в состав Священного писания правильного Вульгата, издание на латинском языке и вульгарно, которые объясняют смысл литературный и духовный, взятые от святых отцов и церковных авторов, священника синьора Маитре ди Саку, под редактированием в Неаполе в 1786 году издано Гаэтано Кастеллано. Не хватало многих томов, несмотря на это, труд казался поистине колоссальным. При первом анализе полный сборник мог содержать не менее сорока томов. Я получил только дюжину, но этого достаточно, чтобы привести меня к первому важному открытию. По крайней мере, тексты (но я также представил себе другие церковные книги) происходили от исчезновения Святой Агаты Галатской, в свое время ее принял орден монахинь Клариссы. Я заметил, что в каждом из сохранившихся томов всегда повторялась одна и та же, тревожная рукописная записка: