Евгений Кузнецов
Жизнь, Живи!
Тысячелетию Ярославля
Первая глава
Сначала скажу всё.
Я просто я.
А слова эти я узнал потом.
Я в колыбели. И я словно одно само зрение. Я даже не знаю, что я смотрю через глаза. Я вообще не ведаю, что у меня есть какое-то тельце Белые простыни окружают. И лицо, почему-то уже знакомое, пугая?.. радуя?.. иногда нависает надо мною.
Слышать, такого не знаю, ничего не слышу даже, конечно, и крика моего, младенца, тела.
И я отчетливо:
Куда же я попал?!..
Проговорил.
Сам себе.
Спохватился Воскликнул
На каком языке?..
Но первое, что в моей жизни в жизни моей первое, что вообще ощутил-подумал-сказал.
С этим настроением в таком состоянии: куда я попал? я и живу.
А все и всё вокруг, вижу, лишь отвлекают меня от этой моей исконной озабоченности.
И прежде всего я сам себя, забываясь.
Я словно капля, которая капнула тогда в тело, которое и сделалось моим.
Которая капнула в жизнь.
Вот в эту.
Страшное самое, как слышу, что меня когда-то не будет? Но тогда несоизмеримо страшнее казалось бы то, что меня до рождения не было! Ведь сколько-то, если и впрямь ограниченно, пожив, я (по крайней мере!..) видел солнце, дождь, лес я дышал, любил, писал
Но я я.
Радостно если хоть что-то так уж одно лишь то, что я это точно знаю.
И только радость.
Я был всегда.
Как-то.
Где-то же был, раз попал!
Это и хотел я прежде всего сказать.
Мне.
Обо мне.
То есть, как явно ощущаю, чему-то разом всему.
ВСЕМУ.
Потому и для того и просилась речь.
- Жизнь это отдавание!
Вот слово, которое само.
Пятнышко-то дыхания среди бела дня одно лишь и было
Отдавание!
Иначе а иначе и не бывает.
Глядел и гляжу: красивым, богатым, прославленным мечтает ли кто быть или стать он жаждет отдавать, он рвётся отдавать!..
Хотя бы и я вот сейчас бродя всего-навсего по комнатной ночи.
Верно, верно.
Живой каждый и всякий чем он непременно, беспрестанно и усердно, собственно, занят? Да отдаванием. Отдаванием всего, что у него в жизни ни есть.
Калорий, денег, времени движимости той и недвижимости спермы, гения, пота волос, зубов, крови
Ну и самой своей жизни.
Только этим все и заняты.
Вздох за вздохом, пульс за пульсом, миг за мигом
Кулак за кулаком, поцелуй за поцелуем, крест за крестом!..
Да и всё-то живое, покуда живое, то же и так же: дерево лист за листом, птица взмах за взмахом, ещё перо за пером, зверь прыжок за прыжком и клок за клоком.
Все вершат Отдавание!
В конечном бесконечном итоге безитожном
Лезет пигмей по стволу; его дело лезть Падает плод с кроны; его дело падать Барабанит вон интеллект на компьютере да ещё и томится, опахнутый миновавшими его бёдрами.
Примеры безумие примеров.
Дыхание то спасительное!
И будто я теперь с некоего облака:
Живёт, живёт жизнь!..
Девочка та вчера словно растворена она теперь во всём воздухе, в любом пространстве, будто стала она для меня ароматом моей комнаты, целого города, ароматом всей Вселенной.
Было, было
Лицо свое девочка приблизила снаружи к стеклу и всего-то: я её изнутри магазина вижу, а она меня нет; и смешно, и тревожно. (Ей безделушку, что ли, какую-то бы на витрине.)
А я словно очнулся
Притом от многолетия и беспутности.
Пятнышко Родилось на стекле Кружок полупрозрачный матовый От её дыхания
Она отдавала своё тепло! Отдавала стеклу и всей Вселенной свою теплоту и растворённую в этой теплоте свою влагу.
Я, не видимый всеми, видел!
И сию, ночью, минуту одарённый никак не могу обойтись без этого без этого, которое это, слова:
Бог.
Шёл потом, дыша, ногами моими по улицам города, смотрел глазами моими на живых людей и на живых собак Спал потом, наверное дыша, вот на этой смятой постели Но всё уже, чувствовал, с обновлённым сердцебиением.
Загадка загадалась и этим разгадалась.
Искалось лишь, ощущал, слово.
И вот:
Жизнь! Это! Отдавание!
Само метание моё теперь по комнате, сама горячность моя в теле, сам порыв меня из меня.
Единственно верное сейчас говорю будто никогда в жизни ничего не говорил.
И я как-то
Правдиво беспокоен!
"Я здесь".
Здесь?..
Да, я как никогда сейчас здесь.
