Отделение кипело. Перед праздниками всегда так жди сюрпризов. У мужчин тоже было прибавление: бомж с отмороженными ногами, подполковник в отставке с острым приступом холецистита, юноша семнадцати лет с оторванным самодельным устройством пальцем.
От внезапных вспышек света, постоянного мельтешения перед глазами больных и врачей Надежде сделалось дурно. Тошнило, как иногда случалось в жарко натопленной бане: кожа в районе катетера горела огнем. Каждый раз, когда в их палату приходили врач или медсестра, Надежда хотела пожаловаться на разыгравшуюся боль, но в итоге только сжимала зубы, не желая отвлекать их от других пациентов, кому наверняка еще хуже.
Время брало свое, и Надежда в какой-то момент уснула. Пробудилась она от громкого шума за дверью. В палате было темно. Клавка уже храпела на всю палату, а Ванесса Розальевна все еще крутилась, вероятно, подтыкая под себя одеяло. Прокуренный срывавшийся бас в коридоре не стихал, не давая спать. Надежда погрузилась в свои мысли без раздражения, но с тем упоением, которое было присуще ей лишь в детстве.
Как любила она засыпать дома рано, когда соседи еще на ногах, все в движении и она подглядывает, как через щелку, за этим дыханием жизни, становится его соучастником, его составляющей, пытается разгадать некую тайну. Какое это счастье побыть наедине с собой, со своими мыслями, глядя в бесконечно далекий потолок, разглядывая, как тени веток сметают со стен пыль вчерашнего дня! В такие часы хорошо думается, и в цокоте каблучков наверху, в постукивании хвоста соседской собаки по кличке Трувор слышится песня ушедшего времени. Кажется, вот еще немного, и ты ухватишь его за хвост, не дашь ускользнуть сквозь пальцы.
В эти минуты она вспоминала Ломоносова, который был ее кумиром. Она пыталась всячески ему подражать. Как и он, она периодически подводила итоги проделанной работы. Но Ломоносова из нее, увы, не получилось. Два года поступления в МГУ на химический факультет прошли для нее безрезультатно. Потом Надежда сменила направление и окончила Краснодарский машиностроительный институт.
После смены кровати она начала ощущать старое, забытое чувство покоя. Воспоминания о беззаботном детстве, когда все еще впереди, грели, подбадривали надломленную, но до конца не сломленную женщину. В голове звучали слова матери: «Ты Надежда! Ты не должна сдаваться!!!»
Надежда неспешно оглядывала комнату, изучая на стенах длинные тщедушные тени от веток. Она пыталась восстановить в памяти события прошедшего дня и оценить их, но ничего не могла припомнить. Как будто и не было слез и боли, а присутствовало лишь свежее чувство обновления здесь, на новом месте, жизнь для нее начиналась с чистого листа. При ярком свете фонаря окно не казалось мутным, затянутым белой пеленой, а наоборот, оно переливалось разноцветными алмазами. Снег за окном под светоносной лейкой фонаря бесшумно падал и падал, и этот нескончаемый поток говорил, что ее жизнь безвозвратно проходит. Но это впервые не огорчало, а, к великому удивлению, радовало ее. Ведь если проходит, то, значит, она, Надежда, еще жива! Жива, несмотря ни на какие зловещие шепотки за спиной и чьи-то скоропалительные прогнозы! Обретение себя после столь сложной операции открывало новые горизонты, и это главное.
Вспомнился водный поход по Карпатам, но вспомнился без сожаления, а светло, с чувством какого-то обновления. Как давно она мечтала туда попасть! И вот выпускной поход в школе инструкторов водного туризма, где они учились вместе с Пашкой, решено было провести по далекой реке Черемош, затерянной на просторах Украины. Поход начинался недалеко от высшей точки Карпат горы Говерла. Всего в десяти километрах располагалась граница с Румынией, которая, как и все другие границы, в то время находилась на «замке».
Готовились к этому великому событию целых полгода. Кроме курсистов, в поход пошли и опытные туристы. В условиях тотального дефицита было крайне трудно неэкипированным «салагам» приобрести необходимое обмундирование. Многое нельзя было отыскать днем с огнем даже в самой столице, не говоря уж о провинции. Это так называемая «юбка», защищающая гребцов от попадания воды в лодку, непромокаемые мешки для вещей, непродуваемый костюм (ветровка, штаны), спальники.
Отдельная проблема была даже не с изготовлением снаряжения, а с поиском необходимого сырья. Материал для «юбок» и мешков можно было свободно купить в любой аптеке это, как ни странно, детская клеенка, которой можно взять сколько угодно, так как продавалась она пометражно. А вот парашютный шелк для костюмов, редкий наполнитель для спальников, под ранее неслыханным названием «синтепон» надо было еще поискать.
Готовились к этому великому событию целых полгода. Кроме курсистов, в поход пошли и опытные туристы. В условиях тотального дефицита было крайне трудно неэкипированным «салагам» приобрести необходимое обмундирование. Многое нельзя было отыскать днем с огнем даже в самой столице, не говоря уж о провинции. Это так называемая «юбка», защищающая гребцов от попадания воды в лодку, непромокаемые мешки для вещей, непродуваемый костюм (ветровка, штаны), спальники.
