Руку учительнице подавать нельзя.
И не подала. Ка-ак все засмеялися! А мне стыдно стало. И так невзлюбила её, что до самого конца ученья своего так ни разу к ней и не подошла с вопросом каким.
А писали мы в школе грифелем на дошшечках, чуть побольше тетради те были и в рамочке деревянной. Зададуть тебе на дом столбик или два, вот и считаешь, а потом сотрешь тряпочкой и опять Напишешь, закроешь ее аккуратненько и несешь в школу Бывало другие-то дети как принесуть эту дошшечку, а она и в тесте, и в картошке, и кто ее знаить в чём Но выучилася я писать буковки, потом До холодов-то ходила я в школу в ботиночках таких, как шелковые всеодно были, износилися быстро, надо обувку новую покупать, одёжу, а за что? Мамка и говорить:
Хватить, выучилася. Похлебку сваришь и неучёная, а в церкови поминанье как-нибудь найдешь. Куплю я тебе книжку, вот и учись по ней.
На том-то моя учеба и кончилася Но книжку и вправду купила, «Василиса прекрасная» называлася. Бывало, читаю-читаю ее, а ни-ичего не получается! Пока одно словечко сложу, другое и забуду. А раз пришла к нам соседка и начала читать. А во интересно! Заслушалася прямо.
Ну, просидела дома зиму, а к весне ноги-то и отнялися А вот так. Вовсе отнялися. Стали всёодно как отсиделые и всё лето я пролежала. А мать-то на работе. А Динка-то с братцем укрутятся на улицу, вот я цельный день и одна. Придуть так-то вечером соседи:
Ну, Дунь как она?
Да ляжить, не поднимается.
И еще монах к нам ходил, здо-оровенный такой, плечистый. Нестором звали. Придёть, станить возле печки и глядить на меня. Другой раз и с час так простоить, а мамка спросить:
Что ты, Нестор, смотришь-то на нее?
А он:
Да ничаво, ничего Ляксевна
А говорили, что он лечил так. Другой раз гляну на него, а у него глаза голубые-голубые! Улыбнется:
Девочка Маня хорошая. Выдерится она, Ляксевна.
И выдралася. Раз так-то крутилася-крутилася на лавке Слышу ж, там-то, на улице дети играють, кричать вот и добралася кое-как до ухвата, оперлася на него, поднялася, подвигала к порогу. И только одно помню: какая ж радость в душе забилася, когда, наконец, улицу увидала! Светло-то как, солнышко светить, травка зеленая растёть! Стою и смеюсь!.. А дети как бегали, так и бегають. И никто на меня внимания не обратил, что сама вышла. Будто так и надо и ладно.
Прошло недель шесть. Ноги мои окрепли и засобиралися мы на Масловку к дедушке, как раз праздник церковный приближался. А там ровесницы наши жили, дядины дочки Саша, Таня и Дуня. Только пришли к ним, а Дуняшка сразу и затараторила, как ходили они с матерью в женский монастырь к тетке-монашке, как провела их та к себе в келью, напоила, накормила, а еще как потом на паперти девочки пели:
Ну, как ангелочки всеодно! Все в платьицах одинаковых, платочки на них беленькие, свечечки в руках, все сыпала и сыпала: Манечка, ну как же там хорошо!
И стала меня уговаривать идти в монашки, её-то родители уже согласилися: пусть, мол, идёть, нам за это Бог грехи простить, да и ее душа спасена будить, а теперя дело за мной и моей маерью. Ну, я-то сразу согласилася, а вот мамка:
Не-е, пусть на миру живёть. Работать будить, детей выхаживать. А там что? Без всякого роду-племени останется?
Но потом и она согласилася, сказала деду Ляксею, а тот:
Ну чего они в монашки пойдуть? Горбатые они, чтолича, аль кривые? Ведь там хорошо тем, кто деньги в залог вносить, тогда их и рукоделию учуть, грамоте, а наши девки будуть на скотном дворе работать.
Но мы свое! И пришлось дедушке запрягать лошадей да ехать к той монашке, она как раз гостила у родных в соседней деревне. Привез и говорить:
Мать Марфа, расскажи ты им, неразумным, всё, как перед Христом.
А она:
Ляксей Ляксеич, все расскажу, ничего не утаю. Отговаривать их грех большой, а сманивать не меньший. Слушайте.
И начала: как же трудно ей было, когда изменил ей ухажер и женился на другой! Не вынесла она позора этого и ушла в монастырь.
Бывало, как приснится обидчик мой, так плачу-плачу у себя в келье!.. А со мной старая монашка жила, так подойдёть и начнёть уговаривать. Успокоюсь, а потом опять И мучилася я так с год. Но потом привыкать стала, и отослали меня на кухню. Три года тесто там месила, пока ни постригли в монашки, ни дали другое имя.
И как там живется? стали приставать с Дуняшкой.
И как там живется? стали приставать с Дуняшкой.
