Подавляющее большинство пациенток в возрасте от двадцати до шестидесяти были травмированы чем-то ужасным или изнасилованы в детстве предполагаемыми друзьями или членами семьи. Одна из них, подвергшаяся насилию со стороны родителей, была отдана под опеку бабушки и дедушки, которые продолжили издеваться над ней. В семнадцать лет она перерезала дедушке горло и воткнула в голову бабушки стилет. Когда я с ней познакомился, она была старухой, которая всю свою жизнь провела в психиатрических лечебницах. Попади она в обычную тюрьму ее освободили бы через пятнадцать лет.
Поместите кого-то здорового в такое место, и он может заболеть только из-за окружения: оставаясь рядом с психически больными людьми, легко можно перенять их черты.
Компания хотела, чтобы мы вели себя максимально непринужденно и естественно, потому что в таких учреждениях пациенты находились постоянно. Но все же я был мужчиной в женском окружении, поэтому должен был осторожно себя вести. Не держать руки все время сложенными, как вышибала у двери. Если кто-нибудь из женщин слетал с катушек, я сидел рядом, пока она ужинала, брал ее с собой на прогулку или ходил с ней по магазинам. Как-то раз одна пациентка, моя подопечная, спокойно лежала на кровати, когда вокруг нее начала растекаться лужа крови. Она попросила меня позвать медсестру, и та нашла кусок металла, которым женщина порезала себя.
У нее был лишний вес, как у многих психически больных пациентов. Одним из побочных эффектов антипсихотических препаратов является увеличение веса, особенно у женщин. Представьте себе, что вы психически больны, у вас десятый размер и вы попали в больницу. А через два года у вас уже двадцать второй размер и вы набрали 40 кг. Нехорошо, правда? Металл прошел сквозь верхний слой кожи и слой жира: ее кишки буквально торчали наружу. Но медсестры не суетились. Спешить было некуда.
Хорошо, дорогая, мы отвезем тебя в больницу, спокойно сказала одна из сестер.
Ее рану зашили, и на следующий день она вернулась к нам.
Подобное происходило без конца. В честерфилдском отделении было около тринадцати девушек наверху и семь или восемь внизу, и этого было более чем достаточно. В Мэнсфилде их было двадцать, опять же на двух этажах. В некоторые дни там могло быть сорок сотрудников, потому что, если одна начинала буянить, они все выходили из себя. Например, утром кто-нибудь из тех, кто постоянно причиняет себе вред, от чего-то расстраивался. Потом еще одна, и еще, пока к концу дня все вокруг не стояло вверх дном.
Женщины тоже могут быть очень жестокими! Нас били, кусали, в нас плевали, а мы должны были использовать как можно меньше силы для сдерживания.
Одна членовредительница трепала нам нервы тридцать шесть часов подряд. Она порезалась, ей зашили рану, а потом она начала буквально раздирать ее. В какой-то момент, когда мы ее успокоили, ей разрешили вернуться в свою комнату. Она захлопнула дверь и тут же ударилась головой о зеркало. Так оно и продолжалось. Она успокаивалась, казалось, все кончено, а потом бам! И все сначала. Мы подкладывали ей под голову подушки, переворачивали ее на другой бок, приносили чай, но она снова и снова причиняла себе вред Я провел с ней всю свою тринадцатичасовую смену. Мы все время говорили с ней: «Дать тебе попить?», «Хочешь сигарету?» Но стоило ее отпустить, она билась об стену, разбивала чашку о голову или еще что-нибудь. Ей давали успокоительное, и его хватало на какое-то время, но потом она снова начинала буянить.
В общем, это была очень напряженная работа, но в то же время она приносила удовлетворение. Мне нравилось болтать с женщинами, их истории были захватывающими. Мне казалось, что я действительно помогаю людям. Я отлично ладил с некоторыми пациентками, из тех, что очень настороженно относились к мужчинам из-за всего, что с ними произошло. Я очень гордился этим. Некоторые из парней, нанятых на работу, в том числе бывшие тюремные офицеры, были немного неприступными и холодными, но не я. Я вложил в эту работу душу.
Потом мне предложили поработать в частном тюремном секторе. Тюрьма Форест-Бэнк, Солфорд, была как новенькая. Мужское закрытое учреждение категории В, первоначально разработанное как тюрьма максимальной безопасности категории А, но сразу же пониженное на один уровень по причинам, которые мне неизвестны. Оно открылось в январе 2000 года, за год до начала моей работы там. Всего существует четыре категории тюремной безопасности: закрытые тюрьмы высокой безопасности (категория А), где содержатся заключенные, которые считаются очень опасными для общественной или национальной безопасности; закрытые тюрьмы категории B, для заключенных, которые предположительно чуть менее опасны, но для них побег все еще должен быть чрезвычайно трудным; есть закрытые тюрьмы категории С для мужчин и женщин, которые все еще должны находиться в закрытом учреждении, но вряд ли попытаются сбежать. И наконец, еще есть открытые тюрьмы категории D, где содержатся заключенные, которым можно обоснованно доверять.
