Отшельник и странник - Evgenii Shan

Отшельник и странник

Evgenii Shan

© Evgenii Shan, 2021

Декабрьская Сибирь осталась где-то далеко с её морозами, туманами и запотевшим кухонным окном. Чифир уже не помогал, сигареты были оставлены давно в прошлом, а вино грозило сумасшествием. Настойка полыни, которая спасала от гриппа и простуд, навевала фантастические образы, душа отлетала куда-то далеко и звала за собой. И в этом полу наркотическом состоянии навязчиво приходила мысль «писать, писать, всё рассказать что чувствую, открыть истину, которая открывается понемногу». Душа металась, тайга уже не приносила успокоение надолго, потому что тайгу ту, медленно, но верно, забирали из рук и отдавали кому ни попадя.

Песок памяти

С моря остров казался бархатным, кудрявая зелень деревьев сплошных ковром покрывала горы, спускающиеся к пляжу. Полуденный штиль в промежутке между приливом и отливом делал море гладким и ласковым. Мелкие волны начинались только на мелководье, подталкиваемые морскими течениями там, где смешивалась соль с пресной водой речки. Узкая полоса пляжа длинным полумесяцем тянулась более чем на полкилометра по западному побережью острова. Мелкие ряды волн торопливо бежали к берегу и пропадали в песке, оставляя узкую полоску мелких обломков раковин, какие-то палочки и травинки.

Штиль почти полный, спокойствие в этот жаркий день, как и во все остальные. Кудрявая зелень джунглей почтительно стояла поодаль, давая полосе песка принимать на себя прибой. Только кокосовые пальмы иногда осмеливались выйти чуть ближе к морю. Они не создавали тени как мангровые деревья, а поэтому были приняты пляжем как случайные гости. Старый монах сидел на корточках в тени дерева Ху-Кван и смотрел в море. Лицо с глубокими морщинами было светлее обычных для этих мест. Шафрановая мантия сползла с плеча и открывала сухое татуированное тело. Мускулы тугими жгутами связывали кости, но такая худоба не казалась измождённостью. Сак-янт перемежался с татуировками не совсем привычными для буддистского населения острова, они были немного крупнее и выдавали художественную натуру давнишнего татуировщика  они были очень старыми. И вдруг между кхмерскими письменами, драконом и тигром мелькнул маленький синий якорёк с обрывком пенькового каната.

Он не медитировал в позе лотоса, не отдыхал вытянув ноги, монах сидел на корточках, и это положение нисколько не смущало его неудобством. Он растягивал спину. Йоговские асаны давно забыты, комплексы боевых искусств выполняются лишь по редкому желанию  сама жизнь текла уже много лет по закону вселенной. Неисчерпаемыми песчинками морского пляжа с неожиданными вкраплениями перламутровых осколков и случайного морского мусора, который при гниении пах приятно и не смущал никого. Песок струился тоненько из кулака монаха вырастая горкой и разравнивался смуглой сухой ладонью, превращался в часть этого пляжа, терял свою временную индивидуальность. Найти в песке золотую цепочку, утерянную редкими туристами, такая же вероятность, как и острую булавку или гвоздик, который поранит ногу. На гвоздик наткнуться шансов ещё меньше  морская влага, пропитывая песок, быстро изржавит металл, превратит его в безопасную часть песка.

«Жизнь справедлива и небо благосклонно к человеку»  произнёс монах вслух.

Попрошайка скворец покосился на него жёлтой бусинкой глаза и что-то пикнул гортанно. Птицы не боялись монаха, справедливо считая его частью их мира. Как и кедровка из далёкого холодного края, скворец протяжно протянул что-то. Сухая тёмная рука нырнула в монашескую сумку и протянула птице кусочек пресной лепёшки. Такие лепёшки пекли для него в деревне раз в неделю, не удивляясь капризу. Здесь привыкли к этому невесть откуда взявшемуся отшельнику, приходившему за поднесением пищи не часто, но регулярно медитирующем в монастыре. Редкий мирянин мог похвастаться беседой с ним, хотя, по слухам, монах не отказывал в общении. Речь его была медленной и плавной, как и полагается, но говорил он о вещах далёких для рыбака он говорил о времени.

Время как морской песок пляжа, течёт между пальцами и его не удержать. Зримые песчинки  не капли воды, они не исчезают в никуда, они остаются тут же и их можно снова взять в руку, но горсть песка уже будет другой и песчинки другие, и потекут между пальцами они по-другому. Старая мудрость о том, что нельзя дважды войти в одну реку, тут принимала свой особый смысл. Если оставаться на берегу реки невозможно, невозможно отстраниться от течения времени, то песок  это то, что мы сами делаем с временем. Мы ступаем по этому времени, по этим песочным часам, перебираем песок в руках, находя иногда в нём жемчужины, мы оставляем его течь через пальцы и идём дальше, но мы можем сохранить часть его для себя, насыпав карман. И хоть этот песок уже будет не тот, именно эта часть хранит что-то в себе, именно в ней находятся те песчинки, что когда-то радовали нас и, при терпении, эти песчинки можно найти.

Для крестьян и рыбаков острова, защищённых канонами буддизма, можно было не думать о времени, жить одним днём. Жить правильно и, законами кармы будущее будет обеспечено. Когда монах говорил, что можно идти и не оборачиваться, его понимали. Когда монах говорил, что можно вернуться, ему не верили. Но когда монах говорил, что можно видеть будущее и исправить прошлое, в его словах чувствовали удивительную силу знания. И приклонялись перед ней. За годы жизни в Сиаме монах так и не привык к беззаботности, свойственной местным жителям, но это давало ему преимущество в освещении значения закона Кармы в своих редких беседах с мирянами.

Ретрит в буддистском монастыре

Первый ретрит

Первые дни в медитационном центре оказались довольно томительными вопреки ожиданиям. Спокойствие приходило не сразу. Молчание давало еще больше причин для того, чтобы мысли начинали роиться в мозгу и выводить из равновесия. Старый монах, которому он помогал в небольших делах по хозяйству, не проронил ни слова за весь период обучения Анапанасати. Випасана отступала далеко от мятущегося сознания. Монах-поляк на ежедневных лекциях объяснял сущность буддисткой философии, это была единственная человеческая речь в десятидневном отрезке ретрита. А ночью мысли подступали снова и снова. Прошлое, оставленное далеко в Сибири, не давало покоя. Оно приходило вслед за любыми попытками оставить всё в стороне, погрузиться в течение бытия, раствориться в нём. Медитация в шагах была более продуктивной в этом плане, а практика тайцзи заставляла сосредоточиться именно на движениях.

От китайских внутренних практик можно уже и на чанкаму переключиться. Осознанность в шагах давала возможность оставить всё по ту сторону жизни. Участники ретрита вели себя по-разному, цели тоже были у всех разные. Мало кто собирался погружаться в сам буддизм, для многих это был просто отдых от насущных дел в Таиланде. А Таиланд диктовал свой ритм жизни, напряжённый и расслабленный в одно и тоже время. Наверное, в этом случае отбросить всё было проще. Но и здесь первые дни сказывалась неумелая попытка спрятаться от действительности. До нервных срывов и слёз женских представителей, но курения в туалете украдкой или подсознательная демонстрация своего «идеального» тела у мужских представителей искателей ИСТИНЫ. В какой-то момент вдруг всё пришло в состояние покоя. Муть в воде отстоялась и она стала прозрачной. В один из таких дней его разбудил сосед, сказав, что медитационный час закончился и все разошлись. Погружение в Випасана оказалось незаметным, он сидел один посреди вихарны, а всё вокруг заливал золотой свет. Даже статуя Будды в верхнем углу зала была видна смутно, окружающей действительности как будто не существовало.

Возможность оставить навязчивые мысли и видения радовало своей простотой. Рассмотреть пришедшую мысль и отодвинуть её  способ описанный во многих книгах, но к которому надо прийти самому. Окончание ретрита у многих всё вернуло на круги своя. Всё опять закрутилось в обычном ритме. Фотографии группами, обмен телефонными номерами с игривыми улыбками. Ему же хотелось продолжить это найденное состояние, отпускать не хотелось. Вернее, не хотелось начинать всё с начала, когда свет в далёком будущем уже маячил. Продолжение просилось само на вершине горы, в джунглях, на площадке «барабанов». Заключительный этап медитационного ретрита для него стал той ступенькой, с которой можно было начать подъём