В общем-то, их семья устроилась относительно неплохо. Вот только с питанием были определённые проблемы. В посёлке все завозные овощи были сухими: и картошка, и лук, и морковь, и свекла. Летом и осенью морским транспортом в посёлок завозилась мука, сахар и консервы, но, как правило, в недостаточном количестве, а посему продукты выдавались жителям по талонам. Поэтому приходилось экономить буквально на всём, чтобы дожить до новой навигации. А её приходилось ждать по 78 долгих месяцев, так как бухта замерзала уже в ноябре, а вскрывалась в конце мая начале июня.
Последний гудок
Вот первый, второй и третий гудок
Причал покидает «Владивосток».
Прощальный гудок над бухтой плывёт,
Уходит последний от нас пароход.
Он нас оставляет на долгие дни
В плену у суровой чукотской зимы,
И с палубы кто-то махнул нам рукой,
И кто-то не справился с горькой слезой.
Суровые сопки молчанье хранят,
А в бухте огни, отражаясь, дрожат
«Прощайте! Прощайте! гудит пароход.
Мы встретимся с вами на будущий год!»
В посёлке руководство морского порта организовало своё подсобное хозяйство, где были коровы, а значит, и молоко для детского сада и яслей. Там же выращивался турнепс, который мальчишки посёлка постоянно воровали, регулярно получая от бдительных охранников небольшие заряды соли в место чуть пониже спины. На прибрежных песочных дюнах рос дикий лук и щавель, которые тоже шли в дело.
Некоторые любители сельского хозяйства умудрялись выращивать около своих домов в открытом грунте редиску, укроп и петрушку, но полноценно пользоваться всем этим богатством им регулярно мешали набеги вездесущих мальчишек.
Вещунья
Родившийся уже в посёлке младший сын и названный в честь своего деда по отцу Мишей, был крепким и горластым ребёнком, но на третьем месяце стал чахнуть на глазах. В те далёкие послевоенные годы молодым мамочкам разрешалось сидеть дома со своим новорожденным ребёнком только сорок пять дней. Потом необходимо было выходить на работу, а ребёнка на весь день отдавали в ясли. Там постоянно свирепствовала дизентерия и простудные заболевания, а больные и здоровые дети все вместе находились в тесных помещениях ясли-сада.
Родители работали. Все вставали по первому гудку паровозного депо, по второму выходили из дома, унося своих малышей в детский сад, а старших отправляя в школу-интернат. По третьему гудку все должны были находиться на своих рабочих местах. И не дай Бог опоздать! За это работник строго наказывался.
Через полтора месяца посещения яслей Миша стал поносить, отказался от материнской груди, а прикорм вылетал из него, не перевариваясь в желудке. Он худел, слабел, и от слабости перестал даже кричать. Таких ребятишек в саду было несколько. Практически каждый день кто-то из них умирал, а врачи были бессильны.
Люся работала в морском торговом порту. Вот и в это зимнее утро она, отнеся Мишу в ясли, находилась на своём рабочем месте. Мысли о сыне не выходили у неё из головы. Она пыталась придумать, как и чем можно спасти своего маленького человечка. Но переживания о нём вызывали только слёзы.
В определённое время она сбегала в ясли и попыталась накормить сына, но тот даже не взял в рот её грудь. Она вернулась на работу, но всё валилось из рук. Ближе к концу рабочего дня из яслей, после кормления своей девочки, вернулась её подруга Катя Варламова. Они вместе пели в художественной самодеятельности посёлка и таким образом проводили вместе всё своё свободное время. Она как-то странно смотрела на Людмилу, тяжело вздыхала и тихо плакала.
Что случилось? не выдержав, спросила подругу Люся. Та только махнула рукой и вышла из комнаты. Минут через десять туда зашёл их начальник.
Вот что, Людмила. Давай-ка собирайся ты домой. Вы с Катериной свой план уже выполнили, и больше нечего тут делать. Он как-то странно шмыгнул носом.
Савельевич, что происходит? с тревогой спросила Люся.
Что случилось? не выдержав, спросила подругу Люся. Та только махнула рукой и вышла из комнаты. Минут через десять туда зашёл их начальник.
Вот что, Людмила. Давай-ка собирайся ты домой. Вы с Катериной свой план уже выполнили, и больше нечего тут делать. Он как-то странно шмыгнул носом.
Савельевич, что происходит? с тревогой спросила Люся.
