Мы завидуем России, где живёт Толстой, и, узнав о смерти Верещагина, не можем ещё раз не почувствовать к этой стране уважения и почтения. Народ Великой японской империи! Откровенно говоря, что значит твоё «величие»? Какие идеалы есть у писателей Великой японской империи, кроме того, чтобы превозносить убийства и предаваться ничтожному самовосхвалению? Какие идеалы, какие стремления есть у художников Великой японской империи, кроме того, чтобы рисовать ура-патриотические картинки? Не мешало бы подумать об этом».
Были и другие статьи в японских газетах, посвящённые гибели великого русского живописца. Художник Хякусуй Хирафуку написал портрет Василия Верещагина (который затем был сфотографирован и опубликован всё в той же «Хэймин симбун»). А поэт Нобуюки Уцуми сочинил стихотворение «Плач по Верещагину»18:
Какой великолепный порыв
Изобразить своею кистью ужасы войны,
Чтобы распространить по свету,
Среди всех людей желание мира!
О, высокое влечение
Посвятить искусство идеалам человечности.
Ты приехал на поля кровавых битв издалека
И смело встал под пушки,
Чтобы встретить смертную беду.
В заливе у Порт-Артура, кишащем
Морскими хищниками, ты свои краски
Разбавлял морской водой, и под светом прожекторов
Вдохновенно отдавался свободе живописца.
И когда рассеялся пороховой дым,
Там уже не реял над волнами контур корабля.
Неисчерпаема скорбь как неисчерпаемы
Вечно плещущие глубины тех морей.
Не будучи богом, едва ли ты мог предугадать,
Что именно войне, которую ты всецело ненавидел,
Будет принесено в жертву
Тело твоё.
Я не столько скорблю о гибели Макарова,
Который, быть может, и великий воитель
Но тебя, Верещагин, о мастер холста,
Не оплакать никак не могу.
Однако вот оно и адмирал,
Выдающийся своим ратным искусством,
И художник, любяще преданный делу мира
Оба они, связанные благородной дружбой,
Погребены в пучине морских вод.
Запечатлей же, история, эти время и место
Запечатлей, что 13 апреля 1904 года
Вдали от горных берегов под Цусимой
Погибли душа мира и душа войны.
Увы, наделённый от евангелия мира
Миссией любви, ты спустился с небес,
Но наказа не совершив до конца,
Ты уже возвращаешься на небеса.
И этим ты доказал всему свету,
Своей собственной жизнью доказал, что война,
С помощью которой люди губят людей
Это безмерный грех.
В самом деле, люди, охваченные жаждой воевать,
Поголовно преображаются в бесов.
Пламя пылает, льётся кровь,
Свет выглядит как подлинный ад.
О, ты понял своё призвание
И пожертвовал телом неповторимым своим
А почему не гибнет, не предаётся позору и смерти тот,
Кто хвалит бойню и обольщает ею людей?
А твои пусть исчезли под пеной моря
твоя жизнь и твоя кисть,
Пусть полотна твои не завершены,
Но бесценна своими ратными заслугами эта смерть,
И эта слава будет сиять века.
Сколько бы ни терпели поражений отечества,
Слава искусства его человечность.
Так гляди же вот плывёт по волнам Бог моря, Дракон,
И увенчивает тебя лавровым венком.
***
В эти горестные для Порт-Артура дни 1-я армия генерала Куроки в Корее готовилась к наступлению. В устье реки Ялу вошла японская флотилия, состоявшая из двух канонерских лодок, двух вооружённых пароходов и двух минных катеров. Под прикрытием этих судов началась переброска материалов для строительства мостов через реку, на правом берегу которой ждал неприятеля Восточный отряд генерала Засулича (младшего брата революционерки Веры Засулич) в составе двух дивизий и Забайкальской казачьей бригады.
Тамэмото Куроки не торопился вступать в бой, накапливая силы: многие его части пребывали ещё на марше. Двигались на север колонны японской пехоты. На огромные расстояния растянулись обозы: топот копыт и стук тележных колёс разносились далеко от пыльных дорог и каменистых троп, наполняя окрестности нескончаемым грохотом.
Михаил Иванович Засулич тоже не спешил, поскольку имел приказ от Куропаткина затруднить японцам переправу через реку и, выяснив силы противника, отступать к расположению русской Маньчжурской армии, избегая решительного сражения.
Михаил Иванович Засулич тоже не спешил, поскольку имел приказ от Куропаткина затруднить японцам переправу через реку и, выяснив силы противника, отступать к расположению русской Маньчжурской армии, избегая решительного сражения.
