Хочешь рассмешить Бога расскажи ему о своих планах.
Никого не рассмешу,
Ничего не расскажу
Ни о прошлом, ни о Вечном,
ни о замыслах своих,
что стучатся в каждый стих
содроганием сердечным.
Бесполезен разговор.
Вот весна, не размышляя,
Ничего не замышляя,
Ворвалась на старый двор,
Веточкой благоухая.
Бестолковая такая,
Долгожданная такая,
Как душевный разговор.
Миллиарды лет назад
запланирован закат.
Что планировать? Не знаю.
Просто солнце провожаю
И опять его встречаю,
Как мой предок и собрат.
И с сегодняшнего дня
Нету планов у меня:
«План работы, план заботы
Что за скучная фигня?..»
Никого не рассмешу,
План на завтра не пишу.
Лишь дышу, жива покуда.
И живу, пока дышу.
Я ниткою привязана к тебе.
Не той посконно-грубой и суровой,
А ниточкой прозрачной, бестолковой
и призрачной так вышло по судьбе.
Та ниточка соединяет нас
В моем земном, твоем небесном мире,
И я брожу по нежилой квартире,
Как ты плывешь по воздуху сейчас,
не слышно, не имея губ и глаз.
Привязанностью этой дорожу.
Я ниточку почти в руке держу,
как в детстве нитку с шариком держала
воздушным, и как громкое «Ур-р-а!»
в колодце непрогретого двора
в пространство оглушенное кричала.
Я и теперь ищу в пространстве дверь.
Не оборвется ниточка, поверь
В Алупке дождь. И камни диабаза
седого Воронцовского дворца
сверкают, будто иглы дикобраза,
торчащие из древнего ларца.
Дождь преломляет линии простые,
И мавританских стройных башен ряд,
Как журавлей танцующих отряд,
Колышется, и вытянуты выи
Навстречу влаге. В сонной тишине
Они играют на одной струне.
По кипарису дождевые нити
скользят, как серебро на малахите
с огранкою старинной. С ним на «ты»
щебечут востроносые дрозды
В лохматой «шевелюре» прав был Бродский.
Да, здесь не Древний Рим, но Понт так плотски
Шумит о Вечном, проще о былом
величии и государств, и судеб,
Что верится, всё было, есть и будет.
И что нам лет нелепых бурелом?
Дождь не смолкает. Он высокой нотой
Преодолел мою борьбу с дремотой
ведь при дожде так сладко засыпать,
и видеть то, что без дождя не видно,
и погружаясь в неземные виды,
Земное никогда не забывать.
Жизнь чаша хрупкая. Вновь неуверенно
Следую я по ухабам и рытвинам:
«Каша не варена, горе не меряно,
Лясы не точены, счастье не считано».
Что-то не просится в сердце идиллия
Сказку, увы, мы не сделали былью.
Город мой древняя злая рептилия
спит, припорошенный гарью и пылью.
Крылья подрезаны Цены драконовы
больно кусаются. Тут не до праздников.
Помнится, город венчался короною,
всех привечал от эмиров до Разина.
Волга резвилась. Свободной, широкою
предкам являлась: не ниточкой лентою.
Храмы влекли куполами высокими,
Принаряжались с лихвой позументами.
Синее небо, сусальное золото,
Звон колокольный, сады, виноградники.
Меда арбузного, пряного солода,
Рыбных излишеств ряды да иссадники.
Всё это раньше казалось обыденным
Юшка белужья, вино астраханское
Ныне мы их и во сне не увидим.
Снедь ставропольская и дагестанская
движет торговлей. Где наше, исконное?
Рыжий песок подступает к селениям.
То, что недавно грузилось вагонами,
поразворовано либо гниению
предано. Только пространства полынные
да пересохших протоков безводие.
Вот и слагаются тексты былинные,
Да не прочтет их Его благородие.
Время зрелых ягод винограда.
Тонет солнце в золоте воды.
Смотрит осень оком конокрада
На траву, зажатую в скирды.
На бугор взойду у переправы,
Выстужусь княжною на яру.
Не согреют прежние забавы,
Да и новые не ко двору.
Ширь степей, пролески и суглинки
Как по ним бродить любили мы!
А Земля летит на паутинке
В неизбежность белую зимы.
В глазу соринка, в сердце сбой.
Мой голос резок и простужен,
А осень женщиной босой
Скитается по стылым лужам.
Она проходит не спеша
За клумбами и тополями.
Ее крылатая душа
Омыта