Глава Третья настоящей книги предлагает вниманию читателя обзор современных исследований наследия Владимира Николаевича Лосского, что свидетельствует об актуальности его богословского мышления и видения. Как уже было упомянуто выше, представители самых разных христианских общин проявляют неослабевающий интерес к богословию Лосского в попытке понять и проанализировать его мышление и осознать экуменическую ценность его доктрины, которая обнаруживает свои корни во времени, когда христианская церковь была аутентически неделима. Герменевтический образ Владимира Лосского, предстающий в этой главе, отражает многие противоречия и критические замечания, выраженные исследователями творчества Владимира Лосского.
В Главе Четвёртой читатель, наконец, имеет возможность приступить непосредственно к знакомству с интерпретацией Лосским мистического богословия Восточной церкви и самому сделать заключение о правомочии критики, выраженной исследователями Лосского. Согласно Лосскому, догматические разночтения между Востоком и Западом имеют богословскую важность и ими не следует пренебрегать, однако, он удерживается от искушения следовать путём критики западной догматики на условиях, установившихся в традиционном противостоянии между Востоком и Западом. Вместо этого, Лосский предлагает разъяснение этих разночтений с позиций догматики Восточной церкви, и в этом разъяснении тема излияния Духа Святого играет ключевую роль. По мнению Лосского, духовность и догматизм отделились друг от друга в Западной церкви, тогда как мистическое богословие питает самый корень Восточной церкви. Его надежда на нахождение пути к экуменическому единению покоится на пламенной вере в более ясное понимание разницы между этими двумя церквями. Если следовать за Лосским, целью апофатического богословия является не природа Бога или Его сущность, даже не Его личность, но концепция, возносящая как природу, так и личность иными словами догмат Троицы именно поэтому точное и ясное понимание его апофатической терминологии так важно для восприятия мышления Лосского. Человек принимает участие в жизни Божественной Троицы через дар Благодати, иной возможности постичь таинство Троицы нет, утверждает Лосский и подчёркивает вместе с тем, что разница в концепциях Троицы заключается в том, что Запад начинает своё описание Троицы с сущности, от которой затем переходит к описанию Трёх Божественных Ипостасей; тогда как Восток начинает от Трёх Божественных Ипостасей, с тем, чтобы затем признать их сущими единой природы. Оба описания находятся в согласии с догматом Троицы Никейско-Константинопольского Символа Веры, что вселяет надежду на возможность современной формулировки Троицы, удовлетворяющей обе стороны. Термин «персона», или «личность» становится в этом отношении ключевым пунктом в расхождениях между пониманием термина современными теологами Запада и толкованием этого термина Владимиром Лосским. Критика Лосским западного понимания термина «персона», или «личность» покоится на его утверждении, что этот термин исходит не от эллинистической философии, как утверждает западная теология, но от христианского богословия. По прочтении этой главы читатель сможет иметь представление о том, в чём именно заключается позиция Лосского, видящего разницу между апофатическим мистицизмом Востока в восприятии Трёх Божественных Ипостасей, сущих одной природы, и предпочтением единой природы перед тремя персонами, как это принято на Западе.
Глава Пятая настоящей книги приводит читателя к результатам многолетнего исследования христианского мистицизма Мейстера Экхарта, совершённого Владимиром Лосским. Мистицизм Мейстера Экхарта явился результатом исторического процесса, происходящего в Римской католической церкви, когда официальная церковная догматика отчленяется от личностной апофатической духовности. Стремясь найти Бога-Сущность Святого Фомы Аквинского в понятии «глубины разума»/abditum mentis [Лат. ] Святого Августина, Мейстер Экхарт приходит к отрицанию обоих богословов, объединяя их в сфере мистицизма, что выражается у него через понятия спекулятивной теологии, утверждает Лосский. Работы Мейстера Экхарта обнаруживают для Лосского со всей очевидностью факт влияния неоплатонизма и философии Аристотеля на западную теологию. В результате прочтения этой главы читатель получит представление о том, как Владимир Николаевич Лосский видит толкование Троицы у Мейстера Экхарта.
