Это «Аэлита» Алексея Толстого, любимая книга, в детстве я выучил её чуть ли не наизусть.
Любите Толстого?
Люблю Толстой величайший мастер слова. Он владел им как никто. Ну, разве что ещё Паустовский. В детстве я даже пробовал подражать Алексею Толстому, сочинял рассказы. Когда писал, дыхание перехватывало от восторга, так это казалось здорово и талантливо. А когда закончил, перечитал, разорвал и сжёг на костре, а потом ночью плакал от досады и бессилия. Тогда мне казалось, что в голове столько важных мыслей, которые обязательно нужно записать А сейчас я думаю: хорошо, что сжёг. Детская болезнь мальчика из хорошей семьи, который много читает. В какой-то момент тебе начинает казаться, что и ты можешь писать солидные, толстые книги в красивых переплётах. Этим нужно переболеть, ну, как ветрянкой.
И вы больше не пытались писать?
Ничего, кроме научных и технических текстов. Начальство ругается, говорит, что я пишу чрезмерно сухо и безлико, а я боюсь художественной резьбы по слову. С тех самых пор терпеть не могу архитектурные излишества в литературе, переболел.
По каналу прошёл ярко освещённый теплоход. Палубы были пусты, наверное, туристы сидели в ресторане, как раз было время ужина. За ним прошёл второй, и третий.
В какой стороне Москва? спросила Ольга.
Там, показал я влево.
А почему все теплоходы идут в одну сторону?
Канал узкий, два встречных судна бы не разошлись, поэтому расписание специально составляют так, чтобы теплоходы утром шли в Москву, а вечером из Москвы. Завтра они уже будут в Угличе. Так удобнее туристам, а гравию и песку всё равно, когда их привезут в Москву.
А куда можно доплыть по этому каналу?
Если спуститься вниз по Волге, в Каспийское море. Если повернуть у Казани, то по Каме можно подняться до Уфы, а у Волгограда через Цимлянское водохранилище можно попасть в Дон, а по нему в Азовское море.
Ольга помолчала.
Не знаю, что со мной. Вода между камнями журчит, сыростью пахнет, дымком и почему-то плакать хочется
Мне стало неловко до озноба. После таких слов полагается обнять девушку за плечи, притянуть к себе и сказать что-нибудь мужественно-глупое, но мне этого решительно не хотелось, потому что было непонятно, как вести себя потом: то ли тащить Ольгу в постель, то ли делать вид, что ничего не произошло. Поэтому я сказал:
Наверное, это потому, что вы вернулись в Россию, ну как в старый дом, в котором не были много лет, а это всегда грустно. Вот американец может жить где угодно, а русский должен жить в России. Плохо ему на чужбине.
Вы так думаете? холодновато спросила Ольга, слегка отстранившись. Вы здесь, в России, не представляете себе, сколько русских рассеяно по свету. Многие вполне довольны жизнью и вовсе не торопятся на землю предков. Они вроде евреев, которые всем сердцем любят Израиль, но жить предпочитают в Штатах или Канаде.
Русский писатель, навсегда покинувший Россию, уже не может написать ничего стоящего.
А Набоков?
Какой же он русский писатель? В эмиграции Набоков даже писал на английском.
Хорошо, пусть. Но вот Гоголь десять лет прожил за границей.
Гоголь знал, что обязательно вернётся, а это совсем другое дело! И Достоевский жил за границей, и Алексей Толстой, но они не перестали быть Достоевским и Толстым, потому что вернулись. Знаете, когда во время Перестройки стали печатать Бунина, Аверченко и Набокова я сначала обрадовался, а потом был страшно разочарован. Не печатали их эмигрантские вещи в СССР, и правильно делали. Неужто «Хроника окаянных дней» это шедевр, достойный Бунина? Не ожидал от него такой чёрной, подсердечной злобы
Русские есть русские, фыркнула Ольга, даже ночью, сидя на лавочке в кустах с женщиной, они способны часами говорить о литературе. Ради бога, не обижайтесь, я просто пошутила. Пойдёмте, она встала, застегнула молнию на курточке и зябко поёжилась, от воды тянет сыростью, да и устала я после самолёта, вот засну сейчас здесь, придётся вам меня тащить на плече, потом разговоры пойдут
Глава 3
Под утро мне приснилось, что я всё ещё женат, Ирка, которая всегда вставала ни свет, ни заря, бродит по дому, роняя вещи и нисколько не заботясь о том, что кто-то ещё спит. Она встала значит, всё, общий подъём. «Сегодня воскресенье, а завтра прямо с утра подам заявление на развод!» подумал я и проснулся. Остатки дурного утреннего сна постепенно выветривались из головы. Оказалось, что всё не так страшно. Мы с Иркой давно разведены, а на кухне возится Ольга, про которую я совсем забыл. «Блин! В трусах бы из своей комнаты сдуру не вылезти»
В дверь постучали.
