Люся пересылает притчу друзьям. Пускай тоже разлетится как перья, который разметал ветер. Только собирать их не надо, ведь они разносят не зло, а мудрость.
КОЛОДЕЦ
«В ломбарде две женщины сдавали сумки. Одна пожилая, шляпка котелком, костюм мешочком, туфли калошками. Другая юная, тонкая, звонкая. Одетая и накрашенная по Впрочем, вы найдёте её двойника в журнале «Elle», 20.. год, 8, страница 37, фото сверху.
Сумки повисли рядышком, между шиньоном и керамическим ажурным канделябром, напудренным пылью и оттопырившим ножку, как кавалер на балу. Соседи спали глубоким сном, и сумки могли разглядывать друг друга, сколько их душенькам угодно.
Одна имела намёк на английскую кожу и источала порами благоуханную свежесть. Она сверкала золочёной застёжкой в форме буквы «О» и висела на гибком и длинном, как змея, ремешке. В ломбард же угодила, вероятно, за то, что не входила в новую коллекцию, настойчиво рекомендуемую журналом «Elle».
Другая сумка, глубокая и мягкая, ничем не отличалась от сотен сумок, обожаемых домохозяйками. Они практично рассчитаны на буханку хлеба и пакет молока, и имеют массу отделов, карманов и кармашков «на всякий случай».
«Молнию» повыше коричневого брюшка заело сразу после покупки, и расстроенная хозяйка принесла её в ломбард, сильно сомневаясь, что за неё дадут хоть пятьдесят рублей. Дали тридцать.
Нетрудно догадаться, кому принадлежала первая сумка, кому вторая.
Добрый день, поздоровалась полная сумка.
Мо-онинг, пропела в нос сумочка. И вновь наступило молчание. Старая сумка заговорила из старомодной учтивости и не успела придумать, о чём беседовать дальше. А дочь туманного Альбиона вовсе не мечтала иметь подобную собеседницу.
Не правда ли, премерзкая погода: слякоть, сырость, кашлянув, сказала сумка. Как видим, предметы обихода перенимают от своих хозяев банальные фразы, используемые для знакомства. Если бы у гламурной сумочки были плечи, она бы, хмыкнув, пожала ими.
Англичане говорят: нет плохой погоды есть плохая одежда, и модница блеснула лакированным бочком, чтобы показать, что ей не грозит ни ветер, ни дождь. Большой сумке блеснуть было нечем, и она притихла. Вряд ли возобновился бы их диалог, если бы не событие, развернувшееся на их глазах»
Я дочитала сказку.
Как? спросил редактор. Берёшься за зарисовку о сказочнице?
Подражание Андерсену. И фамилия Хансен. Это не блудная дочка Хансенов? Лариса, кажется, полненькая такая?
Про таких говорят: в семье не без урода, позор родителей, свихнулась, сбилась с панталыку, пошла по кривой дорожке и пр. Ни одно модное течение не обошло стороной эту девицу: то лохматую как пудель, то лысую, то с качающимся на темени радужным петушиным гребнем, то зеленоволосую. По природе же она была альбиноска, как и её далёкие предки. И многажды влитая русско-татарская кровь не разбавила северные гены, просолённые, вымоченные в селёдочном холодном море.
Родители, уважаемые люди, купили дочке квартиру в соседней области: с глаз долой, из сердца вон. «Выбросили кусок», как салтыково-щедринская Арина Петровна Головлёва.
О прожигательнице жизни доходили разнообразные слухи. То она на спор, в подгузнике, чепчике и с пустышкой во рту младенец в центнер весом ехала в метро в час пик, а такие же балбесы мажоры, давясь от смеха, выкладывали её на ю-тюб. То в день десантника голышом купалась в фонтане, вопя: «Я одета в красоту молодости!».
Рассказывали, Лариса даже попадала в обезьянник. За решёткой, едва ворочая языком, она требовала право на один телефонный звонок и вызов адвоката. На это ей без обиняков обещали: « Мы тебе счас кровавую дрисню вызовем, а не адвоката».
***
Её сестра-близняшка, напротив, оправдала надежды семьи. Села в кресло начальницы, вышла замуж за правильного состоятельного человека. Шумная, разбитная, она легко обрастала связями, подругами и любовниками (муж её тоже был тот ещё ходок. В таких семьях обыкновенно царят гармония, мир да лад). Обожала вечеринки, где скакала и веселилась как ребёнок. При её появлении всюду в высоких ли кабинетах, в бандитских ли притонах раскидывались руки и вырывались искренние восклицания: «О-о, кто к нам пожаловал!».
От таких мужчины теряют головы и позволяют вертеть ими как игрушками. Что-то между чеховской Аксиньей: наивно улыбающейся как молодая гадюка изо ржи, и купринской держательницей номеров Анной Фридриховной. Такой тип холодной, расчётливой, восторженной девочки-женщины. Они идут по жизни, и бетонные стены на их пути рушатся от прикосновения мизинчика.
