Но мы, техникумовские, и так смогли привлечь внимание собравшихся. Теперь в клубе в зависимости от музыки все танцевали три вида танцев. Под медленную музыку танцевали танго. В вальсе те пары, которые умели кружиться, чередовали шаги с кружением, а которые не умели просто делали шаги, покачивая телами в такт музыки. Под быструю музыку танцевали фокстрот. Для этого танца партнёры держали друг друга, как и во время вальса, но шаги и покачивания корпусом делали быстрыми, и при этом ещё теми руками, которые у них были вытянуты в сторону, всё время делали быстрые круговые движения.
И тут нам представилась возможность продемонстрировать, насколько мы уже успели приобщиться к городской жизни. На быстрый танец мы выходили, не держась за руки, а просто останавливались один против другого и исполняли чарльстон. В техникуме мы ещё стеснялись так танцевать, а здесь танцевали лихо и непринуждённо, потому что вокруг все были свои. Я танцевал с Алёшкой, а Толик с Федькой. Колька, которому не было пары из умеющих так танцевать, вставал между Толиком и Федькой и они танцевали этот танец втроём. Зато, когда в клуб пришла Зинка Гузева, которая после окончания десятилетки поступила в россошанское медицинское училище, у Кольки появилась гораздо более предпочтительная партнёрша. При этом оказалось, что она этот чарльстон танцует даже лучше нас.
В кино мы решили не оставаться, чтобы отдохнуть с дороги и хорошенько выспаться. Когда уже собирались уходить, ко мне подошла Нелька наша и попросила:
Жень, ты завтра перед праздником зайди к нам.
Мы с ней мало общались, потому что у неё были свои друзья, а у меня свои. Поэтому я даже удивился:
Зачем?
Потом, когда зайдешь, расскажу.
А сейчас что, нельзя сказать?
Так ты же домой собрался, а я уже билет в кино купила.
Хорошо, зайду. Только я рано на праздник не собираюсь идти.
Я тоже. А ты когда соберёшься, тогда и заходи.
Седьмого с утра родители подробно расспрашивали обо всех особенностях учёбы, о том, как в общежитии живётся, про поезда и даже про работу в колхозе. А я не забывал упоминать, как в техникуме всё время есть хочется, и что хотим с пацанами на этот раз побольше запасти продуктов из дому, чтобы в комнате готовить. Тем более, что скоро отопительный сезон начнётся, и нам будут выдавать дрова и уголь для отопления печек. Мама уже ушла на праздник, а дедушка с бабушкой всё расспрашивали меня. Дедушку больше даже интересовала не школьная жизнь, а мои рассказы про поезда. Про то, как составы формируют, что паровозы разворачивают на кругу. И даже о том, как один диспетчер всеми руководит через радио, да ещё и успевает отвечать таким, как я.
Про Нельку думал, что её поразили наши вчерашние танцы, и она попросит научить и её таким движениям. Зашёл к ней только в начале одиннадцатого. Она была одна дома и сразу накинулась с расспросами:
Ну что, тебе рассказали дома, какие теперь страсти творятся в нашем селе?
Да я вчера толком и не видел своих, сразу в клуб подался. А сегодня мне допрос устроили. Отвечал полдня как на уроке, что да как.
И чё, даже никто и не сказал, чтобы вечером не ходил один через Вербы?
Никто! А почему через вербы нельзя одному ходить?
Ой, так ты ничего не знаешь? У нас тут такие страсти начались, что всё село на ушах. Каждый день только и разговоров об этом.
Тогда рассказывай.
В Вербах, оказывается, уже давно какие-то банды по ночам орудуют.
Не понял, а днём они что, куда-то деваются?
А этого как раз никто и не поймёт. Мужики даже толпой собирались с ружьём и с топорами, пролезли в вербах все укромные места и никого не нашли. И у нашего моста, и у того, что с базару.
Так может, они землянки далеко от дорог через Ривчак вырыли и отсиживаются там?
Да они все Вербы днём пролезли от Бабычиви и до яру!
Ну, а ночью что?
А ночами творится вообще не пойми что! За людьми, какие через Вербы идут не только по тропинкам, а даже по дорогам, толпами гоняются и ругаются голосами загробными?
Почему загробными?
Это люди так говорят. А так думают, наверно, потому, что и на кладбище теперь по ночам всякие мертвецы в белом появляются, как у Гоголя. Только ещё страшнее, потому что ещё и черепа светятся.
Ого, ты мне тут такого наговорила, прямо жуть. Расскажу сегодня пацанам своим, даже не поверят, наверно.
Почему загробными?
Это люди так говорят. А так думают, наверно, потому, что и на кладбище теперь по ночам всякие мертвецы в белом появляются, как у Гоголя. Только ещё страшнее, потому что ещё и черепа светятся.
Ого, ты мне тут такого наговорила, прямо жуть. Расскажу сегодня пацанам своим, даже не поверят, наверно.
