Анна: Я не пишу о покаянии. Разве исповедь это всегда покаяние? Я хочу написать о причинах, которые приводят обычного рядового, вполне себе приличного, казалось, человека, здорового, не маньяка-психопата, к убийству. Любого нормального человека. Понимаешь? Любого. Я пишу честную исповедь честного человека
Мать: честной убийцы.
Анна: Можно и так сказать. Хочу, чтобы любой, читая мой роман, понял, что он и сам бы мог убить, если бы судьба поставила его в такую же, как у моей героини, жизненную ситуацию. То есть если бы он оказался в нужное время в нужных обстоятельствах.
Мать: И таким образом оправдал сам для себя свое убийство? Оправдаться Снять с себя грех Компьютер вместо исповедальни Почему бы и нет? Дашь почитать исповедь о своих убийствах?
Анна: Ты опять? Повторяю, я всего лишь автор.
Мать: Конечно, конечно. Дашь почитать о написанных тобою убийствах?
Анна: Хочешь примерить и на себя жизненные обстоятельства моей героини и роль убийцы?
Мать: Примерить на себя? Даже представить не могу себя в таких обстоятельствах. А уж примерить
Анна: Не можешь представить? Да запросто. Например, солдаты на войне. Убийцы?
Мать: Даже церковь не считает их убийцами. Защитники.
Анна: Значит, защищая кого-то или что-то, убивать можно. Вот тебе и первая причина! А убийство во имя облегчения страданий? Эвтаназия. Еще одна отличная причина. Очень гуманное убийство.
Мать: Не во всех странах эвтаназию приняли.
Анна: Хорошо. Эвтаназия людей для многих по-прежнему считается настоящим убийством. А эвтаназия животных? Церковь ведь не считает грехом усыпить больную собаку?
Мать: Да, если она больна и страдает.
Анна: А ты когда-нибудь вводила яд в вену своей собаки? Она тянет к тебе лапу и пытается из последних сил лизнуть в нос со всей своей собачьей любовью. Понимаешь, последней мыслью у нее ведь возникает мысль о любви к тебе. А ты вводишь яд, который останавливает ее сердце. Разве это не грех? А люди совершают его запросто. Иногда и по нескольку раз в своей жизни. Назови такого гуманного собачника убийцей, оскорбится ведь. Искренне обидится.
Мать: Но ты ведь книжку не про войну пишешь или про животных? У тебя там должно быть совсем другие жертвы? Кто они?
Анна: Дети.
Мать: Дети? Чьи дети?
Анна вместо ответа начинает опять набирать номер на телефоне. В трубке бесконечные длинные гудки.
Мать: Кому ты все время звонишь? Арсению?
Анна: Он с утра не берет трубку. Так странно. Я уже с ума схожу.
Мать: А эсэмску писала? По скайпу не пробовала? Вот если бы ты поставила на свой смартфон ватсап или вайбер, могла бы еще и по ним звонить.
Анна: Мне хватает интернета и на компьютере. Скайп включен постоянно. Вот видишь? Не отвечает.
Анна выводит на монитор страницу скайпа с фотографией молодого мужчины и текстом «Арсений соединение».
Мать: Не соединяется? Ну и оставь его в покое.
Анна: Я просто на всякий случай зашла. Боюсь пропустить его звонок.
Мать: Это было бы чудом, согласись?
Анна: Мама, если Сенечка не звонит, значит, у него все хорошо.
Мать: Ну и что ты тогда ему названиваешь через каждые пять минут, если все хорошо? Сенечка твой, конечно, тоже мог бы и ответить матери. Ты такой не была.
Анна: Да ладно Была. И даже еще хуже была. Ты знаешь, я ведь обычно не читала твои письма. Те, что ты слала мне каждую неделю. Вернее, читала только начало и конец.
Они были такие длинные, такие толстые, еле влезали в конверты, которые даже не заклеивались сами. Ты их клеем сверху промазывала, чтобы не открылись. Канцелярский клей засыхал желтой жирной полосой. Помнишь?
Мать: Не оправдывай его. Ты хотя бы вскрывала эти конверты
Анна: Но ты ведь знала, что дальше этого дело не шло? Ты ведь знала, что я в лучшем случае иногда лишь пробегала то, что ты написала. По диагонали.
Мать: Не оправдывай его. Ты хотя бы вскрывала эти конверты
Анна: Но ты ведь знала, что дальше этого дело не шло? Ты ведь знала, что я в лучшем случае иногда лишь пробегала то, что ты написала. По диагонали.
