А дальше!.. Дальше эта белая январская метель подхватила нас, безусых и наивных юнцов, и закружила, понесла на своих крыльях в неведомую призрачную даль. Навстречу Судьбе, которая у каждого своя А потом, точно как по Булгакову, наступила История. Да. И нужно обладать даром мастера, чтобы все это теперь осмыслить и описать.
Но кто бы мог тогда подумать, что спустя столько лет моя тогдашняя смутная юношеская мечта, которую я боялся даже себе самому мысленно озвучить, так неожиданно осуществится без малого через тридцать лет, в которые столько всего вместилось как водится, и плохого, и хорошего, и радостного, и печального. А что там нас еще ждет дальше, на отпущенном нам отрезке жизни? Кто знает!..
Москва! Какой огромный
Странноприимный дом!
Всяк на Руси бездомный.
Мы все к тебе придем.
Так, кажется? А еще там про сорок сороков церквей и колоколов У Цветаевой. И у меня звонким эхом в душе. И конечно, результат всего этого в новых поэтических строчках-откровениях. Которые, чем дальше, тем все больше о любимой. И о колдовской рождественской метели, которая осталась где-то там, за горизонтом, в невозвратной нашей юности.
***
Зима, метель, сквозь занавески
Все тот же лунный свет извечный.
В мерцанье свеч виденья, фрески
И ты в сиянье подвенечном.
Вся в серебре, в парче из злата,
В цветах, что живы лишь мгновенье.
Наш ангел бледный и крылатый,
И строк случайных откровенья.
Вино в хрустальных переливах,
Но лишь пригублено и только
В ночи бубенчик говорливый,
Копытится шальная тройка.
Парча, заветная сорочка
И плачет ветер заунывный.
«Я украду тебя и точка!»
Любовник страстный и наивный.
«Я украду тебя» «И что же?»
«Ну что же дальше-то, мой милый?»
Забрезжит утра свет тревожный,
И вмиг развеет все, что было.
И снова нудная работа,
Друзья, попойки, клубы, встречи
Ну а пока что для чего-то
Нам дарит чудо этот вечер.
Метет метель, и мгла, и ветер.
Свеча в ночи одна мерцает.
Безмолвна ночь спит все на свете.
Свеча горит и тихо тает.
***
Ты светишь мне звездой
Сквозь мглу и расстоянья.
Живу одной тобой
Средь звезд других мерцанья.
Ты светишь мне сквозь тьму
И голос мой ты слышишь.
А я одним живу:
Ты спишь и тихо дышишь
Идет вдали рассвет
И все вокруг он будит.
И счастья выше нет.
И, думаю не будет.
***
Ах, были бы ночи наши длинней,
Насыщенней лаской весенние ночи!
С чего ж тогда сердцу стучать все трудней,
Чего безрассудный наш век еще хочет?
Дыханьем огня расцвел поцелуй.
Раскинулись солнцем стремленья благие.
И с неба полилися тысячи струй.
И мы под них прянем бесстыдно нагие
От рук твоих пахнет зарей и вином.
Из глаз твоих брызжет настырность прибоя.
Еще миг, другой и, разморены сном,
Друг друга в объятьях с тобой успокоим.
За окнами полночи бархат глухой
Ковром развернется до самых пределов.
Сомкнешь лишь глаза, как мир, сам не свой,
Сорвется с орбиты со всем беспределом.
***
За чертой неуемное лето!
Ты пришла, как сиянье в ночи,
В бархат сумерек ветром одета,
И с улыбкой шепнула: «Молчи!»
И слеза драгоценная влага,
Обожгла И была не была:
Словно в юность восторг и отвага
Отпускали свои удила.
Так, в огне, зачиналася Нежность.
Вырастала, рвалась из тенет.
Мрак и свет!.. И восторг, и безбрежность
На излете безудержных лет.
Или это мне только лишь снится?
Словно в ночь, через сумрак глухой
Полыхнет ярким светом зарница,
А потом вновь вселенский покой.
***
Любимая спит, мне уткнувшись в плечо.
Любимая спит ей снятся рассветы.
Завтра вновь будет день, и опять потечет
Наша жизнь по своим ветхим-новым заветам.
Любимая спит. Ей снятся сады.
И снится ей берег лазурный.
И горы, и солнце и бежит вдоль воды
Все такой же красивой и юной.
Любимая спит. Покрепче прижму
Ее к себе, теплую, милую
И в танце мечты подхвачу, закружу,
Осыплю словами малиновыми.
Любимая спит. Завтра вновь будет день.
Помчатся дороги крылатые.
И снова шум улиц, дела дребедень,
И снова тоска незакатная.
Любимая спит. Ей снятся сады.
Ей снятся дороги волшебные.
И идем с ней вдвоем по следу звезды
В пределы, никем не изведанные.
***
Средь людей ты грешницей слыла.
Знаю-знаю, милая, молчи!
Ты же все придумала сама:
Месяц плыл в тумане той ночи.
И стояла лютая зима
Был мороз такой, что аж невмочь.
Постучался путник в дверь твою.
Ночь-ведунья, Ночь-актриса, Но-очь!..
Пощади головушку мою!
Мне отдай от тайн всех ключи.
Возврати восторг былой и пыл.
Я прошу, любимая, молчи!
Кто не грешен, тот и не любил.
У одной мы птицы два крыла,
Два огня в безмолвии ночи.
Ну, кричи, любимая, кричи!..
До чего ж меня ты довела!
Знать, не зря ты грешницей слыла.
***
Подойди ко мне поближе,
Загляну в твои глаза.
Нежный сумрак щеки лижет,
Вдалеке идет гроза.
Я хочу в тебя влюбиться,
Чтоб навеки, навсегда.
Ни за что не разлучиться,
Не погаснуть никогда.
Я хочу с тобой смеяться,
И с тобой хочу я петь,
В хмельных травах затеряться,
На тебя одну смотреть.
Ах, как счастье льется звонко,
Ты вся в радости слезах.
Вижу я себя ребенком
В озорных твоих глазах.
***
Спасибо, милая! Ведь я тебя люблю,
И вновь уходит в пятки сердце сладко.
Тебя целую в волосы украдкой
И каждый взгляд твой на лету ловлю.
Тебе спасибо лишь за то, что есть
На сердце эта смутная тревога.
За то, что снова в ночь зовет меня дорога.
И звезд на небе, как всегда, не счесть.
Спасибо, что угасшая мечта
В душе опять сияет новым светом.
За то, что снова я слыву поэтом.
И на душе хрустальным звоном чистота.
Спасибо за волшебные мечты,
За все, что так нежданно сбылось.
Спасибо, Господи, что есть на свете ты,
И что весна к нам снова возвратилась.
Спасибо милая! И я тебя люблю.
Люблю, как в первый раз, так страстно, нежно.
Но в жизни все так смутно, безнадежно,
Что о пощаде Бога я молю
Самое сокровенное
Самое сокровенное
А ведь мама не поверила тогда, что я сам написал первое свое стихотворение в несколько столбцов, которое сейчас я уже, конечно, не воспроизведу, как ни старайся. Сначала для проверки, как строгая учительница (какой мама и была, собственно, в тот период, ведя спецкурс в ПТУ радистов-метеорологов), попросила меня зачитать его по памяти: дескать, если сам написал значит, должен помнить его наизусть. Я с некоторым недоумением мама мне не верит! проделал это. Потом она задала мне еще несколько контрольных вопросов, типа: «Что побудило тебя взяться за ручку и лист бумаги?» И я, представьте, не смог внятно объяснить маме словами что.
Ну, как, скажите, описать нахлынувшие на тебя ни с того ни с сего самые разнообразные чувства и переживания, которые поочередно окунали то в бурную беспричинную радость, то в необъяснимое уныние? Ну вот как?
И я просто прижался к маме, как в раннем детстве, обхватив ее за талию, вдыхая легкий аромат «Ландыша серебристого». И она в ответ на этот порыв ласково погладила меня по голове, не в силах уж, видимо, «держать лицо». И противостоять моему чувству. Но все равно ведь так и не поверила.
А между тем все, чем я жил, все, о чем грезил и писал впоследствии все посвящено Женщине: маме, бабушке, учительнице, однокласснице, подруге, невесте, жене, любовнице и, наконец, моей единственной, в которой в одночасье соединилось все-все-все, о чем только можно было мечтать. И которая подобна самой жизни И весне, которая неизменно зовет к новым горизонтам и далям, к новым открытиям, обещая чудо-чудное и диво-дивное, и, конечно же вечные любовь, и счастье!..
Но в начале, у истоков всего этого была мама. Недаром же Мама это первое и самое главное слово в нашей жизни.
***
Движется времени скорый состав.
Тикают ходики, щелкают стрелки.
Спесь и гордыню в себе обуздав,
В прошлую жизнь открываем мы дверки.
В ту, где бесчинствует вечно весна,
Где каждый день узнаем мы по ноте,
Где оживает душа ото сна
В сладком блаженстве и вечном полете.
В жизнь ту, где мама берез молодей,
Где от любви задохнется враз сердце,
Где от счастливых, томительных дней
Нет не сбежать и не отвертеться.
И не зарыться в барханы из книг.
И в коридорах фантазий не скрыться.
Сотни уловок, уверток, интриг
Все перед мамой должно расступиться.
Все наши тайны, мечты и дела
Звездным дождем вдруг прольются из детства.
Все бы отдал лишь бы мама была
Рядом чтоб всласть на нее наглядеться.
***
Вот полночь, звезды, общая тетрадь.
Вот перышко, бумага я рисую
Луну и звезды Мама зовет спать.
Я сплю и вижу полосу косую
От света лампы в комнате соседней,
Куда, укрыв меня, вновь мама подалась.
Оттуда слышен смех и говорок соседей.
Ведь завтра Новый год: фей и снегурок власть.
И некуда спешить, ведь все еще на старте.
Каникулы! и жизнь лишь только началась.
А на дворе январь. И крут его характер,
Но счастье детворе чудес и сказок час.
Как много впереди
и радости и слез.
Восторг в твоей груди:
в пути уж Дед Мороз.
***
Продлить восторг январского заката,
Всласть насладившись чаем и малиной.
Как вдруг средь хаоса сплошного и разлада
В душе заслышать дивный рокот журавлиный.
В бескрайности полей простая в общем сила.
Куда нам до нее свирель души молчит.
И сколько б по земле нас, грешных, не носило,
Мы знаем: есть звезда, что в час глухой не спит
У неба на краю, за далью перелесиц,
В безмолвии ночном, над маковками крыш
Горит одна звезда, тревожа тонкий месяц,
Гоня подальше сон и ты опять не спишь
Свет призрачной звезды разлился в сердце детском.
И как же тут уснешь коль светом сон гоним.
И ты, как звездочет, притих за занавеской,
Внимая тайне звезд, предчувствием томим.
Радость творчества
Когда-то давным-давно, в школьные еще мои годы, мама отнесла первые мои несмелые и полные «косяков» стихи в несколько сразу мест: знакомому новосибирскому литератору Москалькову, непризнанному гению и пьянице, в редакцию Пионерской зорьки и, самое смешное, студентке филологического факультета, кажется, пединститута.