Ромашка
В начале здешнего лета зацветают перри. Они совсем как земные ромашки, только маленькие: на одном стебле несколько десятков цветочков. На таких не погадаешь. Ближе к осени придёт пора рав-нав. Это, наоборот, один огромный цветок, красивый и нежно-малиновый, но с очень неприятным запахом любуйся издали. Но сейчас время перри, и весь луг благоухает и переливается как жемчужный. Кончается долгий летний день, такой лёгкий и радостный. Женька созывает стайку своих «козочек» (внешне они лишь отдалённо напоминают земных коз, но повадками точно козы!) и начинает спускаться в деревню. Прыг-скок по горной тропинке над обрывом. Прыг-скок вот уже два года, как она сюда попала.
*****
В тот последний миг на Земле она тоже стояла над обрывом. Только обрыв был высокий берег реки, а стояла она там, ожидая Антона. Они с детства каждое лето обязательно приходили сюда вдвоём под вечер, в каких бы компаниях и игрищах не проводили весь день, каждый день нескончаемых и так быстро пролетавших каникул. Теперь это было их последнее каникулярное лето, потому что через год оба будут в городе готовиться к поступлению в институт, а потом сдавать экзамены: Женька в медицинский, Антон на физмат. Расставаться они, конечно, не собирались, и дачные вечера на этом же самом месте тоже будут но сами они будут уже не школьниками, а студентами. Взрослыми. Как со слезой в голосе вещал на выпускном директор: «Окончательно перешагнувшими грань между детством и юностью». Они с Антоном там, конечно, поприсутствовали. Нелегально.
Антон задерживался. На него это было непохоже: обычно именно он поджидал Женьку, а та вечно опаздывала. Прошло уже минут десять. Непривычная ситуация выбивала Женьку из колеи. Сначала она методично оборвала лепестки сорванных по дороге цветов. Потом стала гадать на подвернувшихся под ноги ромашках: «любит не любит». Два раза вышло «не любит» и один «к чёрту пошлёт». Женька разозлилась и от досады топнула ногой. Вот это она зря сделала: берег здесь был песчаный и кусок его отвалился, вместе с девчонкой. Она стала падать и почти сразу же потеряла сознание. А когда открыла глаза, вместо Антона увидела лицо незнакомого старика и рядом страшную рогатую морду. Женька посмотрела на небо там радостно светили два солнца: одно желтое, другое оранжевое. Женька заорала и снова потеряла сознание.
Очнувшись во второй раз на топчане в какой-то средневековой хижине, она прежде всего проверила себя на тестирование реальности. Галлюцинаций не обнаружила, рефлексы в норме. Значит, надо принять то, что имеем «здесь и сейчас», и жить дальше. Вошёл хозяин, тот самый старик, прижал руки к груди и сказал что-то непонятное, но явно успокаивающее и доброжелательное. Женька ответила в том же духе. Старик вышел, но сразу же вернулся с чашкой в руке и предложил ей выпить содержимое белое, на вид вроде молока. На вкус тоже, только гораздо приятнее. И тут Женька вспомнила, что уже пила это, когда ненадолго приходила в сознание и пыталась сорваться с топчана и крушить всё вокруг; тогда её удерживали двое мужчин, которые буквально влили в неё это питьё и ничего, не отравили.
Контакт с жителями деревушки постепенно налаживался. Через неделю она уже понимала основные слова и помогала хозяину хижины, Аннуму, пасти его коз и вести хозяйство. Местная простая пища ей не вредила, местные болезни обходили стороной. Настроение было просто замечательным! Дни, недели и месяцы летели незаметно, в нехитрых деревенских трудах и развлечениях. Просто пастушеская идиллия! Причём местные пастушкИ стали на неё заглядываться и заговаривать с игривыми целями. Впрочем, никаких грубостей. Население деревни вообще было очень милым; все, от мала до велика. А вот это уже наводило на мысли о психической аномалии. Женька вдруг осознала, что и она слишком «милая» по сравнению с собой прежней. Похоже на лёгкий наркотик. Только где он содержится: в воздухе, в воде, в пище? С воздухом она ничего поделать не могла, но с остальным разобралась быстро. Оказалось, что мягкую эйфорию дарит та самая белая жидкость молоко здешних «козочек»; его пили все.
Полностью отказавшись от молока, Женька «вернулась» к себе и ужаснулась: два года она провела как во сне. Но если в её мире, на Земле, тоже прошло два года, то на какие мучения она обрекла маму?! Антон, конечно, обойдётся без неё поскучает и найдёт другую, но вот мама Отец у них умер уже давно, но мать даже не пыталась установить отношения с другими мужчинами: только дочь. И вот дочери нет уже два года, и неизвестно, жива она или нет. Лучше бы она умерла там, на обрыве! Была бы всё-таки какая-то определенность, возможность для мамы строить свою жизнь дальше Значит, надо найти способ вернуться или хотя бы дать знать, что она не вернётся никогда. Как это сделать?
С этим вопросом Женька пошла к Аннуму, своему «деду», как она его называла. Старик только головой покачал:
Ты, Женнья, перестала пить молоко. Почему?
Потому что хочу быть собой. И теперь хочу вернуться в свой мир.
