Наказы помнят мужиков.
Мужик уральский был за красных,
Красива байка им близка.
А с беляками не согласны,
Офицеря, что господа.
И не работь и белоручки,
Вольготно жили без труда,
А ихни барышни, что сучки,
В страду гуляли на моря.
И сговорились, как стемнеет,
Ползти из плена дальше прочь,
Бежать до красных, кто посмеет,
Да потемней была бы ночь.
Ползли, ползли из огражденья,
И мимо выстрел прогремел,
Ой, ночка, ночка, дай спасенья,
И тот успел, кто не сробел.
Река дорогу перекрыла,
Иванко плавал, как топор,
Не помогла медвежья сила,
Задохся и ко дну пошел.
Друзья подплыли, подоспели,
И вместе трое добрались,
На берег вышли, огляделись
И шли с оглядкою, крались.
Под утро прятались в пшенице,
Мелькал карательный разъезд,
Жара и капли нет напиться,
Сбежавшим шашкой ставят крест.
Лежали с краю тихо молча,
Да случай ждали, чтоб бежать,
От злой жары и жажды корчась,
В семнадцать рано умирать.
На бричке проезжал возница,
Стегнул лошадку наутёк,
Но страшны были, видно, лица,
И злой расчет парням помог.
Навстречу выбежал Иванко,
Тяжельше всех его рука,
И лошадь встряла, как подранка,
Тревожно ржанье издала.
А ну-ко, контра, рысью к красным,
Не то задавим, как щенка,
И подчинился парням страшным,
Так застращали мужика.
И к вечеру все трое были
В рабочем новеньком полку
И благодарность получили
У новобранцев на виду.
Хоть рядовым Иван считался,
Но с тяжким опытом войны,
Да старшим в деле назначался,
И уважали мужики.
Занял их полк злу оборону,
Деникин, гад, на них идёт.
Но терпеливо ждут без стону,
Ждут казаков лихой налёт.
Иванко знал, как всё бывает,
Лишь казаки ишо летят,
Пехота все уже бросает,
И Матерь Божию кричат.
Летит казак и всех в капусту,
Легко им сзаду всех рубить,
Кровища, вой, удар до хрусту,
Как повидаешь тяжко жить.
Ходил с дружком по обороне,
Да приседал, везде курил,
«Солдат в окопе, как в схороне»,
То наставлял, а то шутил.
Силён солдат, пока в окопе,
А побежал, то заяц, мышь,
И пуля будет в твоей жопе,
Штаны со страху обоссышь».
Хоть обсери штаны от страху,
Да свой окоп не оставляй,
Лучее голову на плаху,
Своих братьёв не предавай.
Офицера идут красиво,
В них целься долго, но убей,
Мандраж возьмёт и стрелишь криво
Штыком, прикладом, не робей.
Уж ночь промаялись, заснули,
Наутро встали, как рассвет,
Злы гости скоро навернули,
Судьба военна жди сто бед.
Идут фасонят, будто дразнят,
Все офицеры в полный рост,
Стреляет кто-то рано, мажет,
В поту, колотит злая дрожь.
Тут надо выбить командира,
Он взят на мушку, сдержан дых,
Невелика от пули дырка,
А главный стоит семерых.
И, дрогнув, цепь назад качнулась,
Но вот опять пошла вперёд,
И оборона пошатнулась,
Тут кто кого в испуг возьмёт.
И тут Иванко, как из рога,
Задорно крикнул по цепи:
«Не дрейфь, держись, патронов много,
Уж на подходе мужики».
Такой вот клич бросали парни,
Когда играли в детский бой,
И этот опыт благодарный
Из деревеньки той родной.
Палили часто, густо, дружно,
И кто-то, видно, попадал,
Терпеть в засаде смело нужно,
Так, чтоб никто не побежал.
Ещё их семеро упало,
Изорвана людская цепь,
Обратно кучей побежали,
Так вас, гадов, в гроба медь.
Отбили первую атаку,
Топеря жди «отпетых» казаков,
Затеют саблями кроваву драку,
Казак в запале любит кровь.
Опять с махорочкой прошлися,
По всем окопам, по рядам,
В пальцах цигарочки тряслися,
Да не дай виду мужикам.
«В окопе казака не бойся,
Пытает чёрт нас на испуг,
Землёю матушкой укройся,
Не цапнет чёрт, не хватит рук.
Пали в коня, хоть жалко лошадь,
Казак на лошади лешак,
Пехтуру бьёт похуже вошек,
А без лошадки он сопляк».
Ещё винтовки не остыли,
Земля от гула затряслась,
Задохлась степь от чёрной пыли,
Лихая конница неслась.
