Павел вылетел из здания, как пробка из бутылки и, очнувшись на улице, автоматически наблюдал пересеченную трубами и проводами территорию, где маячили, как призраки, тени полуночных работников. Перебирая взглядом окна, поднимающиеся где-то полоски дыма или пара, он не знал и не понимал, зачем нужны были эти трубы, куда проложены провода, чем заняты люди, которые брели к проходной. Перспектива остаться в стороне от серьезных дел, вызвала у Павла, добитого встречей с Морозовым, страх, похожий на жалкие в своей растерянности дерганья внутри взмывавшего с земли «Ан-2». Эта последняя капля в чаше неурядиц побудила его к действиям, и он отправился к Вадиму Викторовичу, который вроде не планировал задерживаться заклиная, чтобы тот оказался на рабочем месте.
Вадим Викторович, заметив сыновнюю угрюмость, помрачнел. Вокруг Павла захлопотали, отыскали чашку сомнительной чистоты, и Павел молча прихлебывал некрепкий чай, пока двое молодых специалистов, балуясь, поливали лимонное деревце, которое стояло на подоконнике, настоем из бульонных кубиков. Глядя на эту возню, Павел ощутил укол самоуничижения, потому что проказливые парни работали на «Витязе» уже год, и сколько бы Павел не надувал щеки, они знали и умели больше, чем он. Беспокоясь, как отнесется к его идее Вадим Викторович, Павел размешивал сахарные крупинки и смотрел на цветное фото за стеклом: новенький, обвитый курящимися вокруг профиля реактивными струями «Су-27», который, среди полупрозрачных газовых потоков, распластался в воздухе, победно застыв в предельной точке «кобры». Красавец «Сухой» был единственным, кто не подавлял его безыскусственным превосходством. Этот восхитительный образец инженерного искусства никому не портил настроения, и косящийся на изображение Павел, любуясь колдовским истребителем, немного успокоился.
Потом они ехали домой, и Вадим Викторович, раздумывая над намерением редко проявляющего инициативу сына заниматься экспериментальным самолетом хмурил брови. Он, трезво оценивая Павлов потенциал, опасался, что проект, который чересчур выпадал из ранга «витязевских» задач, либо быстро отменят, либо «Витязь» не справится, и диковинный самолет передадут другой организации. Особенно это повредило бы работникам, не успевшим как следует себя зарекомендовать.
Все вилами по воде писано, предостерегал Вадим Викторович, когда они шли домой по улице, и что-то пьяное чудилось Павлу в остром запахе скошенной травы. - Проект везет Морозов, продолжал он. Если что с ним вряд ли это кто потянет.
Что, снимают? удивился Павел. Переводят?
И Павел, который незаметно выпал из сфер общественной молвы, узнал новость, что в рамках поветрия к демократии повсюду выбирают начальников, и что на «Витязе», возможно, устроят такие же выборы как и положено, с альтернативными кандидатами.
Курам на смех, говорил Вадим Викторович с горечью. Все через задницу может, еще войска будут выбирать командующего? А что ты с Валерой не поделил? Он вообще-то странный парень никогда не поймешь, что говорит.
Вадим Викторович вытащил из устных анналов все связанные с Валерой истории, и Павел понял, что он может рассчитывать на отцовскую помощь. У дома Вадим Викторович тактично резюмировал их разговор:
Все-таки подумай не мечись из стороны в сторону. Запросишься обратно Валера не возьмет, он злопамятный.
Они договорились, что он беспристрастно обдумает свой план, а Вадим Викторович разузнает обстановку.
Но Вадим Викторович оказался прав подошел выборный день. Павел пробрался в зал, сопровождая Женю, который тараторил, не закрывая рта. На сцене Павел узнал дощатую кафедру, знакомую по окаянной защите диплома. Надутый молодой человек в вареных джинсах, игнорируя зрителей, постучал пальцем по микрофону и проговорил: «Раз-раз-раз». Микрофон загудел.
На сцену гуртом высыпало начальство, потом все расселись. Павел старался уловить живой проблеск в чугунном спокойствии Морозова, в сонных глазках, которые сделались странно маленькими, в утопленной в плечи пиджака шее, но ничего не находил при всем желании: опытный боец обернулся для неприятелей неприступной крепостью.
Кое-как добились тишины в зале. Морозова представлял трудовому коллективу секретарь партийной организации, который не был на «Витязе» освобожденным работником, а есть скромно знал место и не вылезал за пределы митингов и первомайских демонстраций. Морозов, в зависимости от момента, то терпеть его не мог и всячески третировал, то вообще не замечал. Соответственно, сотрудники «Витязя», зная, что Валентин Сергеевич не допущен к серьезным вопросам, привычно засыпали праведным сном на его речах. Морозов сидел, как бессмысленное идолище. Президиум семь пожилых мужчин одеревенели в неудобных позах на фоне пустого киноэкрана. Напряженную статику нарушил только Рыбаков, который взбежал на сцену и приземлился у края стола; Морозов даже не скосил глаза на пришедшего, а сильнее осел в плечи. Рыбаков улыбнулся, подпер голову и состроил художественную позу с красиво сложенными пальцами. Наблюдая эту мизансцену, Павел удивился, насколько свободный в движениях Рыбаков на фоне закостенелого президиума с замшелыми уродцами сутулые фигуры в бесформенных костюмах, клочья бесцветных волос вокруг лысин, стыдная кунсткамера, возглавляемая свирепым, изображающим пуп земли богдыханом олицетворяет противоборство, которое происходило в зале.
