Ночной воздух казался непривычно чистым. В темно-синем небе виднелись звезды.
Охотник вышел из здания головного отдела, радуясь прохладному ветерку.
Начало лета выдалось холодным, но вот август Он окутал город ленивым маревом, поднимавшимся от раскаленного асфальта, заставлявшим горожан думать лишь об отдыхе на природе или о стакане холодного чая.
Наконец в первых числах сентября жара спала. Охотник воспринял это как хороший знак. Несмотря на южные корни и перманентно загорелую кожу, Валер терпеть не мог жару она расслабляла, расхолаживала настолько, что грядущий шторм можно было разглядеть, только когда гроза разразилась над головой.
И теперь, когда думается лучше всего, так отчаянно нужно не думать.
Прохаживаясь вдоль Садового кольца, охотник обратил внимание, что дороги пусты. Последние выходные, когда можно наблюдать подобное.
И День города маячит на горизонте.
Валер не заметил, как дошел до перекрестка. До метро оставалось всего несколько метров, но ноги понесли его по знакомой дороге вдоль Старого Арбата.
Тихий, практически пустой, он сейчас напоминал ту, другую жизнь, что была до подписания Контракта. Забавно, Валера обучили запоминать детали настолько отчетливо и ярко, что воспоминания не давали уснуть, но жизнь до «Ока» подернулась дымкой, как сон. И в этом счастливом сне два закадычных друга бродили летними ночами по арбатским переулкам в компании гадкого портвейна, гитары и каких-то рисковых девчонок. Обычно такие походы заканчивались встречей рассвета на мосту, где ребята горланили песни. Киреев хорошо пел, собственно, так они и умудрялись подцепить подруг. Валеру же нравилось бренчать свои три аккорда не без лишней гордости, в основном из-за бурлящих в юной крови «трех топоров». Мало кто остался в светлой памяти, пробормотал мужчина, гася сигарету. В трезвом уме да с твердой рукой, в строю
Впрочем, это не имеет никакого значения.
Стоило спрятать руки в карманы куртки, как Валер тут же нащупал блокнот и в тот же миг снова мысленно вернулся к работе.
Тень охотника, гротескно большая в свете фонарей, скользила по стенам старых домов, молчаливо наблюдавших за одиноким путником.
Как хорошо, что стены не умеют говорить. Сколько бы они могли поведать из того, чего лучше не знать.
Время меняет все. Дома терпеливо на это смотрят. Валеру всегда нравилась безумная идея, что старые московские здания, как зеркальные цветы из «Тайны третьей планеты», смотрят и записывают происходящее вокруг.
Жаль, нет способа посмотреть на обратной перемотке все эти события.
Как некогда главную дорогу до Кремля замостили булыжником и сделали пешеходной зоной с сувенирными лавками, как бунтарские росписи на стенах стали достоянием истории. Почему пластиковая корова у ресторана «Му-му», мимо которой прошел Валер, заметнее, чем памятник Окуджаве, стоящий неподалеку? И как место встречи для «своих» стало туристической меткой на карте.
У стены Цоя Валер замедлил шаг и, свернув в переулок, остановился.
Да, стены не умеют говорить, хотя эта когда-то могла.
Непривычно пусто. Правда, Валер давно здесь не был может, в тишине и пустоте не было ничего странного?
Поколения уходят, меняются сам он, как и Костя, начал приходить сюда в конце девяностых, когда завсегдатаи вздыхали о прошлых временах. Тогда здесь было много людей, стена жила, исписанная многочисленными посланиями, сменяющими друг друга.
Жило и все вокруг. Укромный уголок под открытым небом. Заходя в переулок, ты словно закрывался от взрослого мира, который тебя никогда не понимал.
А на прохожих смотрел задумчивый Виктор Цой.
Впрочем, не все были рады соседству. Валер не помнил когда, но портрет закрасили. Как и многие послания.
Охотник достал сигарету, закурил, надломил, бережно положил в небольшой выступ и застыл. В «пепельнице» уже лежала тлеющая сигарета.
Охотник долго смотрел на нее, не в силах понять, что было не так. Глаза сверкнули.
След.
Отойдя на шаг, Валер окинул взглядом стену, утопавшую в тени. Над одним из кирпичей словно кто-то плеснул густой черной краской, поглощавшей свет.
Охотник провел пальцами по аномалии и ощутил глубоко выцарапанную кривую надпись.
В голове будто что-то щелкнуло, раз и навсегда останавливая «маятник сомнений», не дававший покоя так долго.
