Виньетки «встречи» учат не только техническим аспектам работы, но и крайне важной для этого жанра психодрамы глубокой идентификации с персонажами и выходу из этой глубокой идентификации, разделению «своего» и «не своего». У каждого в роду были свои святые и злодеи, жертвы и люди, умевшие себя защитить, сумасшедшие и герои, красавицы и чудовища, невинно убиенные и борцы. Семейный миф он на то и миф (особенно если располагается в единой, фрагментами известной всем нам истории), что в каждой работе на тему предков другие участники группы видят очень много своего, едва ли не больше, чем при обычной психодраматической работе. Мифологический материал имеет это свойство сильного притяжения, крайне богатой, мощной энергетики: игнорировать ее невозможно, но можно приручить и рассмотреть персонаж в деталях, отследить и осознать собственные чувства, выразить их в самой работе или в шеринге.
Шеринг дает возможность не только выразить протагонисту поддержку, сопереживание это еще и его возвращение в группу, в реальность. При работе с семейной историей имеет смысл говорить о чувствах, возникших по ходу работы протагониста, особенно точно, потому что, как сказал один из участников, «мы потревожили столь серьезные энергии, что теперь должны быть невероятно внимательны к тому гулу, который чувствовали у себя под ногами и у себя в крови». Во время шеринга мы как раз и внимаем этому гулу, прежде чем начнется работа с полным «семейным древом». Когда она начинается, почти вся. группа оказывается в пространстве действия «семейное древо» большое, ролей хватает всем участникам группы, а иногда даже участников оказывается недостаточно, и тогда мы ставим пустые стулья.
По ходу работы с «семейным древом» она многоступенчатая и часто далеко отходит от первоначального запроса обнаруживаются какие-то новые обстоятельства, вспоминаются, переигрываются и разрешаются какие-то отношения, которые в реальности не могли быть разрешены. Например, мать не похоронила бабушку «как следует» по очень важным и существенным причинам, но ее чувство вины, разговоры об этой вине, разумеется, оказали влияние на жизнь протагонистки и конечно же это может быть «переиграно» в психодраме. А был еще и брат матери, и без вести пропавший на фронте муж бабушки, и две ее сестры, к которым она относилась по-разному и потому к одной ездила, а к другой нет, и на похороны тоже не поехала Тема «последнего поклона» в этом роду привязана не к одному факту, не к одним отношениям и у каждого члена семьи были свои причины и для поступков, и для чувств, и для суждений. Вот когда протагонистка побывает во всех этих ролях, договорит недосказанное, словно часть непонятной тяжести уходит туда, где эта тяжесть и зародилась, где ей и надо бы упокоиться
Вся эта длительная, трудная, эмоционально крайне заряженная работа, когда мы имеем дело с «полным древом», часто завершается интеграцией всех сообщений предков, персонажей. Они могут говорить о себе: «Я, Кузьма, построил кузницу на высоком берегу, огонь любил, красивые решетки ковал, а ты мой праправнук». А могут быть и прямые сообщения протагонисту: «Живи долго, тебе не обязательно умирать в том возрасте, когда умер я». Это могут быть исцеляющие, корректирующие сообщения, благословения, прощения, пожелания, разрешения и многое другое. Иногда отдельные тематические блоки в качестве промежуточного интегрирующего завершения оформляются как серия фотографий из семейного альбома тех, каких на самом деле нет, но могли бы быть. Вот недавний пример.