Собственная концепция Владимира Лосского относительно догмата Троицы раскрывается перед читателем в Главе Шестой настоящей книги. Его мысль обращается к Евангелию в том понимании, как это Евангелие прочли греческие отцы церкви в четвёртом веке: им удалось сформулировать догмат Троицы таким образом, что таинство Божественности можно было выразить посредством монады и триады на одном дыхании. Концепция Лосского развивается далее через Троицу Евангелия, но для адекватного понимания его терминологии необходимо ясное представление об этой терминологии, на что и направлено содержание этой главы книги. Не менее важным является богословское объяснение Лосским важности проблемы filioque (Лат.) ставшей основной причиной разночтений догмата Троицы в западном и восточном понимании, что также находит своё место в этой главе.
Глава Седьмая представляет собой в качестве тематического исследования сравнительный анализ догмата Троицы у Лосского с тем же догматом у Роберта В. Йенсона, что с очевидностью выявит срочную необходимость для настоящего времени в нео-патриархальном богословии Владимира Лосского для верного понимания основного христианского догмата. После исследования Лосским различий между мистицизмом Запада и Востока, а также и причин этого различия, которые излагаются в предыдущих главах данной книги, автор надеется, что у читателя сложится ясное представление о православном толковании Троицы. По прочтении этой главы автор надеется найти объяснение тем трудностям, которые западный склад религиозного мышления испытывает при столкновении с мистическим богословием Востока, а также раскрыть те трудности, лежащие перед принятием и пониманием того факта, что философские религиозные концепции нуждаются в переосмыслении и синтезе с апофатическим богословием, как это предлагается Владимиром Николаевичем Лосским, для сохранения истинно богословского понимания, а не продолжения пути философской схоластики, не ведущей никуда.
Глава Первая: Владимир Лосский в контексте русской православной дискуссии двадцатого века
Становление Владимира Лосского как мыслителя происходило в атмосфере ожесточённой православной дискуссии 1930-х и 40-х годов, что побудило его к осознанию необходимости обращения к более глубокому изучению греческого патриархального богословия ранних времён христианства. Вооружённый таким образом необходимым терминологическим аппаратом, он был готов отстаивать свои взгляды на православные догматы русской церкви от философских тенденций России, выраженных в теософии и софиологии. Необходимо вместе с тем заметить, что и его собственное богословие испытало влияние этих тенденций, хотя и очищенных от теософского и софиологического пантеизма. Описание контекста русской православной дискуссии прольёт свет и на неизбежность того влияния, которое испытала и западная теология, развивающаяся в это время. Из-за преследований православия советским режимом, который был непримиримо враждебен по отношению к религиям любого вероисповедания, многие русские исследователи и мыслители были вынуждены покинуть Россию и эмигрировать на Запад. Православная дискуссия имела своё начало в России, но развернулась она со всей своей силой на западной теологической сцене.
Историческая ситуация накануне 1900 года в некоторой мере объясняет развитие русской православной мысли начала двадцатого века, которое имеет одним из своих истоков философов Запада. Вильямс отмечает довлеющее влияние на русских богословов и философов немецких идеалистов, называя Бёме, Шеллинга и особенно Гегеля среди наиболее влиятельных. (Williams 1994 стр. 500) На позициях метафизической философии и методологической систематизации стоял Владимир Соловьёв (18531900), конструирующий философские космологии, уходящие корнями в мифологию и имеющие своим ядром понятие «София», или Божественная Мудрость. (Williams 1994 стр. 500) Соловьёв настаивает на исключительной позиции русской православной церкви, исходя из того факта, что она не управляема никакой юридической законодательной системой извне, как это имеет место быть в Римской католической церкви; она также избавлена от атомарного дробления на экзистенциальный индивидуализм протестантской церкви. Такая уникальная позиция даёт православной церкви возможность провозгласить «София»-антропологию и Богочеловека с универсальной перспективы, считал Соловьёв.