Люба теперь точно знала, что существует что-то, отвечающее за всех людей, нечто более высокое и недоступное. И это что-то пыталось ее остановить. Разорвать круг. Повернуть в другом направлении.
Те парни в зеленом «Форде» пришли не из ниоткуда. Они ворвались в ее жизнь и безжалостно разрушили растущие стены ее нового стиля жизни не просто так, а по заранее определенному плану. Плану, который написал кто-то непостижимый. Люба назвала его Бог, не видя смысла придумывать другое имя.
Бог был жесток. Но он был милостив в своей жестокости. Он показал ей пагубность ее поведения. И не просто показал, он четко доказал это, приводя весомые аргументы в виде деревянных дубин-членов, разрывающих все внутренности. Яснее не бывает.
Но она уцепилась своими глупенькими мозгами за то, что от молодости нужно взять все возможное, и не хотела обращать внимание на красный свет семафоров. Теперь ей хотелось выть от собственной глупости. Потому что умирать совсем не хотелось. Круг снова замкнулся, но уже на другом, более высоком уровне, опять отпустив ей лишь два месяца.
Он, похоже, не хотел насиловать ее, он хотел ее просто убить. Пронизывающие, но в то же время какие-то мертвые глаза этого человека тяжело смотрели на Любу. Она пыталась проникнуть в его мысли, но взгляд, который ничего не выражал, не давал возможности хоть за что-то зацепиться.
Девушка сидела на стуле, придвинутом к стене. Ее руки были привязаны крепкими веревками к железным крючьям, забитым высоко над ней. Блузка была расстегнута и раскрыта, обнажая грудь. Только расстегнул ее этот хмурый человек не для того, чтобы полюбоваться на розовые соски и помять крепкие сиськи. Он достал блестящий охотничий нож из ножен болтающихся на ремне джинсов и повертел перед ее глазами, чтобы посильнее напугать. А затем провел холодным лезвием под правой грудью, в месте, где она заканчивается, соединяясь с телом.
Не помнящая себя от боли и страха, Люба зашлась в истошном крике. Теплота разлилась по ее животу, и девушка не сразу поняла, что это ее кровь.
Не дожидаясь окончания крика, человек полоснул обжигающей сталью и вторую грудь. Люба не смогла усидеть на месте. Боль требовала что-нибудь сделать, но привязанные руки позволили только выгнуться, будто в диком экстазе. Точно странный человек за мгновение превратил ее в мазохистку, которая испытывает оргазм от каждой новой вспышки боли.
Он удовлетворенно отошел и оценивающе поглядел на судороги до смерти напуганной девушки.
Следующие часы, проведенные в этой комнате, покрашенной белой краской, без единого окна и поэтому напоминающей морг, прошли для Любы словно закутанные в саван. Она уносилась в никуда, вызываемая обратно только новой болью, от которой кричала, плакала, выла, умоляла и снова погружалась в бредовое состояние.
Вокруг нее носились машины, улыбающиеся рожи парней, торчащие из окон автомобилей, ее длинные ноги, похоть, которая вдруг обрела зримые очертания напрягшегося члена. В промежутках, когда бред отпускал, воспаленный мозг начинал вспоминать, выдавая куски ее жизни, которые она видела со стороны, словно кто-то все время снимал ее скрытой камерой, а теперь прокручивал видео.
Во сне появился и этот человек. Ей нужно было доехать до подружки, но пользоваться услугами общественного транспорта страшно не хотелось. Любу просто ломало от толкотни, стервозных толстых теток и траты денег. Она, недолго думая, вышла на обочину и подняла руку. Рассматривая себя со стороны, Люба понимала, почему ни один полноценный мужчина не мог пролететь мимо.
Первая же проезжающая машина затормозила. Это было не весть какое чудо «Жигули» какой-то начальной модели (ниже восьмой Люба не могла различить эти однообразные малолитражки). В ней сидел этот хмурый человек. Люба еще удивилась его пасмурному лицу, обычно ее воспринимают очень радостно и приветливо. На этом запись обрывалась, показывая далее рябь пустой кассеты.
Люба уже ничего не могла сообразить. Боль заполнила все ее существо. Боль была разная: свербящая, как в порезанных грудях, горящая в сломанных пальцах, непонимающе острая в том месте, где когда-то было ухо. Она не помнила отчего, но боль жила и в ногах, давя в коленях, не позволяя даже чуть-чуть двинуть ногой, просыпаясь от малейшего движения и вгрызаясь в плоть зубами тигра. Боль жила внизу живота, где вся юбка, бывшая когда-то бежевой, пропиталась кровью, приобретя густо-красный цвет. Боль оккупировала и лоб, начиная корябать когтями при попытке приоткрыть глаза, разбухшие от слез.
Поэтому Люба сидела в темноте, радуясь, когда реальность отступала под наваливающейся дремой. Дрема становилась все сильнее и сильнее, все реже выпускала девушку из своих мягких объятий и то только когда какой-нибудь кусочек тела взрывался от боли противотанковой миной.
Люба умирала. Силы быстро оставляли ее. Но когда ей удавалось вынырнуть из надвигающейся темноты, одна мысль сверлила мозг. Люба сожалела, что у нее длинные и красивые ноги и такая пустая голова, неспособная прислушаться к советам самого Бога. Она открыла глаза, чтобы в последний раз увидеть мир, где были смех, любовь, «Мумий Тролль». Этот мир она упустила в начале июля, когда было так жарко, что не хотелось ничего, кроме как залезть в воду и плавать до вечера, а ночью валяться голой, не укрываясь даже простыней, и игриво целоваться с таким же голым парнем.
Сейчас мир ограничивался маленькой белой комнатой, в которой находился молчаливый человек, от одного взгляда которого раскрывались раны и болели избитые места. Он больше походил на зверя, страшного зверя, каких не существует в природе: со свалявшейся грязной шерстью, белыми, блестящими, как нержавеющая сталь, клыками, красными горящими глазами.
Увидев, что глаза Любы открыты, Зверь встал со стула и подошел к ней, медленно доставая зловещий охотничий нож. В глазах девушки все поплыло. Комната закрутилась бешеным кругом, но Люба еще успела почувствовать, прежде чем навсегда упасть в пугающую черную бездну, как грубая рука схватила ее за грудь. А затем белый огонь прочертил свой след через плоть, отнимая часть тела. Там, где прежде была правая грудь, запылал океан боли, поглотив в себя все надежды и желания девушки, которым уже не суждено было сбыться.
Левую грудь человек, не заслуживающий так называться, срезал уже с мертвого тела. Жертва повисла, удерживаемая веревками. Ее глаза были закрыты, но теперь две кровоточащие раны на груди с упреком уставились на него. Зверь удовлетворенно осмотрел неподвижное тело и закурил.
Часть первая
Неудачник утра
Глава 1
I
В Березниках накрапывал дождь. Приходилось с этим мириться. Последнее лето века заканчивалось, уступая место вечно недовольной чем-то осени, которая плакала по любому поводу и лишь изредка радовала хорошим, солнечным настроением. Низкие облака со всех сторон обложили просыпающийся город, не давая никому шанса улизнуть из западни дождя.
Через окно, испещренное мелкими каплями, Андрей смотрел на черный лес, татаро-монгольской бесчисленной ордой подступающий к городу. Лес начинался далеко внизу оврага, на краю которого стояла пятиэтажка, и упирался в узкую, полтора-два метра, речушку под названием Быгель. Он стоял единой темной глыбой, простираясь до горизонта, уверенный и неприступный, гордо подставляясь под косые полосы, прочерченные бескрайним дождем. Отсюда не было видно, но Андрей чувствовал, что каждое дерево, каждый кустик сильно продрогли от затянувшейся непогоды, но стойко терпели, не в силах что-либо изменить. Под окном грузная женщина выгуливала мокрого худого пуделя. Вернее, пудель прогуливался сам, а женщина застыла на месте, укрываясь зонтом, словно большой черный гриб. Но, видимо, и псу не нравилось на улице, так как он меланхолично сделал пару кругов вокруг хозяйки, быстро помочился и убежал в подъезд.
Похоже, это утро не радовало никого. Ирина обиженно заперлась в ванной и не выходила уже больше получаса. Андрею ничего не оставалось делать, как удрученно смотреть в окно и пытаться уйти от нервного напряжения случившейся ссоры. Он подумал, что сейчас неплохо выкурить сигарету.
Андрей не курил, просто ему казалось, что призрачный дым и ощущение в пальцах хрупкого невесомого предмета могут приглушить боль, причиненную близким человеком. Скорее всего, желание затянуться какими-нибудь LM было сгенерировано устойчивым стереотипом, навеянным сотнями фильмов и книг. В них хмурые герои прикуривали от шикарных зажигалок или отсыревших спичек и находили решение своих сложных проблем.
На деле курение не вызывало положительных эмоций, только неприятный вкус дыма и сильное желание прокашляться. Андрей пробовал закурить пару раз во время пьяных вечеринок, когда глубокая тишина подхватывает сонным голосом любой звук, выкинутый в окно, голову дурманит ощущение счастья и кажется, что только сигарета сможет насовсем связать тебя с ночным небом. Но даже тогда она оказывалась слишком горяча, чтобы отстраниться от мира, а дым наполнял легкие, глуша свежий призрачный запах ночи.