Тут такое дело Вроде бы твой сынок в яслях скончался, он начал покашливать. Ты того, беги туда.
У Люси остановилось сердце. Она не могла ни двигаться, ни дышать. Всё завертелось перед её глазами, и она упала на пол.
Ну что ты, что ты, девонька, давай приходи в себя, услышала она причитания Савельевича над собой, а затем его сердитый крик в сторону, Катерина! Что ты, клушка, еле тащишься с водой?
Люся открыла глаза.
Вот и умница, увидев это, сказал Савельевич. На-ка, попей водички, и он протянул ей кружку с водой, которую принесла Катя.
Я сейчас, сейчас, сказала Люся, поднимаясь с пола. Оттолкнув руку мужчины, она, шатаясь, подошла к вешалке, сняла с неё тёплый шарф, пальто и, не надевая их, выбежала на улицу. Мела метель, но она, ничего не видя вокруг, плача бежала к ясли-саду. Ворвавшись туда, Люся столкнулась со старшей воспитательницей.
Ты чего такая растрёпанная? удивлённо спросила та.
Что с Мишей? задыхаясь, спросила Людмила.
Да ничего, ответила воспитатель. Только он у тебя не жилец. Сегодня Костик помер, а завтра, видимо, время твоему. И увидев, как Людмила присела на маленькую, детскую табуретку, добавила, Ничего. Ты молодая, здоровая деваха. Родишь ещё не одного сына, а то и дочь вместе с ним.
Дайте мне сына, попросила её Люся.
Та вышла и через несколько минут принесла запеленованного в одеяло ребёнка. Людмила откинула уголок одеяла с пелёнкой и увидела синюшного цвета лицо своего сына. Глазки были закрыты, и он прерывисто тяжело дышал. Она прижалась губами к его головке. Это был огонёк. У ребёнка была большая температура. Заплакав и прикрыв его голову, Люся вышла на улицу. На её руках умирал маленький, беззащитный сынок, и она ничегошеньки не могла для него сделать. Слёзы застилали глаза, и она в полуобморочном состоянии шла, сама не ведая куда.
Это что ещё за слёзы? неожиданно услышала Люся. Перед ней в пурге стояла незнакомая женщина и смотрела на неё.
Что это там у тебя на руках?
Это мой сын, тихо сказала Людмила, и он умирает. Сказали, что не доживёт до завтра, и она снова заплакала.
Ты эту сырость брось, сказала женщина. А ну-ка, покажи мне красавца. Люся приоткрыла уголок одеяла. Женщина подошла с правой стороны и вдруг откинула его совсем, посмотрела на Мишу.
И где ты видишь умирающего мальчонку? Да он у тебя богатырь! Если хорошо постарается, то сто лет проживёт. Иди корми его. Он у тебя голодный, как волк.
Да не ест он ничего, ответила Люся, прикрывая личико сына от снега и ветра. Она оторвала от него глаза. Рядом никого не было. «Что за чертовщина? Куда женщина девалась? Я что, сама с собой начала разговаривать? Надо скорее домой», подумала она.
Дома она распеленала сына и попробовала дать ему грудь. Неожиданно он вцепился в неё своими беззубыми дёснами и стал сосать, сосать, сосать, захлёбываясь материнским молоком. А Люся уже ревела в голос, понимая, что сын будет жить. А тот всё сосал и сосал. Высосав одну грудь, он принялся за вторую, а потом заснул и во сне стал улыбаться. Его маленькое личико порозовело, сон был ровным и глубоким. Поцеловав его, она отметила, что температуры нет. Люся положила сына в кроватку и укрыла одеяльцем. «Что произошло? Почему так резко изменилось состояние сына?» голова разрывалась от разных мыслей. И вдруг она словно бы увидела ТУ женщину. Только теперь Людмила обратила внимание на то, что ОНА была как-то странно одета, не по-зимнему: на голове у неё был лёгкий, а не тёплый платок. И глаза Да глаза! Они были тёмные и какие-то глубокие, и из них как будто шёл свет. «Господи! подумала Люся и перекрестилась, чего не делала с конца войны. Неужели это ты помог, послав матушку-заступницу?» И она начала молиться, вспоминая давно забытые слова:
«Отче наш, сущий на небесах!
Да святится имя Твое;
Да приидет Царствие Твое;
Да будет воля Твоя и на земле, как и на небе;