Вскоре телега «неразвившегося бизнесмена» уже скрипела колёсами в направлении городских окраин. Через три часа пути, на перекрестье степных дорог, Хаим сказал «Тпру!», что в переводе с извозчичье-лошадиного означало: «Здесь!»
И действительно, Кацнельсон бросил поводья на один из кустов, своим наличием частично подтверждающим его рассказ. На убедительно подрагивающих ногах он подошёл к двум скромным бугоркам, «украшенным» колышками с табличками, которые извещали прохожих о том, что здесь аж с августа девятнадцатого года покоятся Исаак и Софья Биберзон.
Кацнельсон рухнул на один из бугорков, по надписи на табличке принадлежащий незабвенному Изе, и, обливаясь слезами, ударился в воспоминания о последнем дне земного существования друга и единоверца. Так как воспоминания эти в точности до запятой дублировали уже слышанный Федуловым рассказ, а вопли Кацнельсона не давали Лесь Богданычу сосредоточиться, то он вежливо попросил голосящего Хаима заткнуться, и приступил к осмотру захоронения.
На первый взгляд, всё было исполнено надлежащим образом. Но на второй Лесь Богданыч обнаружил некоторые странности и несоответствия. Так, фанерные дощечки с надписями явно от ящиков для фруктов были аккуратно очищены не только от бумажных наклеек и потенциальных заноз, но и не менее аккуратно обрезаны по краям. Явно пилой. Неужели всё это делалось в степи, в условиях лимита времени и в минуты скорби? А зачистка поверхности? Хвалёная еврейская аккуратность?
Федулов внимательно пригляделся к надписям. На дощечках он без труда различил прямые линии, исполненные химическим карандашом: фанерка была разлинована на манер ученической тетради. Да и само начертание букв аккуратно, с обводом явно свидетельствовало о том, что текст не полевого, а неспешного домашнего исполнения.
Так с тех пор ты здесь ни разу и не был? как можно участливее спросил Лесь Богданыч.
Кацнельсон моментально оторвался от бугорка, и выпучил на спутника чёрные, как агат, глаза.
Да Бог с Вами, Лесь Богданыч! Я и сейчас-то ехать не хотел разве что
За «червонцы», «догадался» Федулов, по-прежнему внимательно разглядывая надпись. Значит, ни разу не был?
Хаим недоумённо пожал плечами.
Богом клянусь!
Он явно не понимал, к чему это клонит его кредитор.
Ювелир оторвался от надписи и перевёл взгляд на землю. Ковырнул её носком ботинка. Структура почвы даже на первый взгляд зримо отличалась от той, что окружала могилы. Лесь Богданыч сделал несколько шагов в сторону кустов. Теперь уже Кацнельсон сопровождал его напряжённым взглядом. Кажется, до него начал доходить смысл бессмысленных, на первый взгляд, вопросов кредитора и его телодвижений.
Федулов нырнул в кусты. Под одним из них он без труда обнаружил яму. Лесопатологическая экспертиза носком ботинка не оставляла уже сомнений в идентичности почвы из этой ямы и той, что формировала «травой заросший бугорок».
Лесь Богданыч нахмурился, сунул руку в карман, и вышел из кустов. Моментально вспотевший Кацнельсон напряжённо следил за каждым его движением.
А где у тебя лопата? Я ведь просил тебя захватить с собой лопату ну, чтобы поправить могилку?
В голосе ювелира звучала не совсем скорбь а совсем даже наоборот: ирония. Кацнельсон вздрогнул.
А я захватил там, на телеге, под соломой
Надо бы поправить могилку!
Федулов укоризненно покачал головой.
А то ты лежал на ней, а я так вообще стоял! Нехорошо!
На дрожащих полусогнутых Хаим метнулся к телеге. Покопавшись на дне, он извлёк обёрнутую мешковиной крупповскую лопату, в своё время выменянную им на шмат сала у драпавших немцев. Вернувшись с лопатой, он вопросительно похлопал глазами.
Начинай, начинай! великодушно «разрешил» Лесь Богданыч.
Кацнельсон нерешительно начал охлопывать бугорок со всех сторон.
Да ты подсыпь землицы-то: не видишь, что ли, как края осыпались?
Дрожа всем телом, Кацнельсон попытался зачерпнуть лопатой кусок целины. Но сделать это было не так-то просто: земля была «природного формата», к тому же, основательно уезжена и утоптана.
Федулов усмехнулся.
Как же это ты умудрился выкопать здесь не одну могилу, а целых две? Да и земля эта совсем не похожа на ту, которая «работает» холмиком! Зато вот та, за кустом как две капли воды! Как же это так получилось?
Лоб Кацнельсона мгновенно покрылся потом.
И таблички с надписями явно домашнего изготовления: что таблички, что надписи Что, заранее приготовились к смертоубийству? На всякий, так сказать, случай?
Хаим дрожащей рукой попытался отставить в сторону лопату.
Да нет, ты работай, работай! неожиданно развеселился Федулов. Как говорится, бери больше кидай дальше! Давай, давай, раскидывай этот артефакт!
Не п-п-понял
У Кацнельсона от страха уже зуб не попадал на зуб.
Ну, расчищай площадку а там, глядишь, и обстановка прояснится!
С побелевшими от ужаса глазами и вряд ли вследствие совершаемого им «святотатства» дебитор оперативно исполнил «просьбу» кредитора. Под «могильным холмиком» оказался нетронутый девственный целик, густо поросший многолетней жёсткой травой.
Что ж ты это, Хаим?
В голосе Федулова ирония смешивалась с укоризной.
Поленился хотя бы дёрн снять! Думал, и так сойдёт?
Неожиданно Кацнельсон обхватил лопатку обеими руками на манер винтовки с примкнутым штыком и с угрожающим видом во всяком случае, ему хотелось думать, что это именно так двинулся на ювелира. Правда, решимости у него хватило ненадолго ровно до того момента, пока он не увидел в руке Лесь Богданыча блеснувший воронёной сталью револьвер.
Ай, как нехорошо, Хаим Соломоныч! мягко упрекнул Федулов враз обмякшего дебитора. Так-то ты решил отплатить своему благодетелю? Нехорошо, брат и недальновидно!
Кацнельсон отбросил лопату в сторону и рухнул на колени.
Нет, зачем же?
Голос ювелира был донельзя «приветлив» и даже «участлив».
Не понимая, Кацнельсон старательно пучил глаза. И запрос его не остался без ответа.
Лопаточку-то подбери и копай!
Хаим вздрогнул.
Что к-копать?
Лесь Богданыч с деланным удивлением выгнул брови.
То есть, «как что»? Могилку, конечно!
Как-кую м-могилку? К-кому?
Ну, коль скоро ты поленился для Биберзона то себе!
А
Попытка впадающего в прострацию Хаима «уточнить детали» была пресечена наставленным на него дулом револьвера.
Копай!
Когда голова Канцельсона скрылась из поля зрения сидящего в траве ювелира, Лесь Богданыч поднялся и подошёл к краю ямы.
Ну, вот это другое дело! одобрил он результат «самопогребения» Канцельсона. Можем ведь, если захотим! В смысле, если хорошо попросить. Давай-ка сюда лопату!
Непривычный, как и большинство его соплеменников, к физическому труду, Кацнельсон измученным голосом отозвался из ямы:
Зачем?
То есть, «как зачем»?! Ты поработал теперь я поработаю!
Первый же комок земли, шлёпнувшийся на голову Кацнельсона, исторг из души того истерический вопль:
Что Вы делаете?
Как что? Похороняю тебя!
Сгружая на мечущегося в яме Кацнельсона очередную порцию грунта, Лесь Богданыч был само добродушие.
Но теперь уже, в отличие от той мульки, что ты пытался скормить мне по-настоящему. А за реквизиты на фанерке можешь не беспокоиться всё исполню надлежащим образом!
Не надо! возопил погребаемый. Я всё скажу!
Лесь Богданыч невозмутимо продолжил работу, и приостановил её лишь тогда, когда убедился в том, что Кацнельсон ниже пояса уже не виден.
Слушаю тебя, Хаим, «почти не замечаем»!
Федулов хохотнул неожиданно выскочившей рифме примитивной, но оказавшейся к месту. Обливающийся потом и слезами обманщик не заставил себя уговаривать.
В августе девятнадцатого не помню, какого числа, помню только, что дело было рано утром ко мне в дверь неожиданно постучали. Я сперва подумал, что Чека, и сильно испугался. Но потом, вспомнив, что в свой девятый нет, десятый! визит ко мне разжиться им удастся разве что старым ковриком у двери, успокоился, и пошёл открывать. Каково же было моё удивление, когда я увидел перед собой Изю Биберзона. И, главное в каком виде! Глаза у него были примерно, ну как
Примерно, как у тебя сейчас, вежливо подсказал ювелир.
Да Я спросил у него, что случилось. И он мне честно, как один еврей другому, рассказал всё, как было.
Ну, и как же «всё было»?
Лесь Бонданыч явно заинтересовался версией Изи Биберзона в переложении Хаима Кацнельсона. Словно удручённый горькой необходимостью говорить не менее горькую правду, Хаим Соломоныч развёл руками.