Он и прежде проходил часто этим коротеньким переулком, делающим колено и ведущим с площади в Садовую. В последнее время его даже тянуло шляться по всем этим местам, когда тошно становилось, «чтоб еще тошней было». Теперь же он вошел, ни о чем не думая. Тут есть большой дом, весь под распивочными и прочими съестно-выпивательными заведениями; из них поминутно выбегали женщины, одетые, как ходят «по соседству» простоволосые и в одних платьях. В двух-трех местах они толпились на тротуаре группами, преимущественно у сходов в нижний этаж, куда, по двум ступенькам, можно было спускаться в разные весьма увеселительные заведения. В одном из них в эту минуту шел стук и гам на всю улицу, тренькала гитара, пели песни, и было очень весело. Большая группа женщин толпилась у входа; иные сидели на ступеньках, другие на тротуаре, третьи стояли и разговаривали. Подле, на мостовой, шлялся, громко ругаясь, пьяный солдат с папироской и, казалось, куда-то хотел войти, но как будто забыл куда. Один оборванец ругался с другим оборванцем, и какой-то мертво-пьяный валялся поперек улицы. Раскольников остановился у большой группы женщин. Они разговаривали сиплыми голосами; все были в ситцевых платьях, в козловых башмаках и простоволосые. Иным было лет за сорок, но были и лет по семнадцати, почти все с глазами подбитыми.
Его почему-то занимало пенье и весь этот стук и гам, там, внизу Оттуда слышно было, как среди хохота и взвизгов, под тоненькую фистулу разудалого напева и под гитару, кто-то отчаянно отплясывал, выбивая такт каблуками. Он пристально, мрачно и задумчиво слушал, нагнувшись у входа и любопытно заглядывая с тротуара в сени.
Ты мой бутошник прикрасной,
Ты не бей меня напрасно!
разливался тоненький голос певца. Раскольникову ужасно захотелось расслушать, что поют, точно в этом и было все дело.
«Не зайти ли? подумал он. Хохочут! Спьяну. А что ж, не напиться ли пьяным?»
«Не зайдете, милый барин?» спросила одна из женщин довольно звонким и не совсем еще осипшим голосом. Она была молода и даже не отвратительна одна из всей группы.
Вишь, хорошенькая! отвечал он, приподнявшись и поглядев на нее.
Она улыбнулась; комплимент ей очень понравился.
Вы и сами прехорошенькие, сказала она.
Какие худые! заметила басом другая, из больницы, что ль, выписались?
Кажись, и генеральские дочки, а носы все курносые! перебил вдруг подошедший мужик, навеселе, в армяке нараспашку и с хитро смеющеюся харей. Вишь, веселье!
Проходи, коль пришел!
Пройду! Сласть!
И он кувыркнулся вниз.
Раскольников тронулся дальше.
Послушайте, барин! крикнула вслед девица.
Что?
Она законфузилась.
Я, милый барин, всегда с вами рада буду часы разделить, а теперь вот как-то совести при вас не соберу. Подарите мне, приятный кавалер, шесть копеек на выпивку!
Раскольников вынул сколько вынулось: три пятака.
Ах, какой добреющий барин!
Как тебя зовут?
А Дуклиду спросите.
Нет уж, это что же, вдруг заметила одна из группы, качая головой на Дуклиду. Это уж я и не знаю, как это так просить! Я бы, кажется, от одной только совести провалилась
Раскольников любопытно поглядел на говорившую. Это была рябая девка, лет тридцати, вся в синяках, с припухшею верхнею губой. Говорила и осуждала она спокойно и серьезно.
«Где это, подумал Раскольников, идя далее, где это я читал, как один приговоренный к смерти, за час до смерти, говорит или думает, что если бы пришлось ему жить где-нибудь на высоте, на скале, и на такой узенькой площадке, чтобы только две ноги можно было поставить, а кругом будут пропасти, океан, вечный мрак, вечное уединение и вечная буря, и оставаться так, стоя на аршине пространства, всю жизнь, тысячу лет, вечность, то лучше так жить, чем сейчас умирать! Только бы жить, жить и жить! Как бы ни жить, только жить!.. Экая правда! Господи, какая правда! Подлец человек! И подлец тот, кто его за это подлецом называет», прибавил он через минуту.
Он вышел в другую улицу. «Ба! «Хрустальный дворец»! Давеча Разумихин говорил, про «Хрустальный дворец». Только, чего бишь я хотел-то? Да, прочесть!.. Зосимов говорил, что в газетах читал»
Газеты есть? спросил он, входя в весьма просторное и даже опрятное трактирное заведение о нескольких комнатах, впрочем довольно пустых. Два-три посетителя пили чай, да в одной дальней комнате сидела группа, человека в четыре, и пили шампанское. Раскольникову показалось, что между ними Заметов. Впрочем, издали нельзя было хорошо рассмотреть.
