Как созвучны иволга и Волга! - Сборник 7 стр.

Если б жизнь была длиннее
Лет, наверное, на двести,
Мы бы сделались умнее
И всё время были вместе.

Если б жизнь была короче,
Лет, наверное, на сорок,
Мы б с тобою дни и ночи,
Одолев хандру и морок,
Мотыльками над водою
В быстром танце шелестели

Жизнь была бы не такою,
Какова на самом деле.

Из бетона и железа
Сделаны дома.
Из бушующего леса 
Книжные тома.
Из эфирного раствора 
Сделаны духи.
Из ахматовского сора 
Звёзды и стихи.

Под Бродского пишет любой дурак,
Под Рыжего каждый второй.
И если ты пишешь слегка не так,
То выглядишь, как герой.

Но в Липки тебя пригласят лишь раз,
И то по одной из квот.
Стипендий и премий никто не даст,
В журнал никто не возьмёт.

Ты будешь бессмысленно прозябать
И думать с зашитым ртом,
Что всем твоим винам, такая мать,
Настанет черёд потом,

Что всем драгоценным твоим стихам
Назначен тернистый путь,
А новый редактор всего лишь хам,
Заменят когда-нибудь.

Иногда, в разговоре с самим собой,
Я стою на твоей стороне,
А потом засыпаю и сплю с другой
И не вижу тебя во сне.
Ухожу на работу часу в восьмом,
Возвращаюсь часам к шести,
И тебя не встречаю ни в том, ни в том
Ежедневном своём пути.
Забываешься полностью, навсегда,
Но случается странный сбой 
И над сонным кварталом стоит звезда,
Наблюдавшая за тобой.
И опять начинается невзначай
Этот внутренний разговор,
За которым мы распиваем чай,
Остывающий до сих пор.

Есть люди, которые любят закат,
И кроткие люди рассвета.
Есть те, кто заслужен и даже богат,
И те, кто вздыхает про это.
Есть ты, Капитан Очевидность, и я
Тебе говорю без утайки,
Что жизнь заостряет прямые края,
Срывает заклёпки и гайки,
И наша «Титанушка» будет на дне,
Коснётся игристого грунта 
И ты нарисуешь её на окне,
На фоне народного бунта.

Однажды забудешь, как делать стихи,
И вступишь на прежнюю землю,
И новые люди, ускорив шаги,
Затащат в ночную харчевню.
И будешь грустить, одинокий как бог,
На стол опираясь локтями,
О строчке, какая давала восторг,
И пахли слова желудями.

Натолкнулся на мысль а она не моя,
То ли мысль, то ли женщина, то ли
То ли эта страна,
Где лежат якоря
Почему-то не в море, а в поле;
И играется ветер,
И песню поёт
Утомлённый водитель «Газели»
Про надежду, которая всех нас спасёт.
Чудо-песня, на самом-то деле.

Меня не волнует чужая война.
Меня не волнует победа.
Я просто хочу, чтобы чаша полна
Осталась хотя б до обеда.
Мне нужно, чтоб дерево просто росло
И строился дом без простоя,
И пусть захлебнётся от ярости зло,
Увидев лицо молодое!

Задумался я о своём бытии 
И тотчас, уже без улыбки,
Припомнились мне пораженья мои,
Провалы мои и ошибки.

Хотелось прибавить к ним пару побед,
Каких-нибудь ярких свершений,
Но вдруг показалось, что их ещё нет,
И нет ни дорог, ни решений.

Как будто бы всё, что задумано,  зря,
Как пыль, как досадная жалость.
И я пожалел в ту минуту себя,
А что мне ещё оставалось?

Чтоб сделать шедевр,
Нужно пару минут.
Подходишь к оконцу 
Тебе выдают.

Заметишь, что порвана
Кромка фольги,
Но твой Выдающий
Ускорил шаги,

Закрыто оконце,
Кругом тишина,
И критика здесь
Никому не слышна.

Стоишь в одиночестве,
Только в руках
Сверкает шедевр,
Оставаясь в веках.