Отдельная проблема была даже не с изготовлением снаряжения, а с поиском необходимого сырья. Материал для «юбок» и мешков можно было свободно купить в любой аптеке это, как ни странно, детская клеенка, которой можно взять сколько угодно, так как продавалась она пометражно. А вот парашютный шелк для костюмов, редкий наполнитель для спальников, под ранее неслыханным названием «синтепон» надо было еще поискать.
Через десятого человека договаривались о приобретении тонкой, рассыпающейся ткани для костюмов. Ее изготавливали на комбинате «Химволокно» и по ночам перекидывали через забор для особо страждущих. За синтепоном приходилось ехать в далекий поселок, куда добирались на перекладных: сначала электричкой, затем автобусом, а после пешком. Благо тогда снабжение в селах было налажено так, что городские барышни ездили по деревням в поисках модельных туфель, японских зонтиков и прочего новомодного дефицита. На поездку туристам потребовался целый выходной. Отправились туда делегацией, а обратно посланники, обвитые с ног до головы огромными воздушными пакетами, везли редкий материал на всю группу.
Если девушки шили снаряжение, то ребятам было гораздо сложнее. Лодок туристической школы хватало на пять экипажей плюс катамаран на четыре человека. Этого было недостаточно. Ребята выходили из положения кто как мог. Одни просили байдарку у друзей, другие брали лодку вместе с хозяином-капитаном. Нашлись даже те, кто мастерил судно сам.
Пашка с Левчиком тогда купили дюралевые трубки, гнули их во время обеденного перерыва на станке в своей лаборатории по чертежам заводской «Таймени».
Надежда смотрела, с каким азартом ребята обсуждают строительство будущей «Ласточки», и сердце сжималось при мысли о том, что на обмундирование им уже не хватит ни времени, ни сил, а майские ночи в горах Прикарпатья не обещали тепла. Тогда-то она и предложила Пашке сшить для него «юбку», чтобы хоть как-то обезопасить от попадания холодной воды. Он немного посмеялся над необычным словом и тут же забыл о разговоре сколько девчонок вокруг! А Надежда еще до этого положила на него глаз: молодой, энергичный, увлеченный своим делом и, главное, холостой, не чета тем, кто пришел в клуб, чтобы разогнать семейную тоску.
А как он пел у костра! Надежда с замиранием сердца слушала его песни. Лесное царство после знойных степей она воспринимала как сказку, как чудо, которое подарил ей Орфей, сидящий напротив. Она всякий раз подпевала Пашке «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались» и старалась петь как можно громче, чтобы выделиться на общем фоне, привлечь его внимание.
Отблески костра прыгали в темных зрачках гитариста, как отражение внутреннего пламени, зажженного рукой самой музыки. Мягкий баритон, не громкий и не тихий, не звонкий и не глухой, а такой, какой предназначен ей свыше судьбой, раскрывал где-то в глубине девушки неизвестные ранее струны. Она немного побаивалась этого нового проснувшегося чувства, но вместе с тем безудержно рвалась навстречу свежему, острому ощущению. И, казалось, еще немного, и все ее нутро содрогнется, зазвучит, сольется в унисон с пашкиным голосом и загудит в такт на всю округу мощно, ярко, светло! И закачаются, зашумят сосны, река, стяги корабля, стоящего на приколе, и тронется сначала вальяжно, потом все стремительнее и быстрее на далеком море, знакомом с детства, корабль тот самый корабль с алыми парусами. И пойдет корабль на колесах, сделанных далекими пращурами, прямо по полям откуда-то из глубины веков, прямо на нее Надежду. И не было ей спасения. И не было воли, чтобы уйти от этого чувства, которое бьет в лицо, в сердце алой краской. Как будто они с Пашкой были связаны на века одной лентой, что толще и крепче любого каната, алой лентой любви и крови.
Надежда вспомнила, как кропотливо ночами шила снаряжение. Проблема со швейной машинкой (где ее найдешь в общежитии?) была решена благодаря одногруппнице Татьяне. Она была на несколько лет старше Надежды и жила вместе с заядлым путешественником Волобуем, который и вовлек ее в туризм. Снимали часть дома, объеденного крысами. Волобуй считался туристом «широкого профиля». Он преподавал в школе инструкторов по туризму, где было три направления: горный, велосипедный и водный туризм, и часто водил группы по различным маршрутам. Его как большого мастера своего дела знали в Москве, Ленинграде и других городах, и Татьяна иногда неделями не видела своего возлюбленного. Во время его отсутствия Надежда могла спокойно заниматься пошивом походного инвентаря на старенькой, «музыкальной», машинке Татьяны, издававшей прощальные вздохи. Спать ложились при включенном ночнике далеко за полночь. Татьяна рассыпала вокруг дивана осколки бутылок, рядом клала швабру. Дом был стар и шаток, и приближение грызущих тварей слышалось издалека. И вот, когда они подходили совсем близко и звуки их коготков отчетливо раздавались над головами, Татьяна вставала и начинала отбивать ударами швабры нападки непрошеных гостей. Недовольные, озлобленные морды скрывались в отверстии потолка, дом утихал, но через какое-то время все начиналось вновь.