«А пусть!» подумал он.
Водки прикажете-с? спросил половой.
Чаю подай. Да принеси ты мне газет, старых, этак дней за пять сряду, а я тебе на водку дам.
Слушаю-с. Вот сегодняшние-с. И водки прикажете-с?
Старые газеты и чай явились. Раскольников уселся и стал отыскивать: «Излер Излер Ацтеки Ацтеки Излер Бартола Массимо Ацтеки Излер фу, черт! а, вот отметки: провалилась с лестницы мещанин сгорел с вина пожар на Песках пожар на Петербургской еще пожар на Петербургской еще пожар на Петербургской Излер Излер Излер Излер Массимо А, вот»
Он отыскал, наконец, то, чего добивался, и стал читать; строки прыгали в его глазах, он, однако ж, дочел все «известие» и жадно принялся отыскивать в следующих нумерах позднейшие прибавления. Руки его дрожали, перебирая листы, от судорожного нетерпения. Вдруг кто-то сел подле него, за его столом. Он заглянул Заметов, тот же самый Заметов и в том же виде, с перстнями, с цепочками, с пробором в черных вьющихся и напомаженных волосах, в щегольском жилете и в несколько потертом сюртуке и несвежем белье. Он был весел, по крайней мере, очень весело и добродушно улыбался. Смуглое лицо его немного разгорелось от выпитого шампанского.
Как! Вы здесь? начал он с недоумением и таким тоном, как бы век был знаком, а мне вчера еще говорил Разумихин, что вы все не в памяти. Вот странно! А ведь я был у вас
Раскольников знал, что он подойдет. Он отложил газеты и поворотился к Заметову. На его губах была усмешка, и какое-то новое раздражительное нетерпение проглядывало в этой усмешке.
Это я знаю, что вы были, отвечал он, слышал-с. Носок отыскивали А знаете, Разумихин от вас без ума, говорит, что вы с ним к Лавизе Ивановне ходили, вот про которую вы старались тогда, поручику-то Пороху мигали, а он все не понимал, помните? Уж как бы, кажется, не понять дело ясное а?
А уж какой он буян!
Порох-то?
Нет, приятель ваш, Разумихин
А хорошо вам жить, господин Заметов; в приятнейшие места вход беспошлинный! Кто это вас сейчас шампанским-то наливал?
А это мы выпили Уж и наливал?!
Гонорарий! Всем пользуетесь! Раскольников засмеялся. Ничего, добреющий мальчик, ничего! прибавил он, стукнув Заметова по плечу, я ведь не назло, «а по всей то есь любови, играючи», говорю, вот как работник-то ваш говорил, когда он Митьку тузил, вот, по старухиному-то делу.
А вы почем знаете?
Да я, может, больше вашего знаю.
Чтой-то какой вы странный Верно, еще очень больны. Напрасно вышли
А я вам странным кажусь?
Да. Что это вы, газеты читаете?
Газеты.
Много про пожары пишут.
Нет, я не про пожары. Тут он загадочно посмотрел на Заметова; насмешливая улыбка опять искривила его губы. Нет, я не про пожары, продолжал он, подмигивая Заметову. А сознайтесь, милый юноша, что вам ужасно хочется знать, про что я читал?
Вовсе не хочется; я так спросил. Разве нельзя спросить? Что вы все
Послушайте, вы человек образованный, литературный, а?
Я из шестого класса гимназии, отвечал Заметов с некоторым достоинством.
Из шестого! Ax ты, мой воробушек! С пробором, в перстнях богатый человек! Фу, какой миленький мальчик! Тут Раскольников залился нервным смехом, прямо в лицо Заметову. Тот отшатнулся, и не то чтоб обиделся, а уж очень удивился.
Фу, какой странный! повторил Заметов очень серьезно. Мне сдается, что вы все еще бредите.
Брежу? Врешь, воробушек!.. Так я странен? Ну, а любопытен я вам, а? Любопытен?
Любопытен.
Так сказать, про что я читал, что разыскивал? Ишь ведь сколько нумеров велел натащить! Подозрительно, а?
Ну, скажите.
Ушки на макушке?
Какая еще там макушка?
После скажу, какая макушка, а теперь, мой милейший, объявляю вам нет, лучше: «сознаюсь» Нет, и это не то: «показание даю, а вы снимаете» вот как! Так даю показание, что читал, интересовался, отыскивал разыскивал Раскольников прищурил глаза и выждал, разыскивал и для того и зашел сюда, об убийстве старухи чиновницы, произнес он, наконец, почти шепотом, чрезвычайно приблизив свое лицо к лицу Заметова. Заметов смотрел на него прямо в упор, не шевелясь и не отодвигая своего лица от его лица. Страннее всего показалось потом Заметову, что ровно целую минуту длилось у них молчание и ровно целую минуту они так друг на друга глядели.