Повторимся, древнетюркский язык не есть пратюркский (дунхуский) язык, ибо его носители на исторической арене появились лишь в V в. н.э., тогда как носители пратюркского (дунхуского) языка дунху в китайской истории упоминаются в связи с событиями ещё второго тысячелетия до н.э. (гл. 1 §1.2). Древнетюркский и пратюркский (дунхуский) языки разделяет огоромный промежуток времени не менее двух тысяч лет! Бесспорно, они разные языки.
От древнетюркского языка образовались так называемые общетюркские языки, а от пратюркского (дунхуского) хуннский, ухуаньский, сяньбийский (гл. 1 §1.3). Представим сказанное в виде блок-схемы.
Из живых тюркских языков с пратюркским (дунхуским) генетически связан только чувашский язык. «В прежнее время, читаем в современной «Энциклопедии Британника» (1994 г.), учёные принимали чувашский не за собственно тюркский язык, а, скорее, за единственный живой язык, сохранивший характерные черты особой группы алтайских языков, на которой, вероятно, говорили гунны (курсив мой. Л. Ф.)» [цит. по: Григорьев, 2012, с. 6, 43].
1.10. Что сохранилось от хуннского языка
Наука располагает лишь строго ограниченным инвентарём лексем хуннского языка. Отдельные непонятные хуннские слова (глоссы) сохранились в основном в китайских письменных источниках. Э. Дж. Пуллибланк (19222013; Англия, Канада) собрал из «Ши цзи» и «Ханьшу» около 190 слов хуннского языка, относящихся к периоду Ранней Хань; согласно ему, большинство из них собственные имена и титулы [Пуллибланк, 1986, вып. 1, с. 30]. Достоянием же науки, как утверждает Г. Дёрфер, стали пока около 20 хуннских слов [Дёрфер, 1986, вып. 1, с. 72]. Дошедшие до нас хуннские слова были записаны китайскими авторами древнекитайским письмом. Известно, что иероглифическая письменность не отражает звучания слов. Китаец, желая записать иноязычное слово, подбирал сходно звучащие иероглифы. Проходили века, произношение иероглифов менялось и со временем становилось непонятно, как они читались изначально. Например, иероглиф, обозначающий понятие человек, в средне- и древнекитайском звучало как нин, а в современном китайском звучит как жэнь; ср. также: современное сюнну, древнекитайское хунну. К тому же, как отмечает Г. Дёрфер, древнекитайское письмо, на котором записаны хуннские слова, «наряду с прочим не различает l и r и которому не знакомы тюрко-монгольские гласные ӧ и ü», и подчёркивает, что они «часто поддаются толкованию с большим трудом и небольшой долей надёжности» [Там же. С. 73]. (Древнее произношение китайских слов учёные смогли реконструировать; значительный вклад в исследование древнекитайской фонетики внёс С. А. Старостин [Старостин, 1989].)
Некоторые хуннские слова пытались объяснять на материале монгольского, тунгусского, древнетюркского языков [Shiratorii, 1902, s. 01033; Munkácsi, 1903, s. 240253; Панов, 1916; Müller, 1918, s. 568569; Feist, 1919, s. 98, 100; Shiratorii, 1923, s. 7182] см. [Иностранцев, 1926, с. 138, 141147 и др.]. Двенадцать слов из 190 собранных Э. Дж. Пуллибланк квалифицировал как кетские [Пуллибланк, 1986, вып. 1, с. 3061 и др.]. «Материал, конечно, количественно ограничен, пишет он, и я не должен ни минуты претендовать на то, что я доказал, что язык сюнну был родствен палеосибирским» [Там же. С. 64]. И добавляет: «Есть серьёзные основания считать, что палеосибирские языки некогда были гораздо более широко распространены, чем в XIX и XX вв.» [Там же]. А. П. Дульзон (19001973; Россия, СССР) предпринял попытку объяснить некоторые из собранных Э. Дж. Пуллибланком «хуннские» слова на материале кетского языка [Дульзон, 1968б, с. 141142].
Интерес к сохранившимся в китайских письменных источниках хуннским словам проявляют и сегодня, о чём свидетельствует монография А. В. Дыбо, на страницах которой рассматриваются и более ранние транскрипции известных хуннских слов [Дыбо, 2007, с. 82115]. Как бы обобщая свои разыскания и разыскания других исследователей в этой области, А. В. Дыбо пишет: «Вообще же проблема языковой атрибуции записанных китайцами сюннуских (хуннских. Л. Ф.) слов принадлежат к разряду вечных Очевидно, какой-либо прогресс в этой области может быть достигнут исключительно в связи с уточнением фонетических чтений использованных для записи иероглифов на момент записи, а также с уточнением фонетического облика слов предполагаемых языков-источников, также с соответствующими датировками» [Там же. С. 80].
Интерес к сохранившимся в китайских письменных источниках хуннским словам проявляют и сегодня, о чём свидетельствует монография А. В. Дыбо, на страницах которой рассматриваются и более ранние транскрипции известных хуннских слов [Дыбо, 2007, с. 82115]. Как бы обобщая свои разыскания и разыскания других исследователей в этой области, А. В. Дыбо пишет: «Вообще же проблема языковой атрибуции записанных китайцами сюннуских (хуннских. Л. Ф.) слов принадлежат к разряду вечных Очевидно, какой-либо прогресс в этой области может быть достигнут исключительно в связи с уточнением фонетических чтений использованных для записи иероглифов на момент записи, а также с уточнением фонетического облика слов предполагаемых языков-источников, также с соответствующими датировками» [Там же. С. 80].
