Я вижу, ты все знаешь, Гурбан. Впервые за свою жизнь разговариваю с таким всезнающим человеком. Я даже не ожидала Честное слово, не ожидала. Ты не только первый силач довоенных лет, ты теперь самый знающий человек нашей деревни. С таким знанием тебе уже нельзя гоняться за коровами своих соседей. Это был бы позор и срам для нашего села. Да и коров-то уже нет: всех съели и продали. Но в любом случае тебе лучше работать исполкомом.
Я не могу работать исполкомом. У вас же свой исполком есть, зачем ты хочешь меня посадить на его место? Моя нога больная, я всё равно сейчас не могу работать. Нигде не могу работать. Нельзя, понимаешь?.. Врачи не разрешают. Когда врачи скажут, что уже можно работать, тогда видно будет.
Значит, ты пока не будешь работать. Ну, ладно. А теперь ты, как фронтовик и всезнающий человек, можешь мне сказать, где сейчас мой сын?
Я же тебе сказал: он грузит картошку. Груженные картошкой вагоны отправляют на фронт, чтобы там готовить обед для наших бойцов. Еда у немца всегда под рукой, пусть и у наших всегда будет еда. А то, что Сулейман не пишет письма, это уже точно говорит о том, что он вместе с другими новичками грузит картошку. Между прочим, это очень трудно: они день и ночь работают. Им даже некогда сидеть и писать письма. Поэтому-то от твоего Coco вестей нет. У человека работа такая ему некогда сидеть и письмо писать. Я, как фронтовик, знаю, что там творится. На участке фронта, где я был, твоего Coco не было, я его не видел. Как я мог его видеть там, если Coco на фронт не отправили?
Мать пропавшего без вести Сулеймана долго говорила с Гурбаном. И за это время Гурбан, во-первых, сумел довести до сведения этой женщины (а заодно через нее всем жителям деревни), что он, фронтовик, не ровня какому-то сопливому Coco. Во-вторых, Гурбан, пусть даже временно, успокоил женщину, которая очень сильно переживала из-за того, что долгое время не получала письма от своего сына участника войны, который так и не вернулся домой, письма тоже не писал, и его считали пропавшим без вести.
Другой важный момент этой встречи состоял в том, что именно там, в ходе этой беседы, родилась крылатая фраза Гурбана: «Ора Сосу-мосу ери дейил!», которая, передаваясь из уст в уста, стала поговоркой. Это тоже считается заслугой Гурбана: он хоть и необразованный человек всего четыре класса окончил, но внес значительный вклад в устный фольклор времен Второй мировой войны.
Не теряя своей животворной силы, эта поговорка часто звучит и по сей день, даже тогда, когда речь идет не о войне. Если что-то не на своем месте, не подходит, не соответствует, или же какая-то работа кому-то не по плечу и он, по всей вероятности, не справится с этой нагрузкой, вот тогда говорят: «Ора Сосу-мосу ери дейил».
Имя пропавшего без вести Сулеймана-Сосо тоже не забыто: оно живет в этой поговорке, автором которой (еще раз повторим) является Гурбан.
Борис Алексеев
Москвич, родился в 1952 году.
Профессиональный художник-иконописец, имеет два ордена РПЦ. Член Московского Союза художников.
К литературе обратился в 2010 году, пишет стихи и прозу. В 2016-м принят в Союз писателей России. Серебряный лауреат Международной литературной премии «Золотое перо Руси» за 2016 год. Дипломант литературных премий Союза писателей России: «Серебряный крест» за 2018 г., «Лучшая книга года» (20162018).
В 2019 году награжден медалью И. А. Бунина «За верность отечественной литературе» (Союз писателей России). В 2020-м присвоено почетное звание «Заслуженный писатель МГО Союза писателей России» и вручена медаль МГО СПР «За мастерство и подвижничество во благо русской литературы».
Дима, Муза и общежитие МосГорЛита
Дима дописал предложение, поставил точку и закрыл тетрадь.
Иди ж к московским берегам, новорожденное творенье! И заслужи мне славы дань: кривые толки, шум и
В дверь постучали. Дима жил в общежитии работников МосГорЛита. Пятиметровый однокойковый нумер с пометкой «временно» ему выписала комендантша (честно говоря, по блату выписала, по просьбе одного симпатичного критика с бакенбардами).
Располагался нумер на самом оживленном пятачке узкого и длинного коридора. Насельники и посетители общежития часто путали двери и тревожили Дмитрия, особенно в выходные и праздничные дни.
Один раз вот так же постучали. Дима не успел снять щеколду с предохранителя, как дверь распахнулась под тяжестью совершенно пьяного работника МосГорЛита корректора Сюзина[2].