Да Все вы так говорите, и всё равно возвращаетесь сюда.
Так значит я не первая, такая?! воскликнула Женька. Есть и другие, из других миров? И из моего тоже? Где они? Что значит «возвращаются»?
Не кричи, Женнья. Какая ты стала беспокойная Я расскажу тебе всё, что знаю. Но ведь я только пастух, и знаю не очень много.
Извини, дед. Расскажи, пожалуйста, что знаешь.
Садись, Женнья, сказал Аннум. Это длинная история. Мне рассказал её отец, а ему его отец. У меня детей нет, я расскажу тебе. Когда-то здесь не было ничего кроме деревень, таких, как наша. Рядом с некоторыми поселениями были особые места оттуда приходили Дары Богов. По виду просто люди, такие же как ты и я. Только они не говорили на нашем языке, и вели себя странно. Кидались на нас, что-то кричали. Но за долгие века мы научились обращаться с Дарами. Наши мужчины крепко держали найденыша, чтобы он (или она, ведь женщины тоже были, хотя реже) не причинили вреда ни себе, ни нам. Поили молоком. После этого Дар засыпал, а проснувшись, входил в нашу общину. Многие заводили семьи, появлялись общие дети, и все были довольны. Почти все. Некоторые Дары Богов года через два-три почему-то отказывались пить козье молоко, и становились беспокойными. Они вспоминали те места, откуда явились, и рассказывали нам каждый о своём мире. Их тянуло туда, но мы ничем не могли помочь. Часть «вспомнивших», как мы их называли, снова начинали пить молоко и оставались с нами. Но некоторые «вспомнившие» так и не могли успокоиться. Они уходили в горы и больше не возвращались
Но однажды всё переменилось, продолжал Аннум. Это было при жизни деда моего деда. Ночью земля вздрогнула, и из-за вон того хребта поднялось зелёное зарево. Поднялось высоко, в полнеба, но скоро погасло. Утром наши юноши отправились туда. Они увидели большой красивый дом из гладкого, неизвестного материала. Высокие двери, а над дверями вот этот цветок (старик отщипнул один цветочек от стебелька перри из букета на столе), только огромный, почти в человеческий рост. Двери распахнулись. Самые смелые вошли. Они и стали первым жрецами Храма Перри. Через несколько дней они спустились к нам в селение, собрали сход и
В дверь постучали:
Аннум, твои козы волнуются. Ты не заболел? Может, отвести твоих коз на пастбище вместе с моими?
Спасибо, Террок, всё в порядке, мы уже идём, и, повернувшись к Женьке, Пошли, Женнья, остальное расскажу там. Заодно покажу дорогу к Храму. Только оденься потеплее, в осеннюю одежду в горах холодно. И куртку возьми.
Женька не поверила своим ушам: пастушью куртку она надевала только зимой. Хотя зимы здесь были короткими и мягкими, ветер в предгорьях мог быть очень злым. Но сейчас ведь лето! Тем не менее, она послушно влезла в плотный комбинезон, натянула сапоги и, подхватив куртку на руку, пошла за стариком. Интересно, почему он решил, что она сразу же поскачет в горы к этому самому Храму Перри?
Но она-таки поскакала. Потому что, по словам старика, только в Храме её могли вернуть на Землю. Но это не наверняка домой возвращают не всех.
А почему не всех? Ты говорил, они снова возвращаются к вам?
Да, многие «вспомнившие» приходят обратно. Только почему-то не хотят говорить, что с ними произошло, почему не смогли вернуться домой. Они снова начинают пить молоко и остаются с нами. Но мне кажется, что ты к нам не вернёшься Только знай, Женнья: мой дом всегда открыт для тебя, что бы там не случилось с тобой в Храме. Я буду рад тебе, даже если ты не захочешь больше пить нашего молока.
Тут Аннум улыбнулся так грустно, что Женька торопливо сказала:
Если не вернусь, всё равно я тебя никогда не забуду у нас ведь нет вашего замечательного молока, чтобы обо всём забыть. (О большом выборе земных наркотиков Женька благоразумно умолчала, да она и не собиралась их употреблять, ни при каких обстоятельствах). Не грусти, дедушка! Лучше пожелай мне удачи.
Удачи прошептал старик.
Она крепко обняла его, поцеловала в морщинистую щеку и решительно зашагала в горы, к Храму Перри.
*****
Она дошла только на следующий день. Ночевала на дереве, привязавшись к ветвям верёвкой, которую ей дал Аннум. Его нож, к счастью, не понадобился: живность в горах была, но на неё никто не нападал ни ночью, ни следующим днём. К вечеру второго дня она уже стояла перед Храмом с барельефом-ромашкой над высокими дверями. Немного подождав, Женька постучала. Двери открылись внутрь, и она вошла в огромный круглый зал, на полу которого лежала гигантская «ромашка»: желтый круг в центре и множество длинных лепестков, тянущихся от него к стене, немного не достигая её. Все лепестки белые, только один зелёный, тот, который шел ко входу. Перед зелёным лепестком лицом к дверям стояли двое мужчин в простой белой одежде: куртка и штаны, на ногах сандалии. «Простенько для жрецов, бодрясь, подумала Женька, зато практично и гигиенично».