Да им уже и без тебя, наверно, дома рассказали. Сейчас все только об этом и говорят. Люди стали даже ставни и двери в хатах раньше закрывать. А кому идти куда ночью, так или топор, или дрын хороший обязательно прихватит.
Не знаю, я вчера вечером домой из клуба возвращался по тропинке, и никакие бандиты не гнались и не кричали. Может, было рано ещё? сказал я с сомнением.
А Нелька выдержала паузу, и потом интригующе пояснила:
Так я тебя совсем не за этим позвала. Тебе про это и дома бы рассказали. Я хочу тебе открыть секрет очень важный. Только ты должен побожиться или слово дать, что никому и ни за что не расскажешь про это.
Да, пожалуйста. Честное пионерское, что никому и ни за что. Хотя в техникуме пионеры уже не засчитываются. Так могу сказать честное мужское слово! Такое слово гораздо крепче пионерского. Потому что оно уже взрослое.
Да верю я тебе. Просто для того сказала, чтобы понял, насколько секретное то, что расскажу.
Давай уж, колись. А то всё вокруг да около.
Нелька села ко мне поближе и, даже голос понизив, глядя прямо в глаза мне, заявила:
Дело в том, что это я всё сколотила!
Я даже аж поперхнулся от такого неожиданного признания и тоже шёпотом спросил:
Ты? Сама? А не брешишь?
Не сама, конечно. Как бы я одна толпами бегала за людьми в вербах. Но затеяла это я, и людей отбирала для запугивания сама, и командую, что когда делать будем.
Ого! Даже поверить трудно.
Чё, думаешь брешу?
Да нет, таким вообще-то не брешут. И слово с меня взяла. Я вот что подумал. Может у нас, у Орловых, какой-то талант есть особый командовать друзьями? Я до техникума на своём краю всеми заправлял. И старшими даже, и класс подбил вместе поступать на агрономов.
Так я же не Орлова. Я Бескакотова.
При чём там фамилия. Наши же дедушки с тобою Орловы. Они свой род почитали. И мы, раз их внуки, то тоже этого рода считаемся.
А может, и правда, это у нас с тобою таланты такие есть. Я ведь тоже собрала не только из своего класса, на которых положиться можно, но и тех, которые гораздо старше. Николай Лымарев вон какой бугай вымахал, а слушается меня без никаких. И Иван Соломахин уже на шофёра выучился и в колхозе на машине ездит подменным, когда взрослый шофёр выйти не может. Тоже в команде, и тоже поклялся не болтать про это.
А как ты сообразила всё это придумать?
Если честно, то я не совсем это сама придумала. Это меня Генка надоумил.
Какой?
Ты его, наверно, не видел. Вы ж летом в колхозе не работали. Вас готовиться в студенты отпустили. А его на уборку на машине из Воронежа к нам прислали. Так я с ним всё лето дружила по-настоящему, по-взрослому. Целовались и обнимались, и щупал даже.
Так он что, взрослый?
Конечно взрослый, раз самому на машине ездить разрешили!
Ты прямо перегоняешь меня во всём. Даже любовь морковь уже крутить начала!
Так он мне и сейчас письма любовные пишет, очень интересные. А чтобы никто не догадался, про что написано, он придумал писать всё не по нашему, а немецкими буквами. Мамка сколько раз письма открывала, а прочитать ни слова не смогла. Сейчас покажу.
Она сбегала к своей койке и достала из-под перины целую пачку писем в клееных конвертах, замотанных в газету. В письмах действительно только на конверте всё было написано русскими буквами. А сами письма этот Генка писал ей на цветной бумаге в мелкую линейку. Пригляделся к первой строчке, там было написано: «Privet moya lubimaya!». Хоть и с трудом, напрягшись, но прочитал, что там было зашифровано: «Привет, моя любимая!». А дальше Нелька не дала расшифровывать, забрала письма, опять завернула их в газету и отнесла под перину. Вернувшись, пояснила:
Я ему тоже пишу немецкими буквами. Только медленно.
Так это он пишет тебе, как мужиков пугать?
Не, почти всё я сама придумываю. Хотя про кладбище он подсказал.
А что на кладбище?
Из Пасеково люди когда с рабочего поезда идут, так темно уже на улице. А особенно, когда ночи, где месяц не светит. Мы слышим, когда народ приближается, встаём у тех могил, которые к дороге ближе, лицом к дороге. Простынями закрываем себя. Средину простыни в зубы берёшь, а краями машешь как крыльями, только медленно очень. А на крест, который повыше, тыкву большущую закрепляем со свечкой горящей внутри. Иван вырезал в ней рот большой, нос и глаза. Так нас бы может и не заметили, а на тыкву глянут и белое потом замечают. Бывало, бабы орут не своим голосом. И потом всем стадом бегут так, что аж пятки сверкают. А Лымарев им в след через трубу ещё и смеётся громко-громко.