Я поднялся на первый этаж, подошёл к двери, где меня ждала любимая чашечка с голубой каёмочкой, и вдавил кнопку звонка.
О, Боже! Когда же это прекратится? Ох, и паразит же ты! услышал я приглушённый металлической дверью голос милой и понял, что она рада моему приходу.
Сердце моё зашлось от предвкушения близости с ней, и я облизал пересохшие губы. Ощутив знакомый вкус, я вдохнул аромат, исходящий от неё через закрытую дверь, и голова закружилась от надвигающегося тепла, тепла моей милой чашечки с голубой каёмочкой, в которую я страстно желал впиться губами.
Резко распахнулась дверь, и я увидел её, милую пальму в кадушке, а рядом столик с двумя чашечками.
Родная, как ты мила! воскликнул я, и от избытка чувств шлёпнул подругу по животу.
Ну, ты паразит! откуда-то издалека прилетел голос подруги, и её маленький кулачок уткнулся в мой глаз, а вскоре и она сама впорхнула в прихожую из гостиной.
Полюбовавшись праздничным фейерверком, я мысленно поблагодарил её за подарок, а вслух сказал: «Тебя две?»
Милая подруга не ответила, видимо она не слышала не только мои слова, но и то, как я зашёл в её уютную квартирку.
Да, и пусть себе, подумал я, одна или две, какая разница. Моя чашечка на месте, а остальное трын-трава, шаркнул ногами о коврик на лестничной площадке и чётко услышал новый каскад приветливых слов подруги: «Вот же, паразит! И когда же ты угомонишься?» Её слова дали мне понять, что настал мой звёздный час и пора мчаться на балкон. Будучи там я запутался в развешанных для просушки трусиках подруги, и хотел в порыве негодования, оттого что они мешают обзору любимого пейзажа, разорвать их, но резкий хлопок снизу, а затем и ударивший в нос запах сероводорода остановил мой порыв. В связи с этим резко отпало желание созерцать «город на ладони» и назрела необходимость заткнуть не только ноздри и рот, но и уши, что я немедленно и сделал, накинув на голову первую попавшуюся в руки тряпицу, которая, как в дальнейшем оказалось, предназначалась совсем для другой цели, а именно: для прикрытия некогда белоснежных сопок милой подруги, ныне осевших под грузом прожитых лет.
Мрак сковал мои глаза, я выбросил руки вперёд и, обшаривая ими чёрное пространство, зашаркал ногами в его пустоту. В тот же миг до моего слуха долетели слова: «Паразит, когда же ты успокоишься? И перестань шаркать ногами! Всё бельё посбивал и руки твои пакостные Вслед за этой недоговорённостью, подруга с новыми словами впилась ногтями в мою правую кисть. Что ты там потерял, паразит?»
Ничего! буркнул я и вылез наружу, более удивившись резко посвежевшему воздуху, нежели не рассосавшемуся мраку. Ты где? Я ничего не вижу.
Сейчас ты у меня всё увидишь, ответила подруга и приложила свою руку к моим глазам. Я действительно прозрел, чему был несказанно рад, но более всего, конечно, тому, что она стояла передо мной одна. Я мысленно потёр руки и, проговорив, также мысленно: «Слава тебе, Господи! Не надо делить на троих!» направился к столику с чашечками, к сожалению пока ещё не испускающими нежнейший болотный аромат чая «Вдохновение».
На троих! взревела она как гудок паровоза. Ты за кого меня принимаешь, паразит ты этакий!
Я молчал, вращал глазами и ничего не понимал, а моя милая всё больше распалялась.
Делить на троих?! Да как только язык у тебя повернулся сказать такое, выродок, недоносок головоногий!
Почему головоногий? Никакой я не головоногий! Голова у меня не лысая и ноги мохнатые, даже на груди кущи и дебри непролазные! думал я, продвигая руку в чашечке.
До чего же ты мне надоел, паразит! Вздумал меня делить! Да, я тебя сейчас прибью!
Вслед за этими грозными словами в гостиную вошла сама хозяйка этих слов, моя подруга, но почему-то с моим закопчённым ковшом, из которого вился парок. Я замер, но не из жадности или боязни быть прибитым, а от понимания приближающегося мига наслаждения чаем «Вдохновение». Мне хотелось выразить слова благодарности, но вместо них я сказал: «Ты когда это поселилась в моей квартире? Я тебя к себе не приглашал и не разрешал брать без моего разрешения мою посуду!»
Моя милая была от меня метрах в пяти, но это не было для неё препятствием. Пощёчина не заставила себя ждать.
О-о-о-о! застонал я от боли и, предвидя, что за первой пощёчиной последует вторая и третья, выбросил руки вперёд и, махая ими, как бабочка крылышками, побежал прочь от милой.
Моя милая была от меня метрах в пяти, но это не было для неё препятствием. Пощёчина не заставила себя ждать.
О-о-о-о! застонал я от боли и, предвидя, что за первой пощёчиной последует вторая и третья, выбросил руки вперёд и, махая ими, как бабочка крылышками, побежал прочь от милой.
Вот же паразит, ещё и лягается! услышал я её голос у самого уха и прекратил бег, при этом и остановив работу рук.
Давно пора угомониться, сказала она и поставила на большой квадратный стол, за которым я сидел в ожидании мига наслаждения, заиндевевший кофейник, затем подошла к пальме и надломила её макушку. Пальма пискнула и раскрылась экраном телевизора, с которого лилась желанная реклама чая «Вдохновение».
Всё! Опоздали! Не успеем! тихо проговорил я и с протяжным стоном ударил кулаком по колену.
Зато успею я, проговорила подруга, после чего я почувствовал жгучую боль в глазах, а не в колене. Экран сверкнул радужным фейерверком, затем сверкнули искрящимся льдом бёдра подруги, нырнувшей в него по ну, по эту, а может быть по ту самую ну, да ладно, постараюсь выговорить, если прошевелит пересохший от жажды язык, по самую по-пе-по-па-по-пы-по-пу. Пока выговаривал столь длиннющее название того, что ныряло, подруга уже стояла возле стола и радостно улыбалась. В её руках поблёскивали пакетики чая «Вдохновение», выловленные из телевизора.
Я возликовал и вспомнил, что, направляясь на чаепитие, прихватил для любимой подруги подарок.
Знаешь, что у меня есть? обратился я к ней и, не дожидаясь ответа, сунул её руку в мой карман. Там подарок для тебя.
Пропади ты пропадом со своим подарком! взревела подруга, и ударила по подарку своей тяжёлой ладонью.
От восторга я крепко сжал глаза и оказался на крыше дома, где купил сто граммовую пачку чая «Бодрость».
И вновь я стою у двери квартиры подруги и жму на красную кнопку звонка. Пространство за дверью молчит. В радужном настроении я пинаю её дверь, посылаю милую не только последними, но и первыми словами на кухню за кипятком, и иду к столику у пальмы.
В знак благодарности за ласковые слова моя ненаглядная хлопнула дверью перед моим носом и, стоя на лестничной площадке, я ясно услышал её доброжелательную тираду: «Ну, ты и паразит! Болтался невесть где, а сейчас покоя не даёшь! Угомонишься ты сегодня? Или мне угомонить тебя?»
Угомонение не заставило себя ждать. «Нежное» касание её пятки моей голени привело меня в восторг. Я расцвёл, как майская роза, и хотел ответить ей, если и не нежными поглаживаниями её увядшего лица, то хотя бы словами благодарности, но милая подруга канула, как в воду, а расточать любезности пальме, под которой я расположился, почему-то не было желания.
Поднимайся! проговорила она, ухватив меня за правую руку. Видно без чая «Вдохновение» ты так и не угомонишься!
Подожду здесь, возьми лучше «Бодрость», ответил я и повернулся к ней спиной.
Ах, ты так! Ну, я тебе сейчас покажу бодрость! ответила она, затем рявкнула мне прямо в ухо. Паразит! Злыдень! Утроба твоя ненасытная! Что б ты сгинул, нечисть окаянная!
Тише можешь? Ты мне мешаешь! буркнул я, всё ещё не поворачиваясь к ней.
Ах, теперь я уже тебе мешаю! Ну, погоди, водкохлёб окаянный! ответила милая подруга и выпалила новую тираду из нежных слов.
Ладно, замолчи! Завтра я тебе подарю «Вдохновение». Вырежешь логотипы и обязательно выиграешь чайный сервис. Будем пить вместе, и каждый день.
С тобой вместе? Никогда! ответила она, да так твёрдо, что я поперхнулся и вылил на её прекрасный палас всё содержимое моего желудка.
А-а-а-а! взревела она и погладила меня по макушке своей кувалдой-кулаком. Остатки содержимого желудка, подкатившие к горлу и стремящиеся вырваться наружу, провалились туда, откуда секунду назад пытались вырваться, и в утробе стало так хорошо, что она заурчала от удовольствия. Одновременно с этим кто-то позвонил в дверь.
Гостей нам не надо, проговорил я, утирая рот кулаком.
Сам-то ты кто здесь? Не гость ли? Толку-то от тебя. Напьёшься, а потом
Я вновь поперхнулся, отчего заложило мои уши, и уже не расслышал продолжения её речи.
Я открыл глаза. Надо мной колыхался серый потолок и в паутине чёрная, некогда прозрачная, стеклянная люстра.
Я лежал в двуспальной кровати с панцирной сеткой. В голове шумело, во рту скакал эскадрон гусар летучих.