Сам-то Иван Иванович Собакин семью нашу хорошо знал и всё-ё отцу лавку на Ряснике открыть советовал, а когда тот помер, то, бывало, как встретить мамку, так обязательно и спросить:
Чего, Дуняш, в лавку-то к нам не приходишь?
Да совестно мне, Иван Иванович, у меня ж и так долгов-то
Ничего, приходи.
И вот пошла мамка к нему под праздник, а он и надавал ей и муки белой куль, и дрожжей, масла, гостинцев разных для нас. Мамка было раскрыла рот что, мол, денег то не хватить, а он:
Ну ладно, Дуняш, ладно
А сам шу-умить с приказчиком нарочно, чтоб отец не заметил, тот-то стро-огий был и долги в книгу обязательно записывал.
Спасибо тебе, Дуняш, спасибо.
Да бярёть долговую книгу, раз и зачеркнул в ней долг.
Добрый был человек Иван Иванович, хороший, да и жена его, Людмила Васильевна Она хоть и помешшицей была, но такой простой казалася! Даже праличом ругалася. Своих детей у неё не было, можить потому и любила меня и даже хотела к себе в дом прислугой взять, но мамка воспротивилася:
Не, не отдам. У вас приказчиков молодых много, еще с пути собьють мою Маню.
Да нет, мы строго будем.
Ну-у, строго Где ж за ними уследить!
Что на его фабрике делали? А вот что. Тогда ж на крупных из пеньки веревки пряли, канаты делали, а на нашей только отходы пеньковые обрабатывали. И называлися они лапами. Бывало, ходить по кругу лошадь и барабан с зубцами врашшаить, а ты стоишь, и эти лапы через зубцы пропускаешь, пропускаешь, костра и мельчится. Дома-то, на мялке, костру так не разобьешь, не-ет, а вот на этом барабане После него лапу эту трясешь, трясёшь и складываешь. Потом их прессовали в бунты, перепутывали веревками, грузили и куда-то увозили.
Раз трясу я эти лапы, а тут и приходить Коля, сын Тихона Николаевича, нашего управляюшшего. Стал в сторонке и всё смотрить, смотрить на меня, а когда я чуть ослобонилася, подошел, взял за руки и говорить:
Такие рученьки маленькие, а делают грязную работу.
Посмотрела я на него так-то А его-то руки белые, мягкие, да и сам чистый, выхоленный. А во чужой!.. Вот и начал этот Коля приходить, как что, и вотон! Мамка, бывало, забяжить ко мне, приподнимить папуши, а там груши, яблоки. А другой раз и котлетку принесёть или пирожок какой. Вот и прознали про это наши ребяты фабричные и как начали его дразнить: «В цыганчишшу влюбился!» Прямо прохода этому малому не давали, а он еще и скажить мне так-то:
Маня, ну какая ж ты цыганка? Ты же такая красивая!
А отец-то этого Коли простоватый был, добрый. Бывало и не раз, дасть ему Иван Иванович Собакин деньги для рабочих, а он, видать, на нужды какие и растратить. Подойдёть срок нам платить, а у него и нечем, вот потом и гоняемся за ним. Прибягим в контору:
Где Тихон Николаевич?
В церковь пошел.
Пустимся и туда:
Тихон Николаевич, деньги-то наши
Тьфу, сотаны! Перекрестится: И в божьем храме, окаянные, нашли, Ну нет у меня денег, нет!
Но все ж выташшым сколько-то, хоть понемногу, но дасть Да что с ним стало, когда буржуев разгромили. То, что и с другими. Он же никуда не уехал и в такой бедности жил! Правда, не в Карачеве, а там-то, на Белой горе. Дочка с ним осталася, Марусей звали, и с Колей этим уж очень похожи были. Когда их разорили, вышла она замуж, но вскорости померла А как-то на базаре по обличью узнала я её дочку это уже после войны последней было. Узнала, подошла к ней да говорю:
Скажите мне, пожалуйста, ваша мать не Скорбилина Маруся?
Да, отвечаить.
Как вы, говорю, похожи-то
Да что вы, тетя! Похожи Ну, она лицом-то похожа, но такая зануженая41! И росточку-то Мама моя красавицей была.
Да-а, милая говорю, ты же, наверное, знаешь, как мама твоя жила. Одна девочка в семье, выхоленная, вся в кружевах. Её только на руках и носили Ну да ладно, ты мне про братьев-то расскажи, их же трое было.
Она и начала:
Виктор помер еще в двадцатом от голода и дизентерии, Вова теперь инженером в Крыму работаить, а вот Коля И замялася. Ну, я и поняла, что он или за границу ушел, или его расстреляли. А вот мама рано умерла.
Ну, ясное дело. Попасть в такую жизнь из той-то, в которой жила Тихон Николаевич хоть и из образованных был, а обеспечить её, как раньше, уже не смог.
Ишшо про фабрику тебе? Да вроде всё уже рассказала А проработала я там зиму, а весной Бывало, бягим на работу с девчатами босичком легко, быстро! А выходили рано, часам к семи, и работали столько, сколько кому нужно. Натрясешь кон-другой, а потом и отдыхаешь. Поесть с собой брали, а иногда еще и булочку какую купишь или калач за копейку. А калачи эти хоть и не из белой муки были, но до чего ж вкусны! Наешься, завалишься в свой кон на папуши и поспишь, потом опять работать и когда с работы домой бяжишь, еще и теплых булочек купишь А раз так-то прихожу домой, а у нас дедушка с бабушкой сидять и дядя незнакомый Молодой, красивый. Да и мамка встречаить наряженая, причесаная. Встречаить и говорить:
Она и начала:
Виктор помер еще в двадцатом от голода и дизентерии, Вова теперь инженером в Крыму работаить, а вот Коля И замялася. Ну, я и поняла, что он или за границу ушел, или его расстреляли. А вот мама рано умерла.
Ну, ясное дело. Попасть в такую жизнь из той-то, в которой жила Тихон Николаевич хоть и из образованных был, а обеспечить её, как раньше, уже не смог.
Ишшо про фабрику тебе? Да вроде всё уже рассказала А проработала я там зиму, а весной Бывало, бягим на работу с девчатами босичком легко, быстро! А выходили рано, часам к семи, и работали столько, сколько кому нужно. Натрясешь кон-другой, а потом и отдыхаешь. Поесть с собой брали, а иногда еще и булочку какую купишь или калач за копейку. А калачи эти хоть и не из белой муки были, но до чего ж вкусны! Наешься, завалишься в свой кон на папуши и поспишь, потом опять работать и когда с работы домой бяжишь, еще и теплых булочек купишь А раз так-то прихожу домой, а у нас дедушка с бабушкой сидять и дядя незнакомый Молодой, красивый. Да и мамка встречаить наряженая, причесаная. Встречаить и говорить:
Ты, Маня, пойди умойся, надень платьице почишше.
А я и спрашиваю:
А кто этот дядя?
Он, говорить, отцом вашим будить.
Захожу в чулан, а там уже сидить Динка с братцем и оба рявуть. Но входить и мамка к нам. Входить и говорить:
Ну, как дети, будете звать отцом этого дядю?
А мы как дали реву в три голоса:
Нет! Не бу-удем! Наш папка помер!
И вот так-то поглядела я на мамку, а она стоить как чужа-ая всеодно. Ну совсем не наша! И думаю: куда ж наша-то девалася?.. тёпленькая, ласковая а эта прямо королевна какая-то! Но тут вошла бабушка и запричитала:
Что ж вы делаете, антихристы! Как же матери вашей прожить с этих пор одной? А мы еще громче! Тогда она уговаривать стала: Ну подумайте головой! Земли у вас много, хозяин на ней нужен. Да и вас к делу приучать надо, а то будете по фабрикам мыкаться. Крестьянское ли это дело по подёнкам бегать? Нет, мы и слушать не хотим. Какому-то дядьке отдать нашу мамку? Ну, что с ними делать? бабушка-то и к мамке: Не обрашшай на них внимания, дочка, поревуть-поревуть, да обойдуца.
Вошел и дедушка:
Успокойтеся, дети, ничего мы еще не решили.
Притихли мы чуток, а мамка с дедушкой вышли из чулана, о чем-то поговорили, потом она вернулася и говорить:
Ладно, дети Ни за кого я не пойду.
Да обняла нас с Динкой, посадила братца на руки, вытерла нам слезы, носы, прижалися мы к ней И опять стала она такая тепленькая, своя! И было это в субботу, а в воскресенье дедушка с бабушкой уезжали домой, и бабушка всё ворчала:
Окаянные! Отбили счастье от матери!
А дедушка рассуждал:
По-глупому мы сделали. Надо было взять его в работники, поработал бы лето, дети привыкли б к нему, а уж потом и повенчалися.
Нет, папаш, мамка-то: Видно судьба моя такая весь свой век вдовой коротать.
Ну, что ж, Дуняша Дедушка подошел к повозке, подоткнул солому с краев: Не ты первая, не ты последняя. И когда уже сел на неё, прибавил: Видать Бог отпускаить всем людям горе по их достоинству и тому большее, кто можить его вынести.
Сел на повозку и стал выезжать со двора. Динку с Колей взял прокатить до поворота, а я осталася с мамкой. Посмотрела она вослед дедушке и заплакала. Уж очень его любила!
Глава 9 Рождество твоё, Христе Боже наш
Всё лето пробегала я на фабрике и началися холода. Нужно одёжу теплую покупать, обувку, а за что? Вот и оставила меня мамка дома. Ох, и отоспалася я, отлежалася на печке! А к самым морозам и праздники подошли, Рождество Христово42. И ждем же мы, бывало, этот праздник! Если нет у кого обувки, так родители хоть лапти сплятуть, ведь обязательно надо было бежать христославить! И уже с вечера перед праздником двери никто не запирал. Ребята в город бегали, а мы, девчонки, только по деревне христославили, и выходили из дому после двенадцати ночи. Как вбяжишь кому в хату, так и затараторишь сразу:
Рождество твое, Христе Боже наш воссиямиро свет разума тебе, солнце, кланяемся неба звезда служащая Господи, слава тебе! Оттараторим и: Тетенька, дяденька с праздником вас! С Христом, Рождеством!
Вот и дадуть кто по копейке, кто по две, а богатые и по три давали. Сунеш в вязенку эти денежки и бяжишь, бяжишь дальше. Целая улица детей! Потом праздновали на эти деньги, и кто больше нахристославил, тот заливных конфет покупал А такими они были. Делали их с кулак, обсыпали маком, орехами и каждая цельную копейку стоила. Но вкусна-а была!