Корректор ввалился в комнату, обнял и крепко поцеловал в губы сонного Диму. Затем Ипатий Ибрагимович сделал шаг, намереваясь выйти вон, но потерял равновесие и рухнул на единственную в нумере кровать. Пока Дима вытирал губы, корректор уснул с богатырским храпом.
Как ни пытался Дмитрий разбудить гр. Сюзина, его усилия оказались напрасными. Пришлось идти ночевать к товарищу.
И теперь, наученный горьким опытом, он прислушивался к шорохам за дверью и размышлял: открывать дверь или же сказаться спящим.
В дверь постучали еще раз. Вполне деликатно, пьяный человек стучит иначе.
Кто там? сухим, металлическим голосом спросил Дима.
Откройте, откройте же скорей! раздался за дверью нетерпеливый женский голос.
У Димы не было ни любовных, ни деловых знакомств с противоположным полом, поэтому никакая дама не могла прийти к нему в столь поздний час.
И тем не менее
Простите, я сейчас! Дима бросился искать ключ (дверь к ночи он предусмотрительно запер), но услышал за спиной:
Спасибо, не ищите. Я уже вошла.
Сочинитель вздрогнул и обернулся на голос. Действительно, метрах в трех от него перед закрытой на ключ входной дверью стояла красивая молодая женщина и перебирала в ладонях старенькую мятую тетрадь.
Вы закончили повесть, сказала она и присела на край кровати Так вот я пришла слушать.
Заметив нерешительность Дмитрия, незнакомка добавила:
У вас есть чай? Дайте мне чаю!
Да-да, конечно Дима схватил электрический чайник и собрался бежать на кухню за водой, как вновь услышал нечто неожиданное:
Ах, не надо, я уже пила.
Он сверкнул глазами, присел на другой край кровати и сухо сказал:
Я вас слушаю.
Нет, это я вас слушаю, гражданин писатель! Вы что, не догоняете, кто к вам пришел?
Дима нахмурился.
Что вы мне голову моро Стоп! он вжался в спинку кровати. Кажется, догнал В-вы моя Муза?
Гостья посмотрела на Диму с холодным безразличием. Так смотрит титулованная леди, пресыщенная светскими раутами и любовными признаниями мужчин.
Ваша?!. Ха, да вы самодовольный индюк! предполагаемая Муза повела плечиком. Радуйтесь, господин Замарашкин, что я здесь С вас должно быть и того довольно.
Дима ощутил, как по его позвоночнику пробежал леденящий сгусток негодования. Мелкой дробью застучали зубы. «И это Муза?..»
Он уже приготовился выставить грубиянку за дверь, но молодая женщина вдруг изменилась в лице и с приторной улыбкой сказала:
Ну, что же вы молчите? Читайте, читайте, наконец!
Дима взял себя в руки, сгреб со стола рукопись и приготовился читать.
Однако Муза вновь перебила его намерение.
Кого вы мне напоминаете, юноша? Она кулачком поджала подбородок и призадумалась.
Так мне читать? спросил Дима, смущенный задумчивостью гостьи.
Не надо. Всё, что вы написали, я уже читала, отмахнулась Муза, и всё-таки, кого вы мне напоминаете?.. Не понимаю, у меня же идеальная память!..
Она открыла свою мятую тетрадку и стала просматривать какой-то список:
Так, Рембо нет, не то. Северянин, хм-м, Северянин?.. Ну какой вы Северянин! Муза вскользь глянула на Диму. Ладно, смотрим дальше: Ново-Переделкино. Ага, улица Приречная дом не разберу, кажется, семь
Это адрес нашего общежития, подтвердил Дима.
Ничего не знаю, у меня свои данные, ответила Муза, не отрывая глаз от списка, Буха стерто, не разберу. Буха-лен ков! Да-да, Дмитрий Бухаленков. Это то, что я искала! Вот что я вам скажу, юный сочинитель: прочитайте-ка вы для начала пару рассказов Димы Бухаленкова. То-то вам будет польза! Слог, ритмика, а образы какие! А ваши, простите, сочинительства это же тотальный плагиат! Короче, читайте Диму, а я как-нибудь еще загляну. Не провожайте
Гостья встала и направилась к запертой двери.
Стойте! одними губами, как рыба, прошелестел Дима. Бухаленков Дмитрий это я
Муза остановилась.
Что вы сказали, мой юный врунишка?.. Вы хоть потрудитесь тексты сравнить!
Дима тупо повторил:
Дмитрий Бухаленков это я!
P.S. Разговор, невольными свидетелями которого мы с вами только что стали, случился на улице Приречной весьма давно. В те годы бульдозеры еще не ровняли под застройку живописные подмосковные слободки. И общежитие, ютившееся в помещении маленькой дореволюционной фабрики, лет пять после описанной встречи еще укрывало от непогоды ответственных работников МосГорЛита.