Хозяин, пора вставать! послышался весёлый голос, гости умирают от голода. Через пять минут жду вас за столом, а то всё остынет.
«Все женщины одинаковы, горько подумал я, натягивая джинсы. Хотя и правда неудобно получилось: гостья на ногах, а хозяин дрыхнет. М-да Ну, ладно, придётся будильник включать».
Завтрак континентальный, с усмешкой объявила Ольга, на большее продуктов не хватило. Потом надо будет в магазин съездить, я обед приготовлю. «Визу» у вас в э-э-э сельмаге принимают?
Принимают, принимают. Посмотрите, пожалуйста, в холодильнике где-то на дверце горчица была. Ага, спасибо. Посуда, чур, моя.
Да тут посуды-то
Ладно, тогда убираем вместе. Только моем сразу, хорошо? Я не могу работать, когда в раковине грязная посуда. Можно сказать, психологический выверт
После завтрака быстро убрали со стола и я принёс ноут.
Ну, давайте смотреть вашу книгу.
Ольга протянула мне коробочку компакт-диска:
Вот.
С тихим шуршанием привод раскрутился, и на экране появился текст, состоящий из странных символов.
Н-да-а Прямо «пляшущие человечки». Сначала нам надо постараться понять, с какого языка зашифрован текст. Старофранцузский и окситанский это ведь родственные языки, я правильно понимаю?
В общем, да. Это романские языки, но подгруппы разные. Старофранцузский относится к галло-романским языкам, иначе, язык «ойль», а провансальский или окситанский к окситанской подгруппе, это язык «ок», отсюда и название исторических провинций Окситания, Лангедок. По-старофранцузски, «да» будет «oil», а по-окситански «oc». Вообще-то, окситанский живой язык, на нём до сих пор говорят кое-где на юге, похож на него каталонский.
Вы хорошо знаете окситанский язык?
Надеюсь, неплохо Только не знаю, поможет ли нам это.
А каким языком пользовались катары?
Трудно сказать. Епископы и диаконы альбигойцев были образованными людьми, книга могла быть написана и по-латыни.
Она написана на греческом, точнее, на койне, то есть средне-греческом, неожиданно раздалось из-за моей спины.
Глубокий, бархатный баритон, казалось, принадлежал телевизионному диктору. Я сначала даже подумал, что сам собой включился телевизор, но потом вдруг вспомнил, что телевизора в доме давно нет, обомлел и медленно, как в вязком кошмаре, обернулся. В кресле-качалке, застеленном старым клетчатым пледом, неизвестно как оказался незнакомый мужчина средних лет. Мужчина был слегка полноват, имел высокий, залысый лоб, аккуратно подстриженные усы и седеющую бородку клинышком. Незнакомец носил отлично сшитый, но несколько старомодный костюм-тройку в тоненькую полоску, крахмальную сорочку и ленинский галстук в горошек. Кого-то он мне неуловимо напоминал, но кого именно, я никак не мог понять.
Да Чичерина Георгия Васильевича, наркома иностранных дел РСФСР, подсказал незнакомец.
Точно, Чичерина, надо же В учебнике истпарта, помнится, ещё фото было И тут меня пробило.
Постойте Вы что, читаете мысли? И вообще, вы кто такой и как здесь очутились? В дом же никто не входил, я бы увидел!
Кто я такой? Ах, да, прошу меня извинить за вторжение, незнакомец привстал с кресла и раскланялся. Я дьявол. Ну, точнее говоря, его земное воплощение или как у вас сейчас принято говорить аватар.
К-кто?!!
Да-да, вы не ослышались, ухмыльнулся дьявол. Велиал, Семихазес, Сатана, Люцифер, Вельзевул как вам больше нравится. У меня много имён. Когда-то я был Сетом, потом Баал-Зебубом, у мусульман меня называют Иблисом, а майя и ацтеки именовали Тескатлипокой. Ну, а как я сюда попал, не имеет значения. Гораздо важнее то, зачем я здесь.
И зачем?
Это, с вашего позволения, мы обсудим чуть попозже. Человек, назвавшийся дьяволом, извлёк из кармана пиджака футляр для сигар. Вы позволите? спросил он у Ольги.
Пожалуйста растерянно ответила та.
Благодарю, вежливо кивнул дьявол, достал сигару и стал её вкусно раскуривать. Потянуло ароматным дымком.
Я вижу, вы растеряны и даже, я бы сказал, испытываете страх. Это естественно и понятно, среди людей у меня неважная репутация. Но, уверяю вас, вы боитесь совершенно напрасно. Я не причиню вам никакого вреда, более того, если мы придём к согласию, помогу вам в работе над рукописью. Шифр там довольно хитрый, и думаю, многоучёный мэтр, тут дьявол взглянул на меня, в нём не разберётся, его программа весьма изящна и совершенна, но в данном случае она не поможет.