Таким образом, в отношении Кучки можно сказать по-прежнему: он был представителем местной родовой знати.
Москва и москвичи в борьбе городских общин во второй половине XII начале XIII В
До конца I тысячелетия н. э. в Волго-Окском междуречье и прилегающей округе (на севере до Белозерья, на юге до Муромских лесов) проживали в основном финно-угорские народности: меря, мурома, весь, мордва, голядь, мещера. С IX в. сюда стали проникать первые группы осваивавших Восточно-Европейскую равнину восточных славян. Это были ильменские словене и кривичи, пришедшие с северо-запада. В VIIIIX вв. в бассейне Оки оседают вятичи. Первоначальное освоение славянами Волго-Окского междуречья завершается в XIXII вв. [Седов 1982: 143151; Дубов 1982: 645; Никольская 1981: 12 и др.; Макаров 1993: 92114].
Впрочем, Междуречье и его окрестности в IXX вв. вряд ли можно рассматривать как глухие углы с архаическим укладом жизни. Представляется, что здесь имели место достаточно сложные и насыщенные социальные отношения. На это указывает наличие городских центров. Уже Рюрик, «прия власть», «раздая мужемъ своимъ грады», большую часть которых составили именно северо-восточные города: Ростов, Белоозеро, Муром [ПВЛ 1950: 18]. Города как центры племенных союзов, направившие «воев» в поход на Царьград, получают «греческую дань» [ПВЛ 1950: 24]. Среди них Ростов. Вероятно, под «прочими» разумеются и другие северо-восточные города, но возможно и то, что в начале X в. Ростов становится на какое-то время «единоличным» центром округи. О значении Ростова в конце X в. свидетельствует и факт «посажения» здесь Владимиром Ярослава (988 г.), а затем Бориса (и одновременно Глеба в Муроме) [ПВЛ 1950: 83].
В XI в. на страницах летописей появляются новые города Суздаль и Ярославль [ПВЛ 1950: 100, 117]. Они упоминаются в связи с экстремальными ситуациями: неурожаем, голодом и, как следствие, социальным недовольством, поддержанным туземными языческими лидерами волхвами. Выступления были направлены против местной знати: «старой чади» и «лучших». Таким образом, мы видим здесь общинное устройство и организацию, так сказать, в действии [Фроянов 1995а: 113162, 172; Кривошеев 1985а: 3848; Кривошеев 1985б: 124131]. Не менее отчетливо в этих событиях проступает и другая сторона: северо-восточный регион и в XI в. предстает зависимым краем, территорией, с которой собирается дань в пользу других общин и их князей, а на рубеже XIXII вв. «становится театром межволостных и межкняжеских войн» [Фроянов 1992: 8889].
Новые конкретные факты общественной жизни на северо-востоке Руси дают нам события 1096 г., в центре которых находились Ростов, Суздаль, Муром [ПВЛ 1950: 168]. Проанализировав их, И. Я. Фроянов и А. Ю. Дворниченко пришли к следующему выводу. «Летописный рассказ, повествующий о княжеской борьбе на далеком северо-востоке, содержит ряд указаний, которые дают возможность понять особенности местной общественной жизни. Перед нами самостоятельные городские общины, обладающие мобильной военной организацией, общины, консолидировавшие вокруг себя большую территорию, именуемую землей, волостью. Земля состоит из главного города (Ростов. Ю. К.) и пригородов (Суздаль, Муром. Ю. К.). Между главным городом и одним из наиболее крупных пригородов (Суздалем. Ю. К.) завязывается борьба за преобладание. Все это свидетельствует о сравнительно высоком уровне социально-политической жизни местного общества и позволяет усомниться в довольно распространенных в литературе представлениях о его отсталости» [Фроянов, Дворниченко 1988: 228].
Вместе с тем ситуация 1096 г. показывает и то, что в княжеской среде северо-восточный регион начинает играть все более существенную роль. В это время сюда, несмотря на трудности и опасности, совершает поездки Владимир Мономах. Важнейшим результатом его пребывания здесь становится основание в 1107 г. Владимира-Залесского. Северо-Восточная Русь начинает приобретать все более весомый политический статус; формируются предпосылки политической самостоятельности региона; завершается переход к «классической» схеме древнерусского города-государства с органами власти, представленными вечем и князем [Фроянов 1991: 9293 и др.; Фроянов, Дворниченко 1988: 229252].
Таким образом, в XI начале XII в. на северо-востоке, как и в других землях Древней Руси, происходит складывание первичной (по территории и функциям) государственной формы города-государства, по всей видимости, политической системы, довольно универсальной для исторического процесса на стадии политогенеза[21]. Процесс формирования государственности на Руси в целом и на северо-востоке в частности, как нам представляется, довольно ярко и убедительно подтверждает эту общую закономерность[22].