Настала очередь представлять варяга от его имени вылез остроносенький, со складчатой, точно снабженной жабрами шеей, министерский чиновник, который запел про конверсию и про международное сотрудничество. Публика недоверчиво заколыхалась. Международное сотрудничество в секретной отрасли, где всевозможные режимы неразглашения вошли в коллективную плоть и кровь, представлялось как пятое колесо к телеге, и никто не знал, зачем оно нужно и как с этим работать.
Наши начальники хотят в самолетостроение впихнуть невпихуемое, заметил внимательный Женя.
Каменный, со сцепленными на столе руками Морозов активно не нравился Павлу, который знал, что именно директор продвигал желанный самолет, но все равно не справлялся с непроизвольной антипатией и уверял себя, что самолет не зависит от Морозова, что программа, которую пропустили через высочайшие инстанции, никуда не денется, и что новый руководитель займется темой активнее, чем старый.
Когда представитель министерства закончил речь, поднялся галдеж. Профсоюзные активисты выскочили в проход и вцепились в Морозова с вопросами о профилактории и о расположенных в болоте дачных участках, которыми были недовольны очередники. Собрание грозило перерасти в хозяйственную склоку, а председатель отчаянным хрипом потребовал соблюдать регламент. Пока вокруг шумели, один из замов Морозова, преспокойно пожав всем ручки, поднялся и исчез в кулисах, а гармоничный Рыбаков перелистал бумажки, спустился со сцены и, держа осанку, встал под занавесом, окруженный группой приближенных, в которой Павел заметил и Игоря.
Председатель, крича в немилосердно гудящий микрофон, призывал собрание к порядку. Граждане, которые заскучали от бестолковости мероприятия, стали просачиваться к выходам; из кем-то открытых боковых дверей потянуло свежестью.
Зачем так унижать человека? поморщился Женя, и Павел увидел, что тот разглядывает Морозова, окаменение которого теперь выглядело демонстративным.
Начали голосовать. Когда взлетели первые руки, Морозов встряхнулся его глаза проснулись и забегали по рядам, пересчитывая руки. Павел смог бы поклясться, что Морозов запоминает каждый персональный выбор своего непутевого электората. Занятно было смотреть, как у увлекшегося делом Морозова втянулись хомячьи щеки и в умных глазах затеплился победный блеск. За него проголосовали почти все, но призвал себя не поддаваться порыву. Он окончательно определил, что он вообще не понимает, плох или хорош для «Витязя» новый кандидат, и счел себя обязанным воздержаться, но обнаружил, что оказался в числе пяти невнятных дурачков. Голосующих за варяга оказалось больше: с энтузиазмом взметнули руки диссиденты местного разлива, и в разных концах зала обнаружилось еще несколько идейных противников Морозова, который учел неприятельские голоса со скукой, не найдя для себя ничего нового. На этом собрание закончилось, и публика стала расходиться. Женя отправился по своим делам, и Павел пошел по коридору один, пока его не догнал Игорь и зашагал рядом с ним.
Рыбаков голосовал за Морозова? спросил Павел, хотя прекрасно видел, что это было именно так.
Конечно. Почему он должен был голосовать против Морозова?
Я воздержался, сказал Павел.
Ну и дурак, бросил Игорь. Оскорбленный Павел открыл было рот, намереваясь поведать, что слепое почитание начальства недостойно мыслящего человека, но понял, что это будет глупо и пристыженно смолчал.
Знаешь, что Рыбаков затевает? продолжал Игорь. Совместное предприятие с французами. Он машины закупал во Франции. Те, что у нас в вычислительном центре, он как раз выписывал, через Мексику или Гондурас рассказывал эпопея.
Я думал, Рыбаков займется новым самолетом, удивился Павел.
Это сомнительная тема, скривился Игорь, повторяя недавно услышанное им чужое мнение. Знаешь, как называется направление? «Маятник». С ума сойдешь!
Так Павел узнал, что у его мечты есть секретное название и, когда хлопоты Вадима Викторовича принесли результат, он был уверен в себе, как человек, направляющийся к известной и точно определенной цели. Правда, он испортил отношения на старом месте, потому что Игорь задумал аналогичный побег, в рыбаковское подразделение, где международное сотрудничество было на мази. Но если к Игорю снисходили доброжелательно, то выходка Павла, который не обещал крупных достижений, выглядела помехой, нарушающей рабочий ритм. С таким багажом Павел предстал перед новым начальником, Глебом Николаевичем Бородиным, который быстро расхаживал по коридору вдоль окна, гася избыток энергии. Взятому в оборот новобранцу он устроил допрос, и Павел вынужденно следовал за Глебом Николаевичем по пятам, рассказывая, чему его наставляли в институте. Глеб Николаевич представил новичка нескольким встречным среди них оказался начальник подразделения Юрий Захарович Лабазов.