Насмеявшись от души, они продолжили обсуждение номера.
Что тогда мы расположим по краям? Ваши предложения, сударь.
Я думаю, мы выберем и поставим там лучшие поздравления из предыдущих номеров.
А внизу мы сделаем поле из тюльпанов, о котором мечтает любая девушка.
Что, каждая девушка мечтает о поле из тюльпанов?
Да.
Вот прямо каждая-каждая? Но ведь кто-то не любит тюльпаны.
В глубине души каждая девушка любит тюльпаны, сказала Сэсэг, и они опять засмеялись отчего-то.
Здорово, но кроме тюльпанов и всего остального надо еще написать поздравительную заглавную статью. Что ты напишешь?
Не знаю, надо чтобы было проникновенно, весело. Может ты напишешь?
Кто из нас главный редактор?
Хорошо, но это будет женское поздравление, а девушкам хочется, чтобы поздравлял мужчина.
Давай так, я набросаю вчерне, а ты подправишь?
Хорошо, согласилась Сэсэг.
Я закончил трапезу, сказал Сережа, церемонно вытер рот треугольным кусочком бледно-желтой бумаги, которые были воткнуты во все салфетницы столовой, и поднялся. Пойдем, получать ключи от редакции.
Пойдем, Сэсэг тоже встала и направилась вместе с Сережей к выходу. Выйдя на улицу, они пошли в свой учебный корпус.
IV
Под звон курантов выстрелили бутылками шампанского, девчонки при этом весело пищали, все наполнили бокалы и стали хором считать. Когда пробило двенадцать, все закричали "ура" и стали чокаться. Было очень весело. Девушки поставили сценку из студенческой жизни собственного сочинения и с блеском показали ее в коридоре возле лестницы на этаж. Собралось много ребят со всех этажей общежития, и им устроили овацию. Было полное ощущение праздника и счастья. В одной комнате старшекурсники играли на гитарах и пели бардовские песни, в другой, где жили первокурсники, танцевали под советскую эстраду. Двери комнат были открыты настежь, и все, кто хотел переходили из одной в другую, ища друзей и развлечений по себе.
Всякий большой город накладывает свой отпечаток на человека, живущего в нем. Когда Сэсэг приехала поступать из своего родного поселка Усть-Ордынский, Ленинград ей показался прекрасным и бескрайним городом-сказкой, где на каждом шагу есть всевозможные чудесные вещи. Ее поражало все: здесь не принято было плевать на тротуар, в красивых вытянутых бутылках продавали вкуснейшую пепси-колу, а в специальных киосках всегда было несколько сортов мороженого. В огромных стеклянных универсамах люди с блестящими металлическими корзинками, прохаживаясь между современными прилавками, сами выбирали расфасованные и завернутые в полиэтиленовую пленку продукты: колбасу или сыр, картошку или конфеты, а затем шли на кассу оплачивать покупки. Здесь красные трамваи бежали в неведомые дали по бесконечным отполированным рельсам, автобусы спешили в таинственные районы, темневшие где-то далеко высокой ломаной линией горизонта. Там тоже жили люди, и их было много, очень много, очень-преочень много, так много, как она себе и представить не могла, и все они сходились или съезжались на рогатых голубых троллейбусах, желтых автобусах или красных трамваях ко входу в таинственное подземное царство электричества станциям метро. Заходивших с улицы через прозрачные плексигласовые двери в холл метро обдавала встречная теплая волна подземного воздуха. Пахло непередаваемым ароматом дегтя, которым пропитывали шпалы, озона, металла и духов. Поражали воображение бесконечные вереницы людей на эскалаторе, волнующаяся и перетаптывающаяся толпа на подъем и спуск, а процесс спуска на эскалаторе в тоннель, конца которого не видишь, это замедленное падение с невероятной высоты как будто к центру земли, было для Сэсэг незабываемым переживанием, к которому она долго привыкала. Стоя на движущемся вниз эскалаторе, она успокаивала себя тем, что оттуда, снизу, люди все-таки возвращаются, и поднимающиеся ей на встречу все эти пассажиры, которые читали, улыбались, разговаривали или просто глазели по сторонам, являлись лучшим тому подтверждением. И даже не это было самым странным и захватывающим в этих поездках по электрическим рельсам, а выход на поверхность на незнакомой станции. Для Сэсэг, пока она не узнала города, это было еще удивительнее, чем спуск в метро. Пока вагон нес ее по черным подземным тоннелям на сумасшедшей глубине, Сэсэг представляла сколько людей, домов, мостов и рек она проезжает, оставляя их у себя над головой, а, выходя на поверхность на незнакомой станции, она каждый раз удивлялась, что это место совершенно не походит на другие, уже виденные ею. Сэсэг поражала огромность и разнообразие города. "Сколько людей здесь живет, уму не постижимо, все куда-то бегут, где-то живут и работают. Сколько здесь каждый день людей рождается и умирает". Для Сэсэг, родившейся и выросшей в маленьком поселке на границе сибирской тайги и степи, было все это не просто непривычно, а и чуждо, наверное, поэтому она так полностью и не освоилась с ленинградской жизнью, и не приобрела навыков жителя мегаполиса, с его равнодушным принятием всех этих чудес, как части ежедневной жизни. Она выезжала в "город" из уютного района, где располагалась их академия и общежития, только по необходимости. Они с девочками ездили в музеи и театры. Театры Сэсэг особенно любила. Здесь она смотрела на живую игру многих актеров, которых видела в кино и на телевидении. Она любила театр не только за спектакли, но и за антракты, во время которых можно было выйти из зала и пройтись по коридорам, обсуждая с Галей и Таней увиденное, а иногда даже встретить знакомых в буфете, куда они заходили за пирожными.