Упала лошадь, и другая,
А злая конница неслась,
Со свистом, с гиком, брань лихая,
Да не приснись такая страсть.
Затараторили винтовки,
И поредела чернь стена,
Хоть казаки, как черти ловки,
Да отступились от греха.
Распалась лава на два круга,
Ушла обратно в дальню степь,
Слаба кишка, слаба подпруга,
Вот так вас язви, в гроба медь.
***Двадцатый год, беляк сдаётся,
Злой Врангель грузит корабли,
Под Перекопом чернь бьётся,
Да не пускают Сиваши.
Вода вонючая болота,
По краю-берегу земли,
Здесь красным страсть пройти охота,
Ударить с тыла, обойти.
Красноармейская цепочка,
В болоте вязнет, но бредёт,
Уж подошли, проснулась ночка,
Затараторил пулемёт.
В воде запрыгали султаны,
Вскипела мутная вода,
Течет по капле кровь из раны,
Укрытья нет, кругом беда.
Но поздно белые проснулись,
Шесты расставлены, стоят,
Уходят красные, пригнулись,
Но завтра будут наступать.
Отец мой шел в лихой цепочке,
Ему без года двадцать лет,
В болоте дно сплошные кочки,
А у него обувки нет.
Вчера обувкой наградили,
Как верного отважного бойца,
Сапожки новые вручили,
От командирского лица,
Он за спиной их приторочил,
Как ценность нёс, хранил, берёг,
И всё боялся, что замочит,
Не пожалел солдатских ног.
В сапожках этих после снялся,
Закончилась Гражданская война,
Почти что век уж разменялся,
Та фотография цела.
***На пятый год отвоевались,
В душе остался чёрный шрам,
Четыре года не смеялись,
Живые едут по домам.
Как долго тянется дорога,
То паровозом, то пешком,
И вот он дома у порога,
Явился парень мужиком.
В кожанке модной и потёртой,
С наградой красной за войну,
Живой, весёлый и не мёртвый
Вернулся сын в свою семью.
Отец и мать ещё не стары,
И сёстры, братья подросли,
И не беда, что парень бравый,
Отвык от пахотной земли.
Не долго праздновали встречу,
Пришла весна, и не плошай,
Паши и сей и рожь, и гречу
Да собирай свой урожай.
Так руки вспомнили работу,
И под сохой бежит земля,
Люби крестьянскую заботу,
Уйдёт из памяти война,
А осенью сыграли свадьбу,
И младший брат жену привёл,
Ребячий гам залил усадьбу,
И старый дом опять зацвёл.
Хоть в тесноте, да не в обиде,
Все вместе жили три семьи,
Пахали стоя, пряли сидя,
А старый, лёжа на печи.
Лошадки три и две коровы,
Земли всего двенадцать ГА,
Все работящи, все здоровы,
И пахарей три мужика.
Тридцатый год, пришло злодейство,
Да не из тучи грянул гром,
И раскулачили семейство,
Так разорили старый дом.
Скитались в поисках работы,
Скитались в поисках жилья,
И холод, голод и заботы,
Мать Доменика первой померла.
Я вопреки всему родился
И рад был с матерью, отцом,
На их загорбке поселился,
Грудным питался молоком.
А в тридцать третьем нас забрали,
Гэпэушники в плащах,
Отца без слов арестовали
Семья считалася в бегах.
Там, в заключенье дохли люди
Тайга, мороз, лесоповал.
И смерть косою жертву удит,
Отец в чужбине умирал,
Мать собрала ему посылку,
До адресата не дошла,
Казала смерть свою ухмылку,
И по пятам по следу шла.
Не горе помереть от пули,
В бою на фронте мужику,
Но мужика в тюрьму толкнули,
Понос кровавый на снегу.
Да не из той деревни Ванька,
Чтоб от поноса умирать,
Неубиваем Ванька-Встанька,
Война учила выживать.
Отец погибнет, но от пули,
Восемь быстрых лет спустя,
Его невзгоды не согнули,
Убьёт за родину война.
В глазах темнело и рябило,
Не держится в руках пила,
Совсем пропала в теле сила,
Он полоснул пилой себя.
Очнулся в госпитальной койке,
Тепло и сытно благодать,
Так выживает в горе стойкий,
Не забоялся рисковать.
***Явился папка мой тюремный,
А мне уж стукнуло шесть лет,
Мать говорила, что военный,
А этот нищим был одет.
Принёс в бумажке мне конфеты,
Горошек, кисленький внутри,
Прошли года, прошли и лета,
А вкуса лучше не найти.
Глядел тот дядька с удивленьем,
И я рассматривал его,
Глядел в ответ с недоуменьем,
Я принимал его тепло.
Прошло совсем малое время,