Тем временем 10 апреля крейсера «Россия», «Рюрик» и «Громобой» в сопровождении двух миноносцев вышли из Владивостока и направились к побережью Кореи. Там в порту Вонсан находилась большая неприятельская эскадра, обеспечивавшая высадку японского десанта. По стечению обстоятельств как раз 10 апреля вице-адмирал Камимура вывел эту эскадру из порта и, взяв курс на север, разминулся с русскими кораблями. Последние объявились у Вонсана утром 12 апреля и потопили торпедой стоявший на рейде японский пароход «Гойо-Мару», днём пустили на дно каботажное судно «Хагинура-Мару» (предварительно сняв с него команду), а ночью в Сангарском проливе настигли военный транспорт «Кинсю-мару».
На борту транспорта, кроме семидесяти двух моряков, находилась пехотная рота японской армии, а также морской ревизор с сопровождавшей его командой из семнадцати человек, несколько купцов и семьдесят семь рабочих-кули. Все гражданские пассажиры «Кинсю-мару» были перевезены шлюпками на русские крейсера. А японские солдаты и офицеры не только отказались сдаваться, но внезапно открыли беспорядочную винтовочную пальбу по «России», ранив рулевого и кочегара. В ответ вражеский транспорт был обстрелян и получил в борт торпеду. После того как «Кинсю-мару» затонул, моряки «России», «Громобоя» и «Богатыря» выловили из воды ещё двести девять японцев.
Затем русские корабли взяли обратный курс и благополучно вернулись во Владивосток.
А генерала Куроки торопили из императорской ставки с вторжением на территорию Маньчжурии. Наконец, собрав мощный кулак в шестьдесят тысяч бойцов (против девятнадцати тысяч русских, вдобавок рассредоточенных по всему фронту вдоль реки), он бросил свою армию в наступление. В ночь с 16 на 17 апреля и весь следующий день японцы под прикрытием артиллерии и при поддержке речной флотилии наводили понтонные мосты на речные острова Куюри, Осеки и Кинтеи, затем перебрасывали туда войска и артиллерийские орудия. Наутро 18 апреля они форсировали Ялу в районе города Тюренчен и, прорвав русскую оборону, стали охватывать левый фланг отряда Засулича. Навстречу неприятелю выдвинулся резервный 11-й Восточно-Сибирский стрелковый полк, но скоро вокруг него сомкнулось кольцо окружения, из которого полк сумел вырваться, потеряв половину личного состава, в том числе и своего командира полковника Н. А. Лайминга.
После этого генерал Засулич отдал приказ на отступление.
Путь в Маньчжурию для японской армии был открыт.
***
Владивостокский отряд крейсеров 2 мая 1904 года потерпел серьёзный урон: крейсер «Богатырь» налетел на скалы в заливе Славянка. В аварии обвинили контр-адмирала Иессена, приказавшего командиру крейсера капитану 1-го ранга А. Ф. Стемману двигаться на неоправданно большой скорости в сильном тумане «Богатырь» позже сняли с камней и поставили в док, однако ремонт затянулся, и крейсер оставался небоеспособным до конца войны.
Контр-адмирала Иессена отрешили от должности.
Владивостокский отряд крейсеров возглавил вице-адмирал Пётр Алексеевич Безобразов. Правда, ненадолго. Спустя месяц Безобразова списали на берег, а на его место вернули К. П. Иессена.
Поразительная кадровая чехарда!
А командующим флотом на Тихом океане после гибели Степана Осиповича Макарова был назначен вице-адмирал Н. И. Скрыдлов. Приехав во Владивосток, он вступил в должность 9 мая 1904 года, однако не решился прорываться морем в осаждённый Порт-Артур. По всей видимости, пожилого Николая Илларионовича вполне устраивало необременительное времяпрепровождение на берегу.
Недоумевая по данному поводу, Павел Лассман оставил несколько записей в дневнике:
14 июня:
«Об адмирале Скрыдлове нет никаких вестей, никто не знает, прибудет ли он к нам или нет. Назначение его командующим флотом было обрадовало всех, но он что-то не поторопился с выездом. И вот нас отрезали. Миноносец Лейтенант Бураков ходил уже несколько раз в Инкоу. Мы ожидали, что Скрыдлов прибудет на нём. В последнее время возникло сомнение приедет ли он вообще к нам, стремится ли он сюда? Не верим, чтобы он не мог приехать, если бы у него было на то сильное желание. Говорят, что он не ладит с наместником, у них будто есть какие-то личные счёты. Это что-то ужасное, прямо преступное! Подводить в данное время личные счёты, когда интересы Отечества в величайшей опасности!..».