Ира звонила, сказала Анна Георгиевна. Напоминала про свадьбу.
Павел покачал головой в тщетной попытке отказаться от визита.
Мам, сходи ты я там никого не знаю.
Ира, которая когда-то была их соседкой, маячила в Павловом сознании кем-то вроде далекой родственницы: трикотажные, растянутые на коленках колготки, шерстяные шортики, банка с окрашенной водой, куда они по очереди окунали колонковые кисточки, и позже, после пары случайных походов в гости манерная девица, лупящая по клавишам пианино, в окружении угрюмых молодых людей. Павел даже не знал, за кого из этих мрачных личностей она выходила замуж.
Закончился футбол, и вышел, щурясь, Вадим Викторович в майке с пятном от машинного масла; Павел виновато притих, но отца интересовало, когда нужно сдавать «бегунок» и когда выдадут «корочки», а сын вообразил, какими словами расписали его сегодняшние подвиги отцовы приятели Вадим Викторович числил в знакомых половину фирмы и на его душе заскребли кошки.
У нас два ваших раздолбая будут защищаться, сказал Вадим Викторович. Уровень слабенький до Туполева далеко.
Туполев не оканчивал наш замечательный институт, резонно возразил Павел. Он окончил императорское техническое училище.
Он сменил тему и спросил про самолет, о котором так истово судачили в курилках; в тесной кухне не было свободного пространства для троих, и Анна Георгиевна, чтобы не мешать мужчинам, ушла в комнаты, унося с собой аромат розового масла из сувенирной болгарской пробирки, которую ей подарили на день рождения.
Вадим Викторович капнул аджики на картошку и заговорил. Павел, слушая и с тревогой рассматривая кровавый сосудик в отцовском глазу, удивлялся, что после абсурдных изречений, сделанных с неимоверным апломбом экспертами во всех науках сразу, он, не выходя из дома, получил самую точную и исчерпывающую информацию.
На самом деле простая идея, говорил Вадим Викторович. Значительная часть у биологов другое ведомство, притирка а они не торопятся, никакой нормальный человек под Морозова не пойдет: он же растопчет, уничтожит, согнет в бараний рог.
Самолет оживал в негромком баритоне Вадима Викторовича, и Павлу, дезориентированному страшилками от всезнаек, представилось ясно, что проект, о котором мололи языками, кто во что горазд не сумасшествие, а грандиозная работа, и он даже вздрогнул от завистливого преклонения перед создателями, которые взмыли на революционные высоты. Приятным было только то, что Игорь судя по сентенциям, которыми он донимал друга тоже не представлял себе сути, и в этой слепоте друзья наконец-то были равны.
Только бы не свернули это все, сказал он. В рамках перестройки и гласности.
Если снимут Морозова будет удар но не верится. Одно дело чистить партийную шоблу другое величины типа Морозова. Хочется верить, что не совсем у нас дураки сидят. Авиация нужна любой власти. Это основа государства
Вадим Викторович, поужинав, сразу ушел спать, Павел у себя в комнате еще долго лежал перед сном, слушая, как воркует по телефону Анна Георгиевна и как звенят подростковые гитары на детской площадке. Злость на Игоря прошла: он физически ощущал, как блаженно распускаются его собранные в комок нервы, и как учеба, которая попортила ему немало крови, уходит в прошлое. Нежась в мечтах о взрослой работе, он думал, что теперь его будут окружать люди, с которыми он подружился на «Витязе», и что через несколько дней они с Игорем поедут в Крым.
Крым возник, как мираж, в иллюминаторе «Ил-86»: ржавая лоскутная земля под синеющим небом. К моменту, когда самолет оставил позади пятна лимана и начал снижаться, друзья освоились в салоне: оба летали на «Иле» в первый раз, поэтому им в новинку были высокий потолок и свободные проходы, по которым, рискуя свалиться в багажное отделение, бегали дошкольники.
Отбивают полосу под «Буран», протянул Игорь. Не зря же строили.
«Ил» снизился так, что земля с пирамидальными тополями казалась рядом. Взревели двигатели самолет зашел на глиссаду а друзья вытянули шеи, припав к иллюминатору и изучая предназначенную для «Бурана» полосу.
Что «Буран», сказал Павел. Я видел, как «Ту-144» садится, и больше этого никто не увидит, он вспомнил, как лет десять назад, собирая грибы в лесу под Домодедово, разглядел проносящегося над деревьями, изящного богомола со склоненным носом и растопыренными крыльями.
Кресла тряхнуло, и «Ил» коснулся земли. Через несколько минут он разворачивался на рулежной дорожке, и в иллюминаторе проплывала стоянка трудяг-вертолетов «Ми-8», с поникшими, как лепестки, лопастями а также полосатые мачты и плоское здание Симферопольского аэровокзала. Потом друзья добирались до Ялты, и по мере того, как приближались виноградники и горы, в небе, которое меняло цвет с блекло-голубого на насыщенную синеву, чувствовалось волнующее приближение моря. В Ялте погода испортилась, хребет заволокло туманом; поднялся шторм, и заморосил дождь.
Начинало темнеть, когда вымокшие и усталые Павел с Игорем добрались до гостиницы. За стойкой трезвонил телефон портье вскидывала голову, и узел из волос на ее макушке смешно дергался. Из обрывков разговора следовало, что Ялта не принимает круизное судно, и что непонятно, будет ли теплоход ждать, или уйдет в Феодосию. Походив по коридорам, друзья нашли окно на морскую сторону и уселись на подоконник. Ветер шумел; раскачиваясь, метались ветки деревьев, и даже стекло подозрительно потрескивало. Игорь что-то высматривал в темно-сизом сумраке и прислушивался к порывам ветра.
Прямо воет Интересно, это завтра закончится?
Хлопнула дверь. Где-то внизу смеялись. Игорь пошел осваивать гостиничную инфраструктуру, а Павел поначалу разбирал вещи в номере, но, заскучав, отправился вдогонку друга не нашел, а только наткнулся в холле на иностранных туристов вокруг горы багажа. Пристал теплоход значит, шторм утихал; Павел поднялся в номер. Телевизор выдал рябые полосы и снежный осыпающийся экран; Павел повертел ручки, решил, что ветер сбил антенну, и, приготовив жалобу, спустился к стойке. Игорь сидел на диване и, преодолевая языковый барьер, о чем-то говорил со светловолосой девушкой. Взгляд выхватил из облика иностранки черты, привлекающие внимание: узкое, вытянутое лицо и неряшливый пробор. Павел с усмешкой припомнил инструктаж о секретности в нем категорически запрещались контакты с чужеземцами и снова поднялся в номер. Телевизионный сигнал не улучшился. В дверь постучали условным стуком, и Павел, подавляя зевоту, открыл дверь, за которой обнаружил раскрасневшегося Игоря.
Сейчас моя дама придет, выпалил тот и воровато оглянулся в сторону лифта.
Ухожу, Павел, удивляясь, как стремительно развиваются события, взял кошелек и надел ветровку. На улице было темно. Павел автоматически, словно все пути вели к морю, спустился вниз, мимо заборов, фонарей и вытянутых свечками деревьев, на залитую водой набережную. Ялта, которая днем отторгала Павла карикатурной сутолокой, сейчас присмирела, и ему было на удивление хорошо. Побережье, от Гурзуфа до Ливадии, насколько хватало глаз, искрилось огнями. Волны бухали, обрушивались на волноломы и затопляли ступени лестницы. Тяжело переваливаясь, пришел катер, и кто-то на борту ругнулся в матюгальник.
Пронзительные огни настраивали на лирический лад, и Павел загадал, из каких краев приехала в Ялту узколицая девушка, которая не показалась ему привлекательной. Отдых начинался странно, и внутренний голос подсказывал, что приключения только начинаются. Павла, привыкшего к эскападам друга, все же раздражало, что его бесцеремонно изгнали из уютной комнаты с телевизором и с диваном в бурю и в ночь, на чужие улицы, на холодный пляж.
Под ногами хрустела вязкая галька. Город с людьми остался за спиной только на пирсе отрешенно маячила сутулая фигура. Наблюдая за яростными накатами волны, Павел присел на полуразбитый ящик, валявшийся у стенки. Воздух лился в легкие. Впечатления, уложенные в сегодняшний день, настроили нервы, и без того обостренные дорогой, на лад щемящего и тревожного предчувствия.
Он думал, что с трудом учился, кое-как переползая с курса на курс, но что работать ему, может быть, будет еще труднее. Пока он рядил, как коснется его новая пугающая тематика «Витязя», и чем обернется вся эта полуинженерная экзотика, шторм стихал. Одинокая фигура двинулась к набережной, волоча ноги, словно утяжеленные гирями. Залитая солнцем посадочная полоса и стремительное удаление симферопольских окраин мелькнули в памяти Павла, наблюдающего нырки огней полупустого катера, которого швыряло на волнах на пути в Ливадию. Возникло странное видение: Павлу почудилось, что он летит и от скорости, от бьющего в лицо ветра, и от предвидения фатально набегающей пропасти у него закружилась голова, и его затошнило он сжал кулаки и вдохнул полной грудью, радуясь облегчению, которое сперва принял за избавление от приступа, но обнаружил, что недуг не отпустил его, а обернулся любопытной химерой: измученные нервы внушили ему, будто он перевоплотился в кого-то, кто умеет летать в птицу или в самолет убеждая, что это его родная среда, и что ему нравится парить в небе. В лицо бил мокрый ветер, и Павел прикрыл глаза; в мозгу пульсировал могучий импульс восторга, который передавался всему телу, ощущавшему власть над высотой и пространством. Ликование не помешало все же включить логику, и Павел, утомленный боязнью странного самолета, который интриговал его месяц кряду, решил, будто некое наитие показало ему на практике, что чувствует человек, пилотирующий чудо-машину. От этого открытия у него перехватило дыхание, и он поразился, до чего оказались недальновидны все инженеры, специалисты, кандидаты наук и прочие доморощенные эксперты, которые жужжат по курилкам, не вникая волшебство проекта. Живой самолет.