То есть: у самого истока невидимого, но ощутимого разума, Разума.
И торжественность вокруг.
И торжество во мне.
Зашуршал под окном оранжевый осторожный свет такси кто-то что-то кому-то отдаёт!.. В эти четыре тёмные часа.
В мои, в мои.
Я это ясность и новость.
"Здесь. Здесь".
Любовь это призыв.
Посылание призыва и восприятие призыва.
В тот вечер я, как всегда на людях, был слегка скованно раздражён.
Говорили о знакомых и о знакомых книгах. То есть, конечно, попросту болтали.
С людьми, прежде всего, скучно. Они всё узнают друг от друга. А не каждый сам от себя.
Поэтому и хорошо, что все пили, и можно было мне пить.
Как и при любом общении, я затаённо и гневно ощущал своё, моё, обычное: чего-то всем от меня надо!..
Летя привычно в бездну моей искренности, мне, признаться, любому собеседнику и любой аудитории кто бы знал! сначала так и хочется выпалить в глаза:
У меня всё есть!
А собеседнице?..
В компании той разбитной она одна иноземно молчала.
И с ужасом, тем первым, я ощутил, что она сейчас обо всём, что тут видит и слышит, судит по моим глазам. И если мы посматривали друг на друга то словно бы каждый раз знакомились заново.
И казалось мне уже грехом сказать ей, опытно и брезгливо, взглядом:
Да с какой стати!
Наоборот: с первого мига её присутствия рядом не хотелось, по моей природной мечтательности, ни у кого ничего о ней спрашивать.
Павел.
Даша.
Плавная, осторожная
Люди когда слишком близко возле меня, состояние моё обычное стыд и возмущение. Стыд за то, что у меня есть глаза, уши, руки, желудок и прочие органы и члены И возмущение: оттого что они, люди, обо мне полагают, будто это всё для них!..
Но я уже служу.
"Занят".
Стыдно просить! Стыдно принимать!
"Желать. Благодарить".
Ведь если и просят, то, по сути, не меня о чём-то, а что-то моё!.. Если и предлагают то не что-то своё, а, по сути, себя для чего-то моего!..
Я же, как недавно-то понял, постоянно, всю жизнь, пекусь не о том, что и как у кого взять. А как отдать. Притом
Невидимому как бы чему-то, но
"Явному".
И я нервничаю, когда общаюсь.
И потому пью.
(Вообще, точнее бы говорить: "Я сказал мне". Вопреки-то общепринятому так называемому. "Я встал на мои ноги". Как правдиво!.. Разве что, пусть, о рубашке: "Я надел свою рубашку".)
Пил в тот раз, правда, забыв, что пью вино.
Неужели?.. Неужели?..
Испуганными оттого, что я очутился, будто лишь сегодня, на этом свете большими, как ошалело ощущал, моими глазами я смотрел сквозь невидимый воздух на эту женщину с громким редким стуком изнутри в мою грудь и, корёжа и улаживая что-то во мне, отнюдь не исподволь понимал что именно через неё, через эту женщину я как раз и мог бы пересылать что-то очень ценное моё, даже, может, всего целиком меня пересылать тому всему-то всему, Всему!..
Чего постоянно, кстати, и ожидает от меня это самое Всё.
И это, сию минуту, требовательная реальность.
Неужели придется?..
Я, моим телом и самим мною, ощутил: она это вот её кожа, цвета кожи загорелой, сколько-то прозрачная, видная только на её лице, шее и кистях рук и спрятанная под этой кожей собственно она сама, которая лишь выглядывает из-под этого покрывала Её доступные пока только дышащие глаза, видящий рот, слышащие ноздри говорили мне, что они до меня!.. До меня!..
И я разоблачённо вспомнил, что ведь и у меня есть пальцы рук если бы для её кожи, и глаза для её глаз
Гам и толкотня вокруг были где-то.
И говорилось из близкого пространства мне: вот ты, вот я, вот я, вот ты, и уже нельзя сказать (сколько бы я ни пил), что эти самые "вот" и "вот" не какие-то особенные.
И слышалось мною:
Я красива и свободна. И ты это знаешь. Так в чём же дело?.. И ты то же и так же. Я ведь это знаю. И ты знаешь, что я знаю. Так в чём же, наконец, дело?!..
Потом шли. Уже вдвоём.
И брались откуда-то на мой язык глупости.
Проводил, то есть, её домой по-настоящему.
Шёл ночью к себе как-то особенно легко и трезво!..
Я, прежде всего, да, я Я, далее, прежде всего, живой. И не признаешь, что ты не живой и что не желаешь состоять живым Я, далее сразу, мужчина!.. И не признаешь, что, значит, есть ещё и женщины и что они по поводу меня
Даша Или как её?.. Даша.
И пришла.