Семью разметала война, дед на фронте встретил другую женщину, гордая бабушка его отпустила. («Там ребенок маленький, а мы уже без тебя пять лет жили и дальше проживем».) Безвозвратно изменилась жизнь самой бабушки, ее Дочери и протагонистки внучки, никогда не видевшей деда. Тяжелая сцена выяснения отношений с дедом и бабушкой заканчивается прощением что-то хочется взять на память о них, об их короткой любви. Для этой семьи «хорошая», довоенная, жизнь это парк «Сокольники». Там счастливо и долго жили прадед с прабабкой, там эта самая прабабушка по секрету от партийного зятя-военного сбегала в храм и крестила маму, там «малая родина». И мы делаем крошечную вставную сценку: старая фотография. Бравый дед-курсант, кудрявая молодая бабушка в креп-жоржете, маленькая дочка с бантами и мороженым. Конечно, в Сокольниках. Конечно, вдалеке стучит волейбольный мяч, и патефон играет «Рио-Риту», группе ничего не стоит создать этот звуковой фон. И все мы знаем, что уже заключен пакт Молотова-Риббентропа и что «двадцать второго июня, ровно в четыре часа». Знаем, но тем не менее: «Я не думала раньше, как вы оба для меня важны. Спасибо вам просто за то, что вы были, оба. Вы мои бабушка и дедушка, а я ваша внучка, и я вас люблю. Ой, какие вы молоденькие сейчас, моложе меня»
Одним из приемов завершения работы с полным «семейным древом» даже когда и протагонисты, и вспомогательные лица уже знакомы с ним, он все равно эмоционально довольно сильно воздействует, является хор. Техника хора описана Морено, но в семейном древе хор приобретает некоторый дополнительный и важный смысл. Иногда директор просит протагониста, находящегося уже на своем настоящем по отношению к «древу» месте, практически уже завершившего свое путешествие к корням, повернуться спиной к выстроенному в пространстве действия семейному древу и послушать, как оно шелестит. Это означает, что все, кто есть «там», все предки важные и неважные, позитивные и не очень, живые и мертвые вполголоса произносят те сообщения, которые были в момент работы даны им протагонистом. Они говорят все одновременно. Слух протагониста выхватывает то одну пару слов, то другую; с края, где материнская ветвь, с края, где отцовская: от близких по времени мама, бабушка, папа и от дальних по времени. Все это слышится одновременно, и ощущение многолюдства, полноты, мощи семейного древа при этом очень сильное. Мы находимся на границе межу действием и шерингом, на границе внутренней и внешней реальности, мы готовы дать «свитку» вновь быть свернутым, на этот момент завершить гештальт. Часто именно в этот момент я спрашиваю у протагониста, можем ли мы закончить. Это сильное ресурсное переживание, на котором как раз такую тяжелую работу хорошо заканчивать.
Для качественного шеринга важно отвести достаточно времени: в силу множественности связей и идентификаций вспомогательных лиц они бывают сильно вовлечены в действие; даже первый круг шеринг из ролей обычно бывает долгим и подробным. Особое внимание мы обращаем на снятие ролей (деролинг). Позже, когда роли сняты, сильный эмоциональный отклик также обычно бывает не на одно событие или ситуацию и представляется важным, что зачастую это разные чувства и воспоминания одного и того же участника группы. В этом разнообразии собственных эмоциональных «участий» в работе протагониста видится глубокий смысл: жизнь рода не сводится к тезисам и плакатным фигурам, есть место и время для похорон и крестин, праздников и будней и для всего спектра отношений и чувств. Как правило, когда происходит шеринг в такой работе, один и тот же человек говорит не один или два раза, а три-четыре. Крайне важно, чтобы на эмоциональном уровне эта работа была завершена, только тогда будет реализован терапевтический потенциал «психодрамы древа» для других участников группы, а не только для протагониста.
Результаты психодраматической работы с семейной историей так же разнообразны, как и показания к ней, разумеется, не обо всех «результатах» возможно узнать, и никто не может поручиться за то, что произошло только это, только благодаря работе в группе и тем более вследствие одной психодрамы. Правильнее было бы сказать, что в какой-то момент участники считают, что это так по их версии, результаты порой оказываются таковы
Разрешение реального конфликта с взрослым сыном (запрос на психодраматическое исследование: «Почему в нашем роду отторгают, как бы изгоняют мужчин?»). Интеграция, воссоединение двух ветвей отцовской и материнской, расколотых разводом родителей (запрос: «Хочу понять, кто же я на самом деле, чья я?»). Преодоление чрезмерной зависимости от рода и его истории («Они словно ждут от меня чего-то, требуют, а у меня только одна жизнь»). Отреагирование глубоко подавленного горя, «транслируемого» в трех поколениях («Хотелось бы как-то преодолеть эту каменную маску, это выражение бесчувствия, которое я вижу вокруг с самого детства»).
И даже рождение желанного ребенка («У нас в роду женщины объявлялись бесплодными, а потом благополучно рожали. Что-то мне подсказывает, что и со мной то же самое, но пока не получается»). Получилось, и прекрасно.
С методической стороны следует отметить особое значение процесс-анализа в работе с семейной историей. В учебных группах подробный разбор завершенных сессий дело вполне традиционное. Однако именно в данном жанре психодрамы процесс-анализ приобретает дополнительное значение, поскольку в нем особое внимание уделяется историко-культурному контексту. Порой именно этот контекст позволяет изменить понимание внутрисемейных разрывов, конфликтов, тайн или кажущихся немотивированными поступков предков.
Например, в работе одной протагонистки трагедией, мучающей ее, проклятием рода было убийство четверых детей их родителями: «Какие же мы люди после этого? Ведь и во мне эта кровь, а у меня сын. Может, и я чудовище или он вырастет монстром?» Подробности оказываются не менее ужасными, но именно они выводят событие из разряда бытового преступления в пространство трагедии: Украина, «голодомор», дети отравлены ради избавления от мук неизбежной и страшной смерти, которую язык не повернется назвать «своей».