Одним словом, единства мнений в толковании сохранившихся в китайских письменных источниках I в. до н.э. I в. н.э. хуннских слов на сегодня нет. Констатируя это, заметим, что для объяснения их чувашский язык (как правило, по незнанию) практически не привлекался.
Удовлетворительного объяснения в науке не получила и единственная, сохранившаяся до нашего времени хуннская фраза (гуннский стишок И. Бенцинг, двустишие сюнну Э. Дж. Пуллиблэнк, гуннское двустишие Г. Дёрфер). Она содержится в хронике «Цзинь-шу», предположительно относится к 310 г. н.э. [Дыбо, 2007, с. 7576], записана «фонетически трудно реконструируемым китайским письмом» [Дёрфер, 1986, вып. 1, с. 73], состоит из четырёх слов [Пуллиблэнк, 1986, с. 61], в них в общей сложности десять слогов [Дёрфер, 1986, с. 72]. Приведём две её европейские транскрипции: 1) sieou-tchi ti-li-kang pou-kou khiu-tho-tang и 2) «сю чжи тилэй гян, Пугу тугоудан». Автором первой из них является А. Ремюза [цит. по: Иностранцев, 1926, с. 96], второй В. П. Васильев [Васильев, 1872, с. 115].
Объяснить хуннскую фразу IV в. н.э. пытались многие отечественные и зарубежные исследователи. (Подробное описание всех предлагавшихся её толкований см. [Шервашидзе, 1986].) Так, например, Н. А. Аристов, полагая, что хунны говорили на древнетюркском языке, подгонял её смысл под содержание китайского перевода, в результате исказил саму фразу; она у него приняла такой вид: Сÿcu cуläгäн, Пугу тутgан [Аристов, 1896, с. 292]. Между прочим, В. П. Васильев несколько раньше, хотя и признал, что хуннская фраза имеет вид тюркский, отметил, однако, что никому из тюркологов не поддаётся её анализ [Васильев, 1872, с. 115116].
Тем не менее, в XX в. было сделано несколько попыток объяснить хуннскую фразу IV в. н.э. на тюркском языковом материале. Б. Карлгрен (18991978; Швеция) реконструировал её на основе чтения древнекитайских знаков; она у него выглядит следующим образом (рядом даётся дословный перевод китайского перевода этого текста): siôg tieg t˙iei liəd kâng «войско вывести»; buok kuk giu tuk tâng «полководца захватить» [цит. по: Зарубежная тюркология, 1986, вып. 1, с. 13].
Г. И. Рамстедт (18731950; Финляндия), Л. Базен (19202011; Франция), А. фон Габен (19011993; Германия, ФРГ) и некоторые другие исследователи считали оригинал хуннской фразы IV в. н.э. также тюркским и соответственно её восстанавливали, но читали и толковали её различно, например (цит. по: Зарубежная тюркология, 1986, вып. 1, с. 13]: sükä talïgïn «выступай на войну» и bügüg tutan «поймай Бюгю» [Ramstedt, 1922, s. 3031]; süg tägti ïdgan «пошлите армию в наступление» и boguγïγ tutgan «захватите полководца» [Basin, 1948, p. 208219]; särig tïlïtgan «ты выведешь войско» и buγuγ kötürkän «ты похитишь оленя» [Gabеin, 1950, p. 244246].
Относительно приведённых реконструкций хуннской фразы IV в. н. э. И. Бенцинг (19132001; Германия, ФРГ) отметил: «Более или менее надёжным в этом представляется: tuk tâng, очевидно, *tugta захватывать, арестовывать = монг. togta- останавливать, задерживать, др. тюрк. tut- держать, брать, ср. аналогичное фонетическое изменение: монг. agta мерин = др. тюрк. at лошадь; можно допустить, что siôg(tvěg?) имеет отношение к древнетюркскому s войско, но ни тюркские, ни монгольские, ни тунгусские языки не содержат материала для какой-либо стройной интерпретации остальных слов» [цит. по: Зарубежная тюркология, 1986, вып. 1, с. 13; см. также Benzing, 1959].
Аналогично мнение Э. Дж. Пуллибланка. «Ни одно из этих объяснений, пишет он, не может считаться очень успешным, поскольку все они в большей или меньшей степени построены на произвольном обращении с фонетическим значением китайских иероглифов, так и с объяснениями, содержащимися в сопровождающем двустишие китайском тексте» [Пуллибланк, 1986, вып. 1, с. 61]. Сам Э. Дж. Пуллибланк входящие в хуннскую фразу IV в. н.э. китайские иероглифы читает и переводит как сю-чжи «войско», ти-ли-ган «выходить», пу-гу «варварский титул Лю Яо», цюй-ту-дан «взять в плен» [Там же. С. 6162]. При этом он не восстанавливает связный текст хуннской фразы IV в. н.э. по причине нежелания «добавить что-нибудь ещё к списку предлагавшихся реконструкций» [Там же. С. 62].