Бояться шороха,
Волны,
Идущей из земли,
Бояться чёрной тишины
И выкрика вдали.
Бояться горной высоты,
Пригляда за углом.
Бояться,
Если любишь ты,
И никого потом

Бояться шороха,
Волны,
Идущей из земли,
Бояться чёрной тишины
И выкрика вдали.
Бояться горной высоты,
Пригляда за углом.
Бояться,
Если любишь ты,
И никого потом

С тобой темно. Тревожно и темно.
Раздвину шторы, распахну окно 

На руки хлынет посторонний свет,
Как будто ночи не было и нет.

А ночь была и верится легко,
Что ночь от нас совсем недалеко,

За тем кварталом, в свете фонаря,
Она умрёт, ни с кем не говоря.

За окном фонари погасили.
За окном начинается снег.

Я полночи бродил по квартире
И курил ленинградский «Казбек».

Вероятно, на этом же месте
Я стоял в позапрошлом году

И звонил заболевшей невесте,
Обещал, с папиросой во рту,

Что весна снизойдёт непременно
И наполнятся реки равнин

И ни в чём не соврал, совершенно,
Но сегодня я снова один.

День замер, пройдя середину.
Над городом тучи срослись.

Стою и смотрю тебе в спину,
Почувствуй мой взгляд и вернись.

Буквально ещё полминуты 
И тучи накроют квартал,

Но я бы хотел, почему-то,
Чтоб ливень тебя не застал.

Потом хоть потоп, хоть потомство,
Но это потом, а сейчас

Блеснуло холодное солнце,
Вчера удивлявшее нас.

Подруги лишь тени любимой,
Но в этаком царстве теней
Мне всё-таки необходимо
По-прежнему думать о ней.

Я буду дружить не со всеми,
Мой выбор не очень богат,
Но те, с кем проносится время,
Разлуки со мной не хотят.

Однажды заступит другая
На гулко пустующий трон
И будет смеяться, нагая,
Считать голубей и ворон.

Начнёт наблюдать за порядком
И грусти моей не поймёт
О том междуцарствии сладком,
Которое тоже пройдёт.

Давным-давно, во времена слонов,
Сверкающих на краешке комода,
Я знал примерно три десятка слов,
Но понимал весь мир без перевода.

Давно забыт младенческий язык,
В нём нет нужды, он кажется напрасен
Среди людей, к которым я привык,
И мудрых книг, с которыми согласен.

Но иногда Ах, это «иногда»! 
Мне кажется я снова понимаю
Идущие вдоль моря поезда
И пёстрых рыб встревоженную стаю,

Ютящийся у берега камыш
И силу притяжения земного
И даже то, о чём не говоришь.
Последнее важнее остального.

Затих светляк
В стеклянной банке,
Сошёл на нет его неон 
И жизнь моя, с ночной изнанки,
Опять темна, как зимний сон.

Сижу в траве,
Вдыхаю лето,
И ледяные провода
Гудят, и кажется всё это
Надолго или навсегда.

В них есть поток,
В них есть стремленье 
А мой светляк нырнёт во тьму,
И никакого примененья

Я не придумаю ему.
Заря скрадёт ночные звёзды,
А ветер
Высушит росу 
Но ничего ещё не поздно:
Я всё смогу, я всех спасу.

Хорошо в этом городе всем,
Кто себя не растратил в дороге
И вернулся, не зная зачем,
И стоит на пороге.

Хорошо в этом городе длить
До деталей известную муку
И к холодной земле приложить
Огрубевшую руку.

Хорошо в этом городе ждать,
В безысходности верной теряться
И однажды совсем перестать
Тишине удивляться.

Хорошо в этом городе жить,
Заполнять адресами блокноты
И когда-нибудь тихо спросить:
О, любимая, кто ты?

Это будет другой Первомай.
Непременно посыплется снег.
Остановится чёрный трамвай.
Увезёт сорок пять человек.

Ты коснёшься рукою стекла,
Ты увидишь вечерний салют,
И внезапные волны тепла
Нас с тобой поцелуем замкнут.

И не будет ни окон, ни лиц,
Только синий мерцающий фон,
Словно нас в ускоритель частиц
Занесло, а не в первый вагон.

И как только один за одним
Пара встречных звонков прозвенит, 
Мир за окнами станет другим,
И никто нам его не простит.