Каждая метла мела по-новому. Последняя, молодая девица с «мазерати» под редакционным окном, бывший модный коуч по развитию чего-то гармоничного, собрала всех у себя. Сообщила, что хлеб нужно зарабатывать в поте лица, и что все творческие работники выводятся на договор, а тексты будут оплачиваться по десятибалльной шкале. Если тема горячая гонорар в тройном размере.
Старой гвардии не баламутить массы (взмах наращенных ресниц в сторону Аси) а подавать молодёжи пример встраивания в рыночную экономику. И ещё: редакция не богадельня и не собес, чтобы размещать мемуары выживших из ума старушек.
Старушка это тихая Анна Исаевна, бывшая Асина квартирная хозяйка. А мемуары её рассказы о военном голодном детстве, когда выживали благодаря картошке. Она называла её с умилением «второй, даже первый хлебушек». Запеки её на углях, запей холодным молочком, похрусти солёным огурчиком или шкваркой куда с добром, мяса не надо.
Анну Исаевну послушать, картошка нынче сплошной праздник. Когда её, семенную, как спящую царевну вынимают из подпола, каждый клубень в руке нянчат. Едва снег сошёл уже какая-нибудь заполошная хозяйка пилит мужа: «Вон, пыль летит, давай-ко на боку лежать, ждать дождя». Один дурак начнёт пахать тут же соседки выглянут в окошки, встрепенутся, насядут на мужей. И вот уже со всех участков несётся весёлый механический треск мотоблоков, и серая земля на глазах полосами чернеет, лоснится, будто бархат.
Празднично, приглушённо, будто смущённо звенят голоса, звякают вёдра, стучит ссыпаемая посадочная картошка. А Анна Исаевна не торопится, из-под ладошки щурится на солнце. По старинке ждёт, когда берёза пустит листочек с копеечку до того времени земля ещё не проснулась, не прогрелась. Но вот, наконец, картошка угнездилась как пехотинец, закопалась в ямку, ни заморозки, ни иные катаклизмы не страшны сам чёрт не брат. Оклемалась, обмялась, натужилась и смело поперла крепкими кудрявыми макушками, это ли не праздник? Оглянуться не успеешь пора подбивать высокие ровные ряды, как на военном параде загляденье!
А уж уборка праздник из праздников! Ну-ка покажись из темницы, каких поросят за лето выкормила? Пять клубней ведро, пять клубней ведро! Вот кому памятник нужно ставить картошке!
Плетью обуха и лбом стену не перешибёшь. Уходить на пенсию вовсе не хотелось. Ася шагала домой и перебирала горячие темы: чтобы раз и в дамки.
Дома по телевизору шло фигурное катание. По исчерченному добела льду скользил высокий, тонюсенький, в блёстках, олимпийский чемпион Данко Д. Ветров. Катился и покачивался, трепетал всем телом, будто талинка в прозрачном ручье. Кажется, двумя пальцами ухвати переломится, хрустнет.
При этом невесомо, без малейшего усилия поднимал и играючи подбрасывал, вертел в воздухе плотную, даже на вид тяжёленькую, крутобёдрую партнёршу, и опускал её как лебединый пух, так что она едва касалась ножкой льда. Но какой нечеловеческий труд стоял за этой зефирной воздушностью! И какие страшные стальные мускулы таили под блёстками девичье-тонкие, грациозные руки.
Откатавшись, фигуристы были прекрасны: вздымающиеся груди, тёмные блестящие глаза, смуглый румянец, полуоткрытые алые рты. Спустившиеся с Олимпа боги и богини, Аресы, Аполлоны, Афродиты, Афины Дивитесь, смертные!
Вот когда понимаешь, что человек создан для упоительного полёта, для восторга и счастья. Как-то Ася, соблазнившись обманчивой лёгкостью движений, подпрыгнула, пытаясь повторить двойной лутц (или флип, или аксель, как там у них). И схватилась за поясницу: «Ой-ёй-ёй!», так и увезли на скорой в скрюченном состоянии. «Что же это вы, матушка, не молоденькая уже», укорил доктор. Так Асю впервые ткнули носом в её возраст.
Анна Исаевна тоже любила смотреть фигурное катание. Приговаривала: «Если бы все трудились как эти ребятки на земле давно наступил бы коммунизм».
О фигуристе Данко сокрушалась, какой он бледненький, прозрачный, ну вот как вытянувшийся в погребе картофельный росток. И говорила: «Ведь на картошке, на картошке вырос!»
И спрашивала:
Асюта, почему ты не напишешь про Данюшу?
Данюша это и был знаменитый Данко, уроженец их родного Зямбаево бестолково разбросанного чумазого железнодорожного посёлка, зимой и летом усыпленного чёрными снежинками сажи. А мама олимпийского чемпиона Асина подруга, детдомовская Еленка. Вместе учились, вместе работали в «Зямбаевском гудке» и за копейки снимали половину избы у Анны Исаевны.
Данюша это и был знаменитый Данко, уроженец их родного Зямбаево бестолково разбросанного чумазого железнодорожного посёлка, зимой и летом усыпленного чёрными снежинками сажи. А мама олимпийского чемпиона Асина подруга, детдомовская Еленка. Вместе учились, вместе работали в «Зямбаевском гудке» и за копейки снимали половину избы у Анны Исаевны.
Извечная как мир история. Ракетная часть на краю посёлка, перезрелые уездные барышни, бравые офицеры Второпях наносимые польские духи «Может быть» в уголках губ и на основаниях шей местах поцелуев. Анна Исаевна крикнет вслед: «Девки, мотри ляльку не принесите».
Предвкушение счастья, бешеная, тряская езда по разбитой бетонке в гарнизонном «козлике». Подражающие киношным героиням, неумело закуренные сигареты, жёлтые от табака мужественные пальцы, услужливо подносящие зажигалки и как бы невзначай касающиеся мягких девичьих губ. Вспоротые консервные банки, наспех, крупно покрошенный винегрет, водка для мужчин, для дам дефицитная тогда «Рябина на коньяке», гитара. «Вы растаяли ды-ымкой на склоне вечернего неба-а-а»
Часть снялась стремительно и «растаяла» за Байкалом даже не попрощались. Ася успела сделать аборт, а несобранный человек Ленка не уложилась в сроки и родила ляльку весь в папу капитана, блондин, красавчик. Ещё не пришла мода называть детей киндеры, экземпляры, спиногрызы, мелкие, чилдрены, ребзь, деть, бебики Тогда дети были просто дети, и Ленка звала сына Данюшей.
Как-то Ася застала подругу устремившей глаза в окно, ломающей карандаш и пальцы. С отчаянием та простонала: «Представила, что Данюши бы не было Что жизнь человечка зависит от цифирки даже не цифры, а её миллиметрового хвостика. От того, что сестра перепутала месяц зачатия и вместо 5 написала 3. Как бы я сейчас жила?!»
«Я же живу», хотелось зло сказать Асе.
Анна Исаевна, палочка-выручалочка, нянчилась с Данюшей. Жарила картошку, поила чаем с молоком Еленку, у которой плохо прибывало молоко. И малыша, из-за дороговизны молочных смесей, прикармливала нежно взбитым пюре с козьим молоком.
Данюша рос болезненным: север, не хватало витаминов и солнца. Не хватало Елениной зарплаты на рыночную витаминизированную зелень и прозрачные от сока фрукты. Тем более везти Данюшу к морю на юг. Снова выручала Анна Исаевна: кряхтя несла из подпола баночки с перетёртыми с сахаром ягодами. А квартплату и вовсе перестала брать с молодой матери.
Тут ещё Елена объявила войну новому тренеру-фигуристу в Ледовом дворце, куда крошечный Данюша ходил с четырёх лет. Она была уверена: приезжий тренер, залётная столичная штучка, невзлюбил слабенького, часто болеющего Данюшу. Никому не предъявлял таких завышенных требований, ни к кому не придирался только к нему.
Очаровательно-ленивая, мягкая, внешне рыхловатая Елена обнаружила гранитную стойкость характера. «Ненавижу этого спортсменишку. Если бы ты знала, как я его ненавижу!» она устремляла невидящие глаза в одну точку, ломала карандаш и пальцы. Вопрос стоял остро: кому придётся покинуть дворец, Данюше или садисту тренеру.
Конверты с жалобами и заявлениями летели в районное и областное управление образования и спорта, в Министерства РФ Лукавые, аморфные родители то присоединялись к Елене, то перебегали на сторону тренера, собирали подписи в его защиту.
Победила любовь. Приезжий тренер нас заметил и, в ЗАГС сходя, благословил. В загс с Еленой, потому что ведь если от любви до ненависти один шаг, то, по арифметическому закону, от ненависти до любви ровно такое же расстояние. Так у Данюши появился отчим, которого он называл папой, и личный тренер в одном лице.
Елена съехала от Анны Исаевны. Собирая сумку, горько плакала, говорила, что ближе для них с Данюшей никого нет. Уволилась из корректоров и всей душой, всласть погрузилась в домашний уют, в цветоводство. Соблюдала режим, готовила полноценные обеды для своих спортсменов: со строго выдержанным количеством витаминов, белков и микроэлементов.
Данюша завоевал европейское золото среди юниоров. С лёгкой руки спортивного комментатора, стал Данко: снова и снова вырывал из груди пылающее сердце и освещал команде путь к победе. Семья перебралась в Москву.
С тех пор Зямбаево при любой возможности с провинциальной ревностью подчёркивало и выпячивало свою принадлежность к рождению и становлению олимпийской звезды. Средняя школа выделила бывший буфет под музей имени Д. Ветрова. Сам Ветров о том не подозревал, не имея свободной минутки, буквально раздираемый между нескончаемыми изнурительными тренировками, триумфальными выступлениями по всему Земному Шару и позированием для модных журналов.