В общем, возвращаясь к своему «Революционному миросозерцанию» и его месте в собственной эволюции и судьбе четверть века спустя, незадолго до смерти, в своих мемуарах Алексей Алексеевич Боровой так оценивал это произведение: «Мои выступления против либералов начались сейчас же после Московского вооруженного восстания.
Главное мне удалось высказать в публичной лекции Революционное миросозерцание, напечатанной отдельной книжкой.
На это выступление взорвали меня две громкие тогда статьи П. Струве в Полярной звезде: Два забастовочных комитета и О московских событиях.
Со всей страстностью, мне доступной, я протестовал против морального и политического права кадетов на отделение в революции овец от козлищ, против слов только одно истинно революционное дело это достославная октябрьская забастовка и ее драгоценное детище, манифест 17-го октября. Только это революция, все же прочие революции, которыми дело революции испорчено и подорвано.
Вспоминая то, что было написано более четверти века назад (у меня нет книжки под рукой), я ничего не хотел бы изменить в ее смысле. Все, что тогда подсказал мне мой пафос революции, я и посейчас считаю правильным. Безумие революции представляется мне и сейчас самым дорогим и высоким из всего, что может быть сделано человеком.
Не только профессора политической экономии и государственного права из кадетов, но и все рационалистические мудрецы и последующих дней полагали, что революцию можно делать. Они не хотели понять, что ни жизни, ни революции а революция есть триумф жизни, весна, ее не склеить из благонамеренных кусочков. Самым умным, самым сильным не вычеркнуть из жизни борьбу, страдания, ее органические нелепости, безумие.
Революция стихийный взрыв, живой поток. В неудержимом беге несет она уродства, красоту, страдания и радости, взметает кверху пыль и шлак, взбивает пену и, бурливая и грозная, бежит по новому руслу.
Бергсоновская мысль процесс жизни не фабрикация, а организация верна. Организация идет от центра к периферии. Сначала для нее нужно немного места, минимум материи, как будто организующие силы неохотно вступают в пространство. От единого к множественному. От органического жизненного порыва вдохновения, изобретения к планомерному строительству, в духе нового открытия, новых завоеваний.
И потому так странны претензии рационалистических критиков неудавшейся, по убеждению их, революции. Безмерно наивны притязания: если бы мы стали у власти, если бы мы управляли страной, если бы
Эти если сказанные или подразумеваемые самое полное и беспощадное осуждение условных деятелей и безусловных критиков.
Почему вы не у власти? Почему не вы делаете революцию? Почему не вы управляете страной? Почему вы не оттолкнете заблуждающихся?
Потому что вам мешают ваши «если», бьют вас по рукам, пригибают вас к земле. Потому что нет у вас инстинкта и темперамента строителя, нет смелости оттолкнуться, смелости пристать. Вы взвешиваете, считаете, меряете, но не дерзаете отрезать. И вы должны посторониться.
История единственно неподкупная, честная распределительница ролей. И если не отвела она вам первой роли, значит, есть в вас какой-то органический порок. Кто хочет жить, должен уметь в мгновении переживать вечность».
* * *«Пафос» (одно из любимых слов Борового), страсть то, через что Алексей Алексеевич воспринимал все на свете. Первичны в его духовном опыте: восхищение, удивление, сопереживание, ужас, стыд, отвращение, протест Затем, заряженные энергией страсти, приходили мысли, обобщения, логический анализ, прояснение и узнавание «своего». Символы, мыслеобразы позволяли ему увидеть всеобщее через единичное, абсолютное через конкретное, благоговейно вслушаться (подобно Блоку или Чюрленису) в симфонию мироздания, ощутив ее ритмы и мелодии.