Два раза они всей комнатой на зимних каникулах ездили в Таллин. Впечатление от этих поездок у нее осталось на всю жизнь. Сам по себе Таллин раз в пять меньше Иркутска, в который она неоднократно ездила с родителями, но это был совсем другой мир, почти другая страна, хотя там многие и говорили по-русски, но все здесь было устроено совсем не так, как даже в Ленинграде, не говоря уже об Иркутске или ее Усть-Ордынском. Во-первых, она никогда в жизни не видела средневековых каменных замков, а Старый Таллин это музей под открытым небом, с хорошо сохранившемся, пусть небольшим, но городом, обнесенным мощной крепостной стеной. В центре современного Таллина возвышался средневековый город со своими улицами, костелами и церквями. Здесь на каждом шагу прямо в старинных домах сувенирные лавки предлагали множество значков, флажков, открыток с видами старого города, а в небольших кафе варили настоящий кофе, который при тебе мололи из черных жареных зерен, и подавали вкуснейшие пирожные. Сэсэг поражало и подкупало то, что здесь можно не только ходить и просто смотреть, но и пользоваться всей этой стариной, а в некоторых домах до сих пор жили люди. Во-вторых, сами эти старинные средневековые улицы и дома производили неизгладимое впечатление устойчивости и неизменности здешней жизни. Люди не одну сотню лет ходили по этим улицам, жили в этих домах, что-то перестраивая и пристраивая, постоянно создавая что-то, рожали детей и передавали память новым поколениям не только изустным фольклором, как это было принято у ее народа, но и самим фактом жизни в этих старинных каменных стенах. В Иркутске она видела мало старинных каменных домов. Вообще в Сибири преобладало деревянное строительство, а деревянный дом редко переживает столетний рубеж, поэтому Сэсэг чувствовала себя как в сказке, когда оказалась в городе, где некоторые дома разменяли возраст в полтысячелетия, а облик улиц не менялся в течение нескольких сотен лет. Она представляла, как сейчас из-за угла навстречу ей выйдет с плетеной переполненной корзиной торговка рыбой, в старой, но аккуратно заштопанной кофте, почему-то обязательно крупной вязки, вся пропахшая морской тиной. Мимо пробежит пара мальчишек, стуча деревянными башмаками о каменный тротуар, и, цокая подковами, ее обгонит гнедая лошадь, неся на себе закованного в железо рыцаря в шлеме с огромными перьями. Но первоначальное ощущение сказки исчезло к концу второй поездки. Ей стало казаться, что время здесь остановилось и совершенно нет никакой возможности вырваться из этих навек застывших улиц и домов, что здешний маленький и упрямый народ живет только своими воспоминаниями, лелея и превознося безвозвратно ушедшее прошлое, которое дошло до них в виде этого небольшого средневекового городка. Их стремление во чтобы то ни стало сохранить прошлое вызывало в ней жалость и досаду, ведь она приехала из огромного города, где наравне с великолепными дворцами, проспектами, площадями и парками, существовали громадные современные заводы и фабрики, передовые научные институты, ВУЗы, где молодежь не жила прошлым, а училась, работала, искала и развивалась, и Сэсэг была представительницей этой молодежи.
Ты Сережу не видел? Сэсэг вопросительно смотрела на Мишу, который сидя на корточках под столом доставал из цветного полиэтиленового пакета с иностранной надписью магнитофонную бобину.
Они курить пошли на лестницу, не поднимая головы, ответил Миша.
Сэсэг вышла из комнаты, где должна была начаться дискотека, и пошла на лестничную клетку. В коридоре бегали нарядные, увитые мягкими блестящими гирляндами девушки с зажженными бенгальскими огнями, кто-то периодически кричал: "Ура, С Новым годом!", и все подхватывали это "Ура!", и оно катилось по этажам, затихая только в самых отдаленных уголках общежития. Общежитие праздновало весело, хмельно, размашисто. Нескольких парней первокурсников уже перебравших с непривычки, отвели в дальние комнаты и уложили на чьи-то кровати. Остальные праздновали.
Миша сегодня был диск-жокеем, он принес с собой несколько бобин с самыми последними модными танцевальными записями. Для дискотеки по соседним комнатам собрали два бобинных магнитофона, которые теперь стояли на столике в углу их комнаты, а Миша колдовал над первым из магнитофонов. Он намотал на спичку ватку, обмакнул ее в водке и протирал проигрывающую головку.
Грязная головка какая. Вы что не следите за ними? он обратился к рядом стоящему парню, хозяину магнитофона. Парня звали Лехой. Это был первокурсник, живший в соседней комнате.