Да работы в монастыре много. Ведь всех накормить надо, обшить, всюду прибрать, воды наносить. А когда праздники подходють, то и вовсе чуть с ног ни валимся. Народу-то вон сколько в монастырь приходить!
Послушали мы с Дуняшкой, послушали и разочаровалися. Думали-то, что будем там только молиться да по саду гулять, а оказалося во-он что!
Глава 7 И соскочил с меня страх
Всю зиму просидела я дома, а к весне повела меня мамка на фабрику:
Будешь со мной работать. Здесь хоть и трудно, но хорошо платють.
А шел мне тогда уже одиннадцатый год. Привела в сарай, где работали, и вот как сейчас помню: стоять бородильшыцы и пеньку бородють. Перед каждой шшеть закреплена, а на ней в два ряда зубья острые И бо-ольшие, с полметра, должно. Бярёть бородильщыца бородку пеньки, кидаить на эту шшеть и-и на себя ташшыть, и на себя. Когда вся костра от нее отсыпется, так пенька пышная становилася, мягкая, и называлася уже не бородкою, а папушею. Возле каждою бородильшыцы еще и кон стоить, как только она набъёть его до верху, так и отнесёть к приемшыку, а тот стоить, выворачиваить эти папуши, смотрить: как она сбородила, сколько? Хорошая бородильшыца четыре пуда за день могла набородить, копеек по пятьдесят зарабатывала.
Осмотрелася я чуть, а мне и говорять: вон из-под тех-то и тех-то бородильшыц костру вынимать будешь. И должна я была подойти к каждой, набрать в постилку костры, снести ее на грогот и высыпать в него Что за грогот? Да был он должно с нашу печку, метра два над полом. Сейчас как сыпанёшь костру в него, так он и закрутится, костра отсеивается, отсеивается и когда, наконец, останется от нее одна брызга, то должна я ее отнести к той бородильшыце, у которой и выбрала. Ну, проработала я первый день на этом гроготе и аж задохнулася! Казалося, что забила пылишша все мои легкие и ни-икак не прокашляться, ни-икак не продохнуть! Говорю мамке:
Ма, крепко ж трудно! Лучше я опять на бахшу пойду, там хоть и тяжело, но все ж на воздухе.
Привыкнешь, только и ответила.
И осталась я, и привыкла. Кончали мы работать в шесть часов, а летом в эту пору солнце высоко-о стоить! Тепло, зелень кругом, до деревни километра четыре. И вот идем, бывало, песни кричим. Весело-то так! А ходили мимо бахши, и подруги-ровесницы, что там осталися, всё-ё завидовали. Мне-то на фабрике платили двадцать копеек за день, а им только по десять.
Как-то раз получку нам задержали допоздна и так случилося, что девчата, с которыми домой ходила, ушли раньше. А было уже часов десять. Ну, зашла я к пекарю, купила булочек горячих, а хозяйка и говорить:
Что ж это ты так поздно, девочка?
Да мне тут недалеко, отвечаю.
Не-ет, доченька, вижу я, что ты из деревни, она-то. Но ничего, бяги. Тут, вроде, спокойно, Бог дасть, никто не обидить.
Пошла я Ну, когда шла по городу, хорошо было, народу много гуляло, а вот когда за город вышла Ни души! А тут надо было переходить через мост тот проклятый Говорили-то, что в двенадцать ночи под ним нечистые силы сбиваются и что раз человека под ним зарезали А так дело было. Недалеко от этого моста жил бедный мужик со своим семейством, и однажды убил какого-то богача под этим мостом. Рзбогател. Но когда прошло много лет, стал он раз под праздник барана резать, а тут крик: «Человека убили, человека зарезали!» Выскочил на улицу, а руки-то в крови! Да еще и нож Вот и закричали сразу: это он убил, он! Отнекивался этот мужик, отнекивался, но ничего не помогло. Схватили его. И только на суде он признался, что да, убил человека, но давно это было Да и вообще, много страшного рассказывали про этот мост, и вот когда я все это вспомнила, то аж волосы дыбом стали. И почувствовала, как платок стал на голове подыматься, да и вся всёодно как задеревенела и ни-икак не могу ступить на доски! Побежала назад, а сама и думаю: а как же дома-то?.. меня ж мамка ждёть, волнуется. Да вернулася, подошла к опять опять а ступить на него всеодно не могу! Рядом столб стоить, а мне кажется, что сатана. И рога то у него длинные-придлинные! А когда зашла сбоку да глянула под доски А там черти! Кишать прямо и ждуть, когда я только ступлю на него и тогда они схватють меня и сразу слопають. Но идти ж надо? Ну, думаю, пусть будить Божья воля! И как пустилась через этот мост что было силы! Бягу, пятками по бревнам стучу, ног под собой не чую и думаю: это черти за мной гонются!.. Ну, а когда почувствовала землю теплую под ними, то притормозила чуток, оглянулася. Никого нетути, темень вокруг Да остановилася, отдышалася, отошло сердце и пошла дальше.