Радостный, восторженный крик встретил появление Раскольникова. Обе бросились к нему. Но он стоял как мертвый; невыносимое внезапное сознание ударило в него, как громом. Да и руки его не поднимались обнять их: не могли. Мать и сестра сжимали его в объятиях, целовали его, смеялись, плакали Он ступил шаг, покачнулся и рухнулся на пол в обмороке.
Тревога, крики ужаса, стоны Разумихин, стоявший на пороге, влетел в комнату, схватил больного в свои мощные руки, и тот мигом очутился на диване.
Ничего, ничего! кричал он матери и сестре, это обморок, это дрянь! Сейчас только доктор сказал, что ему гораздо лучше, что он совершенно здоров! Воды! Ну, вот уж он и приходит в себя, ну, вот и очнулся!..
И, схватив за руку Дунечку так, что чуть не вывернул ей руки, он пригнул ее посмотреть на то, что «вот уж он и очнулся». И мать и сестра смотрели на Разумихина как на провидение, с умилением и благодарностью; они уже слышали от Настасьи, чем был для их Роди, во все время болезни, этот «расторопный молодой человек», как назвала его, в тот же вечер, в интимном разговоре с Дуней, сама Пульхерия Александровна Раскольникова.
Часть третья
I
Раскольников приподнялся и сел на диване.
Он слабо махнул Разумихину, чтобы прекратить целый поток его бессвязных и горячих утешений, обращенных к матери и сестре, взял их обеих за руки и минуты две молча всматривался то в ту, то в другую. Мать испугалась его взгляда. В этом взгляде просвечивалось сильное до страдания чувство, но в то же время было что-то неподвижное, даже как будто безумное. Пульхерия Александровна заплакала.
Авдотья Романовна была бледна; рука ее дрожала в руке брата.
Ступайте домой с ним, проговорил он прерывистым голосом, указывая на Разумихина, до завтра, завтра всё Давно вы приехали?
Вечером, Родя, отвечала Пульхерия Александровна, поезд ужасно опоздал. Но, Родя, я ни за что не уйду теперь от тебя! Я ночую здесь подле
Не мучьте меня! проговорил он, раздражительно махнув рукой.
Я останусь при нем! вскричал Разумихин, ни на минуту его не покину, и к черту там всех моих, пусть на стены лезут! Там у меня дядя президентом.
Чем, чем я возблагодарю вас! начала было Пульхерия Александровна, снова сжимая руки Разумихина, но Раскольников опять прервал ее.
Я не могу, не могу, раздражительно повторял он, не мучьте! Довольно, уйдите Не могу!..
Пойдемте, маменька, хоть из комнаты выйдем на минуту, шепнула испуганная Дуня, мы его убиваем, это видно.
Да неужели ж я и не погляжу на него, после трех-то лет! заплакала Пульхерия Александровна.
Постойте! остановил он их снова, вы всё перебиваете, а у меня мысли мешаются Видели Лужина?
Нет, Родя, но он уже знает о нашем приезде. Мы слышали, Родя, что Петр Петрович был так добр, навестил тебя сегодня, с некоторою робостию прибавила Пульхерия Александровна.
Да был так добр Дуня, я давеча Лужину сказал, что его с лестницы спущу, и прогнал его к черту
Родя, что ты! Ты, верно ты не хочешь сказать, начала было в испуге Пульхерия Александровна, но остановилась, смотря на Дуню.
Авдотья Романовна пристально вглядывалась в брата и ждала дальше. Обе уже были предуведомлены о ссоре Настасьей, насколько та могла понять и передать, и исстрадались в недоумении и ожидании.
Дуня, с усилием продолжал Раскольников, я этого брака не желаю, а потому ты и должна, завтра же, при первом слове, Лужину отказать, чтоб и духу его не пахло.
Боже мой! вскричала Пульхерия Александровна.
Брат, подумай, что ты говоришь! вспыльчиво начала было Авдотья Романовна, но тотчас же удержалась. Ты, может быть, теперь не в состоянии, ты устал, кротко сказала она.
В бреду? Нет Ты выходишь за Лужина для меня. А я жертвы не принимаю. И потому, к завтраму, напиши письмо с отказом Утром дай мне прочесть, и конец!
Я этого не могу сделать! вскричала обиженная девушка. По какому праву
Дунечка, ты тоже вспыльчива, перестань, завтра Разве ты не видишь перепугалась мать, бросаясь к Дуне. Ах, уйдемте уж лучше!
Бредит! закричал хмельной Разумихин, а то как бы он смел! Завтра вся эта дурь выскочит А сегодня он действительно его выгнал. Это так и было. Ну, а тот рассердился Ораторствовал здесь, знания свои выставлял, да и ушел, хвост поджав
Так это правда? вскричала Пульхерия Александровна.
Так это правда? вскричала Пульхерия Александровна.
До завтра, брат, с состраданием сказала Дуня, пойдемте, маменька Прощай, Родя!
Слышишь, сестра, повторил он вслед, собрав последние усилия, я не в бреду; этот брак подлость. Пусть я подлец, а ты не должна один кто-нибудь а я хоть и подлец, но такую сестру сестрой считать не буду. Или я, или Лужин! Ступайте
Да ты с ума сошел! Деспот! заревел Разумихин, но Раскольников уже не отвечал, а может быть, и не в силах был отвечать. Он лег на диван и отвернулся к стене в полном изнеможении. Авдотья Романовна любопытно поглядела на Разумихина; черные глаза ее сверкнули: Разумихин даже вздрогнул под этим взглядом. Пульхерия Александровна стояла как пораженная.
