Отец Исидор ликовал, широкие карманы его рясы наполнялись деньгами, а на стол Ульяной ставилась богатая пища жирное мясо, тушёная крольчатина, отварная птица, животное масло, сметана, молоко, пироги с ливером и потрохами, и другая скоромная снедь.
Батюшка, разве ж можно есть такую скоромную пищу в дни Великого поста? спрашивала его Ульяна, на что он отвечал:
Не только можно, голуба моя, но и нужно. С утра до вечера я на ногах, от постной пищи не смогу ходить по землице нашей. Кто ж тогда службу церковную трудную вести с прихожанами моими будет? Ты что ли?
Господь с вами, батюшка, махала рукой девица. Какой из меня поп, я и псалмов-то никаких не знаю, не то чтобы службу нести.
Вот и сполняй, что тебе говорю, да языком своим не мели что неслед. Поняла?
Как не понять! Я не какая-то курица безмозглая, я девица понятливая.
Вот и хорошо, что понятливая. А ежели не курица, то мозгами своими пойми, что тебе, Ульяна, неслед даже на стол мой смотреть, не то, чтобы есть с него. Тебе сам Бог велел поститься, иначе заберёт тебя сатана в чертоги свои и всю кровь из тебя высосет.
Ах, какие же вы страсти говорите, отец Исидор? Да разве ж можно мне оскоромиться в пост Великий, грех это, а брать его на душу я не могу и не хочу. Мне и хлебушка с маслом постным достаточно. Только как же мне на стол не смотреть, готовлю и накрываю его я? отвечала Ульяна.
Когда Исидор уходил на церковную службу, Ульяна садилась за стол и за обе щеки уплетала жирное мясо, пироги с ливером и разные сладости, приговаривая при этом: «А мне и подавно поститься нельзя. Я всю тяжёлую работу по дому делаю, а ежели буду кушать одно лишь постное, без сладостей разных, то и ноги́ поднять не смогу. Кто ж тогда на меня такую ущербную посмотрит, тем более любый мой Назар Пряхин. А ежели я в здравом теле буду, да с красной лентой в косе, то вовсе он и не устоит и влюбится в меня», прикрывая глаза, мечтала Ульяна и ещё сильнее налегала на копчёное сало, крольчатину и сметану.
Однажды Ульяна даже попробовала пиво, но оно не понравилось ей.
Горькое, сказала, и с тех пор морщилась при виде его.
Хорошо жилось Исидору, забыть бы ему слова, что говорили о нём Иван Долбин и Семён Лаовка Куда там? Злость на них не утихала. Особенно она разгорелась после неприятного для священника случая, произошедшего во время несения им утренней службы. После слов «Аминь»! произнесённых отцом Исидором, Иван Долбин усмехнулся и громко прокричал:
Вот ты сичас, поп Исидор, «Аминь!» сказал, как подтверждение истинности произнесённых тобою слов, о правде божьей толк вёл, а пошто козочку мою Звёздочку со двора увёл, обещаясь тёлку за неё привесть, а ужо полгода прошло, ни козы моей, ни тёлки. Сожрал, верно, Звёздочку мою! Ишь пузо, какое отрастил, в него не только коза, корова влезет.
Анафема тебя забери, Ирод ты окаянный! возмутился Исидор. Испокон века никакой козы у тебя не брал. Пошто наговариваешь на честного человека?
Это ты-то честный?.. засмеялся Долбин. Поглядите на него люди У тебя волос длинный, что у бабы, а память коротка. Кто, как не ты божился, что сполна возвертаешь все деньги народом собранные на обчество трезвости? А?! Отвечай!
Ага! Было, люди! Вот истинный крест говорю, перекрестясь, поддержал Долбина Лаовка. Самолично он говорил, что оплатит все народные расходы, а воз и поныне там ни денег, ни газетёнки паршивенькой, не говорю ужо о книжках и чего ещё другого. Пропил все наши денежки, а возвертать не желает.
Анафема вас забери, оглоеды вы этакие. Да, как вы смеете такое говорить в храме божьем, взяв в руки нагрудный крест, взмахнул им Исидор.
А ты храмом-то не прикрывайся, и он на наши денежки построен. Глянь на лики святые, с укоризной на тебя смотрят. Не нужон ты храму божьему, ибо вор ты и пьяница, распалялся Долбин.
Да я да как ты да пропадите вы все пропадом! как резаный боров завизжал Исидор и, покинув амвон, скрылся за святым алтарём.
Во, правда глаза режет! Стыдно народу в лицо посмотреть! гордо вскинул голову Долбин
Кабы так стыдно ему Щас от злости в пьяный загул ударится, проговорил Лаовка.
Безбожники вы этакие! Постыдились бы! В храме божьем свару устроили! Тфу на вас! плюнула на пол бабка Семёниха.
Ты не распаляйся, тётка Глафира. Всё правильно они сказали. Сам видел, как Исидор в позапрошлом годе Долбинскую козу в свой двор привёл, а на другой день Софрон Пимокатов, что из Рогозихи, её и прирезал. Я до сей поры што думал-то? Думал, что Иван продал козу-то ему, а оно вона што Обманом, стало быть, увёл со двора его.