Мать: Ты вскрывала мои письма, а это значит тебе было не все равно, что там внутри. Пусть даже и по диагонали, но ты хотела быть в курсе того, о чем я тебе писала.
Анна: Брось, мам. В курсе чего там можно было быть? Ты ведь всегда писала об одном и том же: одевайся теплее, будь осторожна, переходя дорогу, о своем давлении и о моей астме.
Мать: Я думала о тебе, когда писала их.
Анна: Мама, давно хочу спросить тебя. Если ты знала о том, что я не читаю твои письма, зачем ты их писала? По десять-двенадцать листов каждую неделю, столько лет об одном и том же
Мать: Неужели нужно все объяснять прямым текстом? Я хотела, чтобы ты знала, что я не сплю, переживаю, беспокоюсь, скучаю, хочу поговорить с тобой.
Анна: Могла бы пустые конверты присылать. Ведь главное было не то, что в письмах, а сам факт того, что ты их пишешь. Как полагается хорошей матери. Ты ведь считаешь и всегда считала себя хорошей матерью? Тебе важно было знать, что ты хорошая мать?
Мать: А тебе не важно знать, какая ты мать? Зачем ты постоянно названиваешь сыну? Думаю, это действует на нервы сильнее, чем получать один раз в неделю толстый, перемазанный клеем конверт, который можно выбросить не читая.
Анна: Ты не ответила. Для тебя было важно чувствовать себя хорошей матерью?
Мать: Да, я считала своим материнским долгом говорить с дочерью пусть даже в письмах. И ты мне ведь тоже писала. Иногда. А когда твой сын звонил тебе сам последний раз? Он вообще когда-нибудь звонит тебе сам, первый?
Анна: Ну, какая разница, кто кому звонит. Мы часто говорим с ним по телефону, и это важно.
Мать: Все о том же говорите, о чем я писала? Как дела на работе? Здоров ли? Что ест? Анечка, ну не обманывай ты себя. У тебя с сыном не диалог, а один сплошной монолог. Твой. Ты уже давно говоришь сама с собой и за вас обоих.
Анна: И таким образом я стараюсь присутствовать в его жизни. Точно так же, как ты, когда писала мне.
Мать: У тебя после меня хоть письма остались Остались?
Анна: Хочешь перечитать? (После паузы). Ты считаешь, это я виновата в том, что мой сын не звонит мне, не интересуется, все ли у меня в порядке, жива ли?.. У других вон дети не такие. Это я виновата? Что-то не объяснила ему в свое время, недодала. Недолюбила? Да нет! Ты же знаешь, что Сенечка всегда был главным для меня в жизни. Все ради него
Мать: одного.
Анна: Да, ради него одного. Ну, скажи мне, что ты, к примеру, такого сделала как мать, чего не сделала я? Чем ты лучше меня? Я ведь тоже далеко не идеальная дочь. Разве у тебя нет ко мне претензий?
Мать: Претензий? Нет. Ты меня любишь. И этого достаточно.
Анна: Ты хочешь сейчас сказать, что мой сын меня не любит?!
Мать: Я хочу сказать, что у тебя, в отличие от меня, есть претензии к сыну. А мы сейчас говорим с тобой. И вчера говорили, и завтра будем говорить
Анна: И в отличие от меня ты не сидишь сейчас перед компьютером и не пишешь роман, чтобы занять себя чем-то в ожидании, когда сын снимет трубку?
Мать: Ты сама знаешь, почему так все получилось. Могло ведь все сложиться и по- другому. У тебя есть претензии к себе?
Анна: У меня есть претензии к тебе. Ты ведь знаешь, почему так все получилось. И в твоих силах было вмешаться, не допустить этого. Что же не подсказала, не объяснила, не запретила, в конце концов? Где же ты была, мам?!
Мать: Рядом. Я всегда рядом, но ты тогда не хотела меня слушать. Ты ведь читала мои письма обычно только по диагонали. Ты и сейчас стараешься не слышать. Ищешь виноватых, по привычке. Даже вон целый роман начала писать Бессмысленно. Ты ведь знаешь, кто виноват. Посмотри вокруг. Что ты сейчас видишь?
Анна: Что я не слышу и чего я не вижу? Можно без обычных намеков обойтись? Что ты хочешь мне сейчас сказать? Скажи.