Таким образом, в XI начале XII в. на северо-востоке, как и в других землях Древней Руси, происходит складывание первичной (по территории и функциям) государственной формы города-государства, по всей видимости, политической системы, довольно универсальной для исторического процесса на стадии политогенеза[21]. Процесс формирования государственности на Руси в целом и на северо-востоке в частности, как нам представляется, довольно ярко и убедительно подтверждает эту общую закономерность[22].
К концу XI в. можно отнести и истоки явления, характерного для древнерусских городов-государств, соперничество городских общин за первенство в крае. Вначале это «старейшие» города Ростов и Суздаль, позже к ним прибавляется «мезиний» Владимир. Значение его растет уже при Юрии Долгоруком, а апогей могущества приходится на княжения Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо. Об этих событиях мы имеем уже достаточно определенные известия.
Рассмотрение бурных коллизий в истории северо-восточных земель второй половины XII начала XIII в. как соперничества городов, в первую очередь Ростова, Суздаля и Владимира, началось еще в XIX в. Так подходил к этой борьбе, например, Н. А. Полевой. В его рассказе фигурируют ростовцы и владимирцы, которые спорят «о старейшинстве городов своих» [Полевой 1830: 8283]. Наиболее четко эту мысль сформулировал С. М. Соловьев. В соответствии со своей концепцией он считал, что с Андрея Боголюбского начался «новый период, период борьбы между старым порядком вещей и новым. Начало этой борьбы обозначилось борьбою старых городов с новыми». Схему борьбы городов С. М. Соловьев наполнил и социальным содержанием. По его мнению, в старых городах «слышится преимущественно голос высшего разряда ростовских жителей, бояр, дружины вообще». Новые города пригороды возглавляет в борьбе князь. Вечевые традиции здесь отсутствовали. Жители пригородов «люди простые ремесленные», «получив от князя свое бытие, они необходимо считали себя его собственностью». Борьба городов «должна была решить вопрос: где утвердится стол княжеский в старом Ростове или новом Владимире, от чего зависел ход истории на севере» [Соловьев 1846: 1618 и др.; 1988, т. 12: 516517, 531538].
Трактовка социальной борьбы на северо-востоке Руси как борьбы городов с многочисленными уточнениями, дополнениями и т. д. в историографии XIX начала XX в. получила полную поддержку [Пассек 1870: 713, 106109; Костомаров 1870: 43, 5152; Корсаков 1872: 113 и др.; Затыркевич 1874: 248257; Сергеевич 1902: 2230; Ключевский 1987: 326331; Платонов 1915: 105 и др.] (особняком здесь стоит мнение А. Е. Преснякова: «Не столько вечевые города тут действуют, сколько их социальные верхи: бояре и вся дружина» [Пресняков 1909: 232]). Более сдержанно отнеслись к такому пониманию происходившего советские историки. Так, к примеру, М. Н. Тихомиров полагал, что в такой традиционной постановке вопроса теряется социальный смысл борьбы [Тихомиров 1955а: 234] (см. также: [Воронин 1935: 222225; Мавродин 1960: 32; Греков 1953: 367368; Пашуто 1965: 4348; Черепнин 1965: 269272 и др.]). Тем не менее тезис о борьбе городов развивался и в ряде работ советских историков [Насонов 1924: 1417; Приселков 1940: 73 и др.; Галкин 1939: 105 и др.; Фроянов 1980: 157 и др.; 1995а: 590 и др.; Фроянов, Дворниченко 1988: 228 и др.; Лимонов 1987: 103]. В целом же мнениям, взглядам, оценкам этой борьбы, можно сказать, несть числа, что уже само по себе свидетельствует о социальной значимости этих событий в общественном развитии северо-восточных земель.
В конечном итоге восприятие конфликта как борьбы городов, представлявших целостные социальные организмы, между собой или как соперничества между отдельными «партиями» всего края зависит от подхода к расстановке социальных сил. Краеугольным камнем при рассмотрении борьбы городов является также вопрос об участии в ней народных масс. Большинство историков признают определенную роль городского «людья» в межгородских столкновениях. Но силу горожан историки, как правило, видят только во Владимире, считая Ростов и Суздаль городами «боярскими», где боярство «поглотило» все остальное население. От решения в первую очередь этих вопросов и делались общие выводы.
Наиболее подробно конфликт 11751177 гг. был рассмотрен В. О. Ключевским. Анализируя события на широком фоне действующих в них социальных сил, ученый вскрыл социальную сущность явлений глубоко и масштабно. Отталкиваясь от выводов С. М. Соловьева, В. О. Ключевский пришел к заключению, противоречащему им, выявив «тройную борьбу» общества, разделившегося «в борьбе горизонтально, а не вертикально», то есть по сословиям, а не по городам. Цепь рассуждений Ключевского стройна, все выводы логичны. Тем не менее есть основания присмотреться к ним пристальнее, особенно учитывая их близость к построениям ряда советских историков, поскольку последние считают решающим фактором в борьбе 11751177 гг. именно раскол северо-восточного общества на антагонистические классы, а не на городские общины.