Я ни за что не могу уйти! шептала она Разумихину чуть не в отчаянии, я останусь здесь, где-нибудь проводите Дуню.
И всё дело испортите! тоже прошептал, из себя выходя, Разумихин, выйдемте хоть на лестницу. Настасья, свети! Клянусь вам, продолжал он полушепотом, уж на лестнице, что давеча нас, меня и доктора, чуть не прибил! Понимаете вы это! Самого доктора! И тот уступил, чтобы не раздражать, и ушел, а я внизу остался стеречь, а он тут оделся и улизнул. И теперь улизнет, коли раздражать будете, ночью-то, да что-нибудь и сделает над собой
Ах, что вы говорите!
Да и Авдотье Романовне невозможно в нумерах без вас одной! Подумайте, где вы стоите! Ведь этот подлец, Петр Петрович, не мог разве лучше вам квартиру А впрочем, знаете, я немного пьян и потому обругал; не обращайте
Но я пойду к здешней хозяйке, настаивала Пульхерия Александровна, я умолю ее, чтоб она дала мне и Дуне угол на эту ночь. Я не могу оставить его так, не могу!
Говоря это, они стояли на лестнице, на площадке, перед самою хозяйкиною дверью. Настасья светила им с нижней ступеньки. Разумихин был в необыкновенном возбуждении. Еще полчаса тому, провожая домой Раскольникова, он был хоть и излишне болтлив, что и сознавал, но совершенно бодр и почти свеж, несмотря на ужасное количество выпитого в этот вечер вина. Теперь же состояние его походило на какой-то даже восторг, и в то же время как будто все выпитое вино вновь, разом и с удвоенною силой, бросилось ему в голову. Он стоял с обеими дамами, схватив их обеих за руки, уговаривая их и представляя им резоны с изумительною откровенностью и, вероятно, для большего убеждения, почти при каждом слове своем, крепко-накрепко, как в тисках, сжимал им обеим руки до боли и, казалось, пожирал глазами Авдотью Романовну, нисколько этим не стесняясь. От боли они иногда вырывали свои руки из его огромной и костлявой ручищи, но он не только не замечал, в чем дело, но еще крепче притягивал их к себе. Если б они велели ему сейчас, для своей услуги, броситься с лестницы вниз головой, то он тотчас же бы это исполнил, не рассуждая и не сомневаясь. Пульхерия Александровна, вся встревоженная мыслию о своем Роде, хоть и чувствовала, что молодой человек очень уж эксцентричен и слишком уж больно жмет ей руку, но так как в то же время он был для нее провидением, то и не хотела замечать всех этих эксцентрических подробностей. Но, несмотря на ту же тревогу, Авдотья Романовна хоть и не пугливого была характера, но с изумлением и почти даже с испугом встречала сверкающие диким огнем взгляды друга своего брата, и только беспредельная доверенность, внушенная рассказами Настасьи об этом странном человеке, удержала ее от покушения убежать от него и утащить за собою свою мать. Она понимала тоже, что, пожалуй, им и убежать-то от него теперь уж нельзя. Впрочем, минут через десять она значительно успокоилась: Разумихин имел свойство мигом весь высказываться, в каком бы он ни был настроении, так что все очень скоро узнавали, с кем имеют дело.
Невозможно к хозяйке, и вздор ужаснейший! вскричал он, убеждая Пульхерию Александровну. Хоть вы и мать, а если останетесь, то доведете его до бешенства, и тогда черт знает что будет! Слушайте, вот что я сделаю: теперь у него Настасья посидит, а я вас обеих отведу к вам, потому что вам одним нельзя по улицам; у нас в Петербурге на этот счет Ну, наплевать!.. Потом от вас тотчас же бегу сюда и через четверть часа, мое честнейшее слово, принесу вам донесение: каков он? спит или нет? и все прочее. Потом, слушайте! Потом от вас мигом к себе, там у меня гости, все пьяные, беру Зосимова это доктор, который его лечит, он теперь у меня сидит, не пьян; этот не пьян, этот никогда не пьян! Тащу его к Родьке и потом тотчас к вам, значит в час вы получите о нем два известия, и от доктора, понимаете, от самого доктора; это уж не то что от меня! Коль худо, клянусь, я вас сам сюда приведу, а хорошо, так и ложитесь спать. А я всю ночь здесь ночую, в сенях, он и не услышит, а Зосимову велю ночевать у хозяйки, чтобы был под рукой. Ну что для него теперь лучше, вы или доктор? Ведь доктор полезнее, полезнее. Ну, так и идите домой! А к хозяйке невозможно; мне возможно, а вам невозможно: не пустит, потому потому что она дура. Она меня приревнует к Авдотье Романовне, хотите знать, да и к вам тоже А уж к Авдотье Романовне непременно. Это совершенно, совершенно неожиданный характер! Впрочем, я тоже дурак Наплевать! Пойдемте! Верите вы мне? Ну, верите вы мне или нет?