Частные тюрьмы обычно получают плохие отзывы в прессе по сравнению с государственными.
Так происходит отчасти потому, что, когда их открывают, как правило, нанимают новенький, неопытный персонал. Заключенные чуют слабость за версту, так что любой новичок вскоре становится жертвой террора или мишенью. Еще есть такой момент: когда открывается новая тюрьма, остальные не посылают туда самых тихих и мирных заключенных. Если ты работаешь, скажем, в Даремской тюрьме и слышишь, что можешь отправить двадцать парней в новое заведение, ты ведь не пойдешь в то крыло, где держишь своих белых воротничков? Скорее поспешишь избавиться от всех отбросов страшных ублюдков, которые не хотят подчиняться. Так было и в Форест-Бэнке. Там я познакомился с несколькими сомнительными ребятами, с которыми позже снова столкнулся, когда их посадили уже в Стрэнджуэйс.
Как я уже сказал, мне нравилось работать с женщинами в тех учреждениях, хотя атмосфера этого места наряду со всеми другими вещами, которыми я занимался (я все еще работал и вышибалой, и массажистом), меня измотала. Настолько, что продал все, что смог, и отправился в Индию со своей квартирной хозяйкой Джули и ее бойфрендом в столь необходимый мне отпуск. Некоторое время я размышлял о тюремной службе кое-кто из ребят в подразделениях говорил об этом, поэтому я обратился прямо в Форест-Бэнк, и мне предложили работу. В тот самый день, когда мы прилетели домой из Индии, я должен был сообщить им о своем решении. Было бы чертовски легко продолжать в том же духе, бесцельно плыть по течению, не пытаясь остепениться, но голос бабушки в моей голове все время твердил мне: «Никогда не жалей о том, что сделал, только о том, чего не сделал», так что я решил попробовать. Что мне было терять?
Какая-то часть меня хотела остаться в Индии, и я иногда жалею о том, что не поступил так. Но тогда я бы не встретил поджигателя Томаса Райли и сотни таких же придурков, как он.
2. Нахальные детишки
Тюрьма Форест-Бэнк в Солфорде представляла собой современное здание, выходящее окнами на так называемую стерильную территорию место, куда заключенные никогда не заходят. В нашем случае это был офисный блок, где переодевались, забирали ключи, сдавали телефон или что-то еще по прибытии. Затем, за закрытым транспортным пространством и огороженной дорожкой, тоже «стерильной», находилась собственно тюрьма.
Начиналась территория тюрьмы с «Главной улицы», около 150 метров в длину и 12 в ширину. В обе стороны от нее отходили различные здания: спортзал, место для обследования только что поступивших заключенных, кухни, часовня, медицинский центр, мастерские и так далее. В конце улицы находился четырехэтажный жилой блок, в котором располагались тюремные крылья всего шесть, А, В, С, D, Е и F, по два этажа в каждом, так что там были блоки А1, А2, В1, В2 и так далее. Все камеры на первом этаже были двухместными, их имелось примерно восемнадцать. Камеры на втором этаже являлись одиночными.
Крылья были залиты естественным светом, потому что стена в конце каждого почти полностью состояла из закаленного стекла. В камерах стояла прикрученная мебель типа той, что можно найти в «Икеа»: открытые стеллажи, маленький столик для еды и все такое, очень компактное и хорошо спроектированное. Очень простое. У каждого крыла имелся свой двор для прогулок рядом с воротами, так что было меньше необходимости сопровождать заключенных.
В Форест-Бэнке, если кому-то из заключенных нужно было идти на работу, его просто выпускали из крыла, и он шел туда примерно тридцать метров сам по себе: тюремный надзиратель не требовался. Перемещаться по тюрьме было гораздо легче, чем в Стрэнджуэйс. Сейчас в Форест-Бэнке содержится больше заключенных, чем в Стрэнджуэйс около 1600 человек, при этом территория там примерно в четыре раза меньше. Сравнения, впрочем, будут позже. Как бы ни была превосходна планировка Солфорда, начало работы там все же было настоящим шоком для меня.
Я приехал из Шеффилда и в то первое утро, помню, сидел в машине на парковке уже за час до начала рабочего дня, просто смотрел на стены и срался от страха. Смогу ли я быть достаточно жестким? Неужели мне придется драться с людьми каждый день? С чем именно мне придется столкнуться? Я обучался девять недель в специальном центре, но это дерьмо стало реальным только что. Распорядок дня снова выдержал бы сравнение со Стрэнджуэйс, только не в таком позитивном свете. Поскольку это место было компактным и хорошо спроектированным, там требовалось меньше персонала, и поэтому было не так уж много коллег-офицеров, чтобы затеряться среди них. И первое, что сделала тюрьма, это вывела нас на Главную улицу, где примерно как раз 300 заключенных шли на работу. Они все глазели на нас и спрашивали: «Что, обосрался, босс?» и все в этом роде. Один, проходя мимо новенького офицера, сказал: «Бу!» Паренек подпрыгнул, и они все заржали. В этой тюрьме каждый был сам по себе.