Во, правда глаза режет! Стыдно народу в лицо посмотреть! гордо вскинул голову Долбин
Кабы так стыдно ему Щас от злости в пьяный загул ударится, проговорил Лаовка.
Безбожники вы этакие! Постыдились бы! В храме божьем свару устроили! Тфу на вас! плюнула на пол бабка Семёниха.
Ты не распаляйся, тётка Глафира. Всё правильно они сказали. Сам видел, как Исидор в позапрошлом годе Долбинскую козу в свой двор привёл, а на другой день Софрон Пимокатов, что из Рогозихи, её и прирезал. Я до сей поры што думал-то? Думал, что Иван продал козу-то ему, а оно вона што Обманом, стало быть, увёл со двора его.
Долбин, услышав подтверждение своих слов в словах Куприяна Севостьянова, ухватился за это и по выходе из церкви обратился к нему с просьбой изложить всё сказанное на бумаге.
Я тебе, Куприян, за такое доброе дело полведра вина поставлю, потирая руки, сказал он ему.
Завсегда пожалуйста, ответил Куприян. Я эту заразу давно хочу со свету сжить. Он, гад этакий, летом курей своих в мой огород пущает, а они, паразиты этакие, все мои огурцы и всякое другое поклёвывают. А весной грядки сделаю, утром гляну, его кошка все их пороет. Мо́чи моей ужо более нет терпеть безобразия его кур и кошки.
А давай, Куприян, мы сёдня, прямо вот сейчас и составим бумагу, а утром я её свезу в волость.
Завсегда пожалуйста, айда ко мне в дом. Бумага и перо у меня есть, а вина мне твоего не надо, не любитель я этой заразы, ответил Севостьянов.
Вечером, прижимая руку к карману штанов, в котором лежала написанная Куприяном бумага, и с улыбкой на губах, Долбин вышел от Севостьяновых. Из окна своего дома на него смотрел отец Исидор.
Весёлый, паразит! Но ничего я весёлость из тебя быстро выбью, но сначала с Куприяшкой поквитаюсь. Будет знать, почём вошь на базаре. Ишь, узрел, видите ли, что козу зарезал И зарезал, твоя что ли? Мне Ванька Долбин 7 рублёв должон, ровно столько коза стоит, вот и забрал своё. Иди, иди, чёрт криволапый, не отрывая взгляд от Ивана, злился Исидор. Чтоб тебя черти побрали, прости мя Господи. Исидор перекрестился, проводил Долбина взглядом до своротка в проулок и направился к столу, на котором стояла початая бутылка водки и тушёный кролик на блюде.
В тёмной ночи, спутнице лихих людей, плавно плыло по улице что-то огромное и чёрное, чернее чёрной тучи, нависшей над уснувшим селом. Подплыв к дому бобыла Мисаила Гиреева, чёрное нечто заглянуло в мрачное, пыльное и засиженное мухами окно, и тихо постучало по нему.
Через минуту на другой стороне оконного стекла проявилось заспанное лицо хозяина дома.
Кого черти носят ни свет, ни заря? проговорило лицо и застыло в изумлении с открытым ртом.
Отворяй, дело есть, проговорило чёрное нечто и направилось к крыльцу.
За дверью послышался шум отодвигаемого запора, квадратной деревянной жерди и через секунду тёмный зев сеней сонно протянул:
Батюшка, какого рожна тебе не спится, али черти выгнали в ночь?
Пущай в дом, разговор есть.
Без водки, какой же разговор ночью? В сон тянет, громко зевнув, проговорил хозяин избы.
И водка есть, и цельный кролик тушёный будет, с чем разговор секретный вести, ответил отец Исидор.
Коль такое дело, проходь, что в сенях-то топтаться, взбодрился Гиреев.
Войдя в горницу, Исидор попросил хозяина дома задёрнуть на окнах занавески и зажечь керосиновую лампу.
В темноте несподручно водку по стаканам разливать, сказал. Да и собеседника не видать как будто с привидением речь ведёшь, а лишних глаз нам не нужно.
Тфу, тфу, тфу! сплюнул через левое плечо хозяин дома. В ночи нечисть вспоминать, грех на душу брать. Садь-ко сюды, батюшка, спиной к двери, а я покуда окна-то зашторю, стаканы на стол поставлю и хлебушек ржаной, духмяный.
Первую бутылку водки выпили за своё здравие, со второй, разлив спиртное по стаканам, Исидор повёл разговор, с которым пришёл в дом к Мисаилу.
Слышал, небось, какое богохульство учинили в церкви Долбин с Лаовкой?!
Не токма слышал, но и видел. Обида, прям, берёт за тебя, батюшка! И этот туда же, сосед твой, Куприян Севостьянов, зло сплюнул на пол Мисаил. Кабы не заступница бабка Глафира Семёнова, всю церкву разнесли, охальники этакие. По мне бы, я морды ихние во-о! взмахнул кулаком Гиреев. Морды ихние того самого