Да, Костя был когда-то его другом, но Валер не имел права сомневаться, потому что
Да, Костя был когда-то его другом, но Валер не имел права сомневаться, потому что
Я жив, одними губами пробормотал Валер, повторяя пальцами кривой узор. Охотник знал, кто оставил послание.
Киреев перешел грань, пересекать которую нельзя никому, и назад дороги не было. Охотники могут спасти человека, пока еще в нем есть хоть крупица человечности.
Но от смерти исцелить нельзя. А Костя мертв.
Ревенант.
Валер не верил своим глазам.
Мог ревенант, которого все разыскивают, просто так прийти к стене в нескольких сотнях метров от главного офиса охотников?
Мог. Черт возьми. Если речь шла о том монстре, в которого превратился Киреев, то мог.
Мир подернулся серой дымкой светлой на фоне черного, как деготь, следа, тянувшегося от стены.
Валер ускорил шаг.
Киреев был здесь совсем недавно на это указывала едва переставшая тлеть сигарета. Нужен более свежий след. Понять, куда он идет.
Черная нить вела Валера через малознакомые дворы и переулки. Охотник повторял маршрут своего врага. Киреев петлял, будто шел наугад. Вскоре сам охотник перестал узнавать местность. Он бежал, как гончая по следу, не видя и не слыша ничего вокруг. Вперед по проезжей части, тротуарам, газонам. Перемахивал через заборы.
Валер не заметил, как выпрыгнул на проезжую часть, и едва избежал столкновения с машиной. Дезориентированный, ослепленный фарами, охотник, переводя дыхание, оперся о гранитный бордюр.
Вот черт, пробормотал мужчина, жмурясь и пытаясь прогнать пляшущие перед глазами точки. Погоня по следу Киреева привела на набережную.
Мир вновь обрел прежние краски, в дрожащей водной глади отражался храм Христа Спасителя.
Пречистенская набережная, понял Валер, оглядываясь, но обычным зрением ревенанта нельзя было засечь. Что он вообще здесь делал?
Может, это был не Киреев? Мог ли охотник напасть на след другого ревенанта из НДЕ?
Нет. Надпись. «Я жив».
Все время, с момента обращения, Киреев прекрасно знал, что делает. Иначе выдал бы себя хоть как-нибудь. Но он знал «Око», знал привычки бывших коллег. А сейчас
Нужно возвращаться на след, но как Валер ни старался, «включить» зрение оказалось не так просто.
Почему Кирееву так важно было это написать? Спустя почти три года?
Валер достал из кармана пачку, чертыхаясь и едва не растеряв содержимое, и поспешно закурил.
Проклятый блок. Почему именно у него этот сраный блок работает так?!
Царапины на граните потемнели, будто из них начал сочиться гудрон.
Киреев шел вдоль набережной и скреб когтями гранитный бордюр. От скуки. Как водят мальчишки палками по забору. Ревенант может без труда вернуться в форму мори. Мало кто делает это осознанно неприятно видеть собственное изуродованное тело или вспоминать о перерождении.
Но Киреев развлекался. Как, будучи охотником, подтягивал вещи телекинезом или закрывал и открывал замок двери, когда потерял ключи от дома.
Когти мори были для него просто новой способностью, не более того.
Киреев знал, какую цену заплатил за эти когти. За свой облик. И его это устраивало. До недавнего момента.
«Я жив»
След становился ярче. На противоположном берегу высотные дома сменились парками Музеон с галереей, парк Горького.
В темной воде реки отражался свет крытого Андреевского моста. Среди яркой подсветки на открытой части, опершись на металлическую ферму, стоял черный силуэт.
Костя Киреев лениво потягивал сигарету. Он не скрывался за маской. Никого не боялся.
Охотник достал телефон.
Он долго смотрел на ревенанта, а затем набрал экстренный номер, который тут же сбросил. Этого хватит, чтобы привести коллег.
Но сам Валер не собирался ждать.
Именно он должен задержать Киреева. Потому что это единственное, чем он может ему помочь.
Входные двери галереи те, что вели к лестнице и эскалатору, по которым можно было подняться на пешеходный мост, были настежь открыты. Не было ни одного человека, пустовала даже будка охранника. Валер бегом преодолел ступени и огляделся уже наверху. Широкое, закрытое со всех сторон стеклянными перекрытиями пространство все еще хранило духоту дня. Тяжелые шаги охотника по деревянному настилу гулко разносились вокруг.
Валеру нужно было выйти на уличную часть моста, не закрытую стеклянным куполом. Туда, где он видел Киреева.