Ты что, не знаешь «черные цены»? Сто пятьдесят, Костя сказал это легко, словно такие деньги ничего не значат.
Сто пятьдесят! Но ведь и джинсы уже не так ценятся, как раньше
Правильно. Раньше они стоили двести пятьдесят. На прилавках они не лежат. Правда, время от времени стали появляться в магазинах, но примитивные, хоть и импортные, а цена сто рублей. А эти в молниях, карманах, ремнях блеск! Вообще-то смотри Но цена бросовая. Неужели твой папа, кандидат наук, откажется купить дочери такие великолепные джинсы, переплатив всего полсотни? Глупенькая ты, Костя стал говорить со мной, как с ребенком, забирай их и неси домой. Там наденешь, пройдешься перед матерью с отцом, и все будет о'кей. А взял я их у друзей Андрея, там они кому-то не подошли. Вот сто пятьдесят требуется отдать или джинсы вернуть.
У меня мама строгая, замямлила я.
Родители не согласятся принесешь назад, уговаривал меня Костя. Да я заработаю тебе потом пятьдесят. Ты ведь знаешь, я летом стольник сделал. Мне хочется, чтобы ты смотрелась красиво
Летом Костя действительно заработал сто рублей. Во дворах фотографировал маленьких детей, предварительно договорившись с их мамами. Фотографии он делал отличные, и родители малышек без сожаления платили ему по четыре рубля. Эти деньги здорово нам пригодились. На них он водил нас в кино, покупал мороженое и пирожное, на них мы брали напрокат палатку и вместе с Сочиным и Иркой ездили на озеро. Мы ходили даже в кафе, и Костя, как Монте-Кристо, оплачивал наши расходы.
Костя вообще любит блеснуть, быть первым. Для меня он и был первым. У нас редко возникали споры, и больше пятнадцати минут я не могла противиться его доводам. Так и в этот раз. Я согласилась взять джинсы, тем более, в нашем классе только у Кости и у Иры были такие стоящие фирменные брюки. Мне хотелось во всем быть если не первой, как Костя, то в числе первых. Я взяла джинсы и заспешила домой, чтобы убедить родителей дать мне сто пятьдесят рублей.
6
Разговор с мамой об одежде, коммерции и расчете
Я быстро, без лифта, поднялась на свой четвертый этаж и открыла дверь. Хотела незаметно прошмыгнуть в спальню, быстро надеть джинсы, потом важно прошествовать перед мамой, и уж потом сказать о деньгах.
Но едва я вошла домой, как мама, услышав стук двери, выглянула в прихожую:
Дочура? Ты что так раскраснелась? Опять бегом, словно лифта не существует?
Мама, ты же знаешь, я им никогда не пользуюсь. Не хочу дряхлеть раньше времени. Вон в Алма-Ате есть специальная «лестница здоровья» в семьсот ступеней, то есть обыкновенная лестница, только длинная, я говорила, а сама прятала за спиной пакет, надеясь, что, махнув рукой на мою болтовню, мама уйдет на кухню, и я осуществлю свой план. Но любая подъездная лестница ничем не хуже алма-атинской, если по ней почаще подниматься без помощи лифта. Ты послушай радио: сейчас ратуют за местные курорты, а ведь подъездные лестницы это местные «лестницы здоровья». Вверх-вниз, вверх-вниз, укрепляй ноги
Что у тебя там за спиной?
Да, мою маму разговорами не проведешь. Я положила джинсы и нарочито медленно стала снимать зимнее пальто. Мама взяла пакет, повертела в руках и вопросительно посмотрела на меня.
Это мне дали примерить, я старалась говорить равнодушно.
То есть, как примерить? Такие вещи направо-налево не раздают, они денег стоят.
Мама у меня человек приземленный и со своей житейской философией попадает сразу в точку.
Я взяла из ее рук джинсы и сказала деланно безразличным голосом:
Разумеется, стоят. Если они мне подойдут, они будут стоить для нас денег.
Любопытно глаза у мамы стали колюче насмешливыми, так бывало всегда, когда я не к месту проявляла свою взрослость.
А я невозмутимо прошла в комнату и перед зеркалом на глазах у мамы, стараясь казаться чинной, стала натягивать на себя джинсы.
Когда я увидела их на Костином столе, они вызвали у меня обычный для моих сверстников интерес к популярной дефицитной вещи, который, как правило, исчерпывается словами: «Ого! Где отхватил? Клево!» и вялым желанием заиметь такую же: «Не плохо бы так же вырядиться Но если нет, где возьмешь? Не умирать же». Никогда я не испытывала особой зависти. Сейчас же, когда возможность обладать модными брюками стало реальной, меня полностью захватило стремление оставить их у себя. Мне казалось, от того, будут ли джинсы моими или нет, зависит все: моя красота, а значит, и наша с Костей дружба, любовь, моя судьба, наконец, и мое счастье. Я смотрела на себя в зеркало глазами чужих, посторонних людей. Ах, какая красивая девушка! И фигура ничего, и лицом хороша. Эффектная
В этих брюках я почувствовала себя великолепной, недоступной для других гордячкой, современной, независимой, раскованной. Я покачивала бедрами, поворачиваясь спиной, крутила задом, сгибала ноги, неотрывно наблюдая за собой в зеркало. Наклейка на штанах, бляха с иностранными буквами производили совершенно особое впечатление, как билет в общество избранных. Я действительно ощутила превосходство над Верой Еременко, Агеевым, над всеми другими, кто не одевается так современно, модно и дорого, как оделась я. Расстаться с джинсами я уже не могла.
Долго будет длиться это представление? вывел меня из состояния самолюбования мамин голос.
Я остолбенела: так насмешливо он звучал.
Тебе что, не нравится?
Почему же? Не дурно Но не стоит так упиваться тряпкой.
Что ты говоришь? Какие-то глупости Это тряпка?! Ты посмотри, какая фирма! Таких ни у кого в нашем дворе нет, да и в школе тоже!
Но сама-то ты лучше от этих штанов не стала
Да ты что? Ты посмотри, как они мне идут! Как они подчеркивают мою фигуру, я готова была закатить истерику, спалить все свои наряды (такие нищие!) в знак протеста, даже отказаться от родства, лишь бы защитить свое право на джинсы.
Если еще в разговоре с Костей я понимала, что недопустимо требовать от родителей такой дорогой покупки, то сейчас я была убеждена, что они просто обязаны купить мне ставшую столь необходимой вещь. Разве я часто обращаюсь с такой просьбой? Да я никогда ничего не прошу, лишь денег на кино и подобные мелочи. У Ирки к каждому школьному вечеру новое платье, а у меня все одно и то же
Мама, да ты посмотри, какие джинсы. Их же нигде не купить. Ведь у нас все в классе так одеты. Я одна, как кикимора, хожу, принялась хитрить я.
Ты только что говорила, что во всей школе нет таких штанов
Ну, есть, но мало В основном, простые сторублевые. А таких, с карманами на коленках, с молниями нет. Они мне нравятся. Прямо ужасно. Купим? Всего сто пятьдесят.
Сколько? растерянно спросила мама.
Сто пятьдесят. Сама понимаешь, я их принесла не из магазина. Какой дурак продаст дешевле? проговорила я хмуро, внутренне готовясь к охам, ахам, возражениям, к возмущению, но решила не отступать.
Та-ак, протянула мама.
Лицо ее было растерянно-недоуменным; такое, наверное, бывает у человека, который вдруг осознает, что обманут. Она взяла в ладони мое лицо и внимательно посмотрела мне в глаза, хотя я и старалась отвести их сторону.
Доченька, сказала мама устало, сейчас сними эти штаны Да не вспыхивай: я дам тебе сто пятьдесят, если ты не раздумаешь. Просто я хочу поговорить с тобой как с дочерью, а не с манекеном.
Подождав меня, она продолжила:
Сашенька, я понимаю, у тебя такой возраст. Тебе кажется, ты недостаточно красива. О том, что ты умна, незнакомые люди могут не догадаться Чтобы красота была полной, чтобы быть заметной, тебе и нужны эти штаны. Ты хочешь быть индивидуальностью, не шлифуя ум и душу, а меняя одежду. Так поступают пустые люди
Я хотела возразить: «Необходимость красивой одежды понимают и умные люди, и даже наверняка больше, чем «пустые», но мама говорила тихо, словно раздумывая, и я сдержалась.
Ты посмотри, какие у тебя глубокие умные глаза, какие синие Да, ты не просто красивая девочка, ты умница. Как же вышло, что ты согласилась набить карман какому-то спекулянту? Деньги даются трудом, а ты хочешь бросить их какому-то лодырю. А ведь эти любители дармовых денег посмеиваются над теми, кто честно трудится. Не только посмеиваются, но и считают себя выше. Работа, мол, дураков любит. А то, что неработавшие обезьяны таковыми остались, они это забывают.
Да ну, мама, махнула я рукой, от тяжелой работы скорее станешь похожей на обезьяну. Спекулянтов много, и они недурно выглядят.
Много, согласилась мама, все более потухая лицом. Много и тех, кто душу разменивает на тряпки. Я тебе не рассказывала: в институте была у меня подруга, симпатичная, способная. Чуть-чуть бы ей постараться, и она получила бы диплом с отличием, может, до профессора бы потом дотянула. Но у нее была страсть не к науке, а к нарядам и деньгам. Вышла замуж по расчету за пятидесятилетнего известного в городе хирурга.