Горе тому, кто переходит им дорогу. Так же играючи и весело они уничтожают, стирают противника с лица земли. Попавшие к ней в немилость паковали чемоданы и «с жёнами, с детьми и с домочадцы, и со всеми животы» бежали из города, где им не было бы житья.
Когда она, крупная, золотоволосая, с победно выставленной витринной грудью, стремительно двигалась к президиуму от образуемого ветра в зале разлетались листы бумаги и шевелились волосы на головах сидящих.
Вот такие разные сестрички Хансен.
Оторвавшись по полной, Лариса заявилась в родной город с имуществом, уместившимся в школьном рюкзачке. Квартиру, как потом выяснилось, она переписала на семейку многодетных алкашей.
У нас сдружилась с кладбищенским смотрителем-поэтом («Поэт несчастный и безвестный а значит и высокой пробы»). И осела в домике рядом с милейшими, кроткими, тихими его подопечными. Прибирала заброшенные могилки, садила цветы. Мыла в часовенке полы, отскребала от воска подсвечники. На отпеваниях подтягивала батюшке неожиданно чистым и высоким голосом.
И внезапно, как озарение, в ней вспыхнул дар сказочницы.
***
«Утерянные женские перчатки лежали на асфальтовой дорожке. Кто-то из прохожих повесил их на ветках клёна. Издали казалось, что у дерева выросли две оранжевые ладошки с приветливо растопыренными пальцами.
И хорошо, что они висели высоко, потому что малолетние школяры тут же попытались поддеть их. Не дотянулись и от досады лишь покидали галькой. Потеряшки дрожали от ветра и от страха перед хулиганами. Но потихоньку успокоились, освоились и начали с любопытством озираться. Нет худа без добра! Никогда бы им не увидеть со своей высоты столько деревьев, домов, людей, машин, звенящих трамваев.
Конечно, хозяйка любила и заботилась о них: смазывала кремом, сушила в расправленном виде завёрнутыми в полотенчико на подзеркальнике. Но ведь до сих они видели в основном лишь душистую полутьму тесной сумочки!
Они ещё пахли духами, но с каждым часом всё слабее. Их аромат привлёк ветер, и он, противный, носился вокруг как сумасшедший. Потом бедняжки промокли насквозь под дождём, но быстро высохли на солнце. Они всерьёз забеспокоились, не состарятся ли от таких резких климатических перепадов, и беспомощно шевелили пальчиками, чтобы размять нежную импортную кожу.
Потом вокруг расселась стайка воробьёв, и сестрички просто оглохли от их пронзительного гвалта. На одну перчатку упали перламутровые капли. Она сначала обрадовалась, решив, что именно такого драгоценного украшения ей не хватало. Но поняв природу «драгоценности» и отчего хихикает в кулачок сестричка, огорчилась. Впрочем, ненадолго: ведь брызнет дождик и всё смоет.
Вдруг обе затрепетали от страха. На них пристально смотрел мужчина. Ведь наши вещи, как собачки и кошки, сразу чувствуют плохого человека, просто не могут предупредить об этом хозяев а вы не знали? Мужчина втянул сладкий запах духов, и ноздри у него раздулись и задрожали как у зверя. Он воровато оглянулся и сдёрнул одну перчатку. Вообще-то хотел левую, но разглядел на ней воробьиные кляксы.
Напрасно оставшаяся перчатка умоляла прохожих помочь и изо всех сил раскачивалась на ветке её никто не слышал. Сестричку унёс прочь извращенец. Ясно же, что только извращенец мог разлучить парные вещи. Обычный человек преподнёс бы дорогие и почти не ношенные перчаточки жене там или любовнице. А этот шёл и жадно нюхал пахнущую молодой кожей перчатку. Слава богу, несчастная лежала в глубоком обмороке и не видела этого
Скоро она надоела перчаточному маньяку-фетишисту. Он подобрал где-то другую фаворитку. А наша состарившаяся от горя и унижения перчатка, превратившаяся в сморщенный истерзанный комочек, брезгливо была выброшена. На этом мытарства перчатки не закончились»
Ну-у, это сказка для взрослых, сказала я, дослушав историю до конца.
На детские не претендую, прокуренным голосом просипела-прохрипела сказочница Лариса.
А что же вторая перчатка?
А вот она, Лариса хитро вынула из кармана толстую руку и пошевелила коротенькими пальцами. Действительно: оранжевая, кожаная и даже слабо пахнет тонкими духами
***
Мы сидим на бревне у тлеющего костерка. Рядом дремлет, моргая поросячьими ресницами, перманентно беременная дворняга Дуся. Ларисин муж-поэт сгребает мокрые листья с дорожек в мешок и высыпает в огонь. Придавленный, он струйками испускает молочный дым, потом тут и там скользят юркие огненные ленточки. И вот пламя с победным треском вырывается, так что нам приходится отодвигаться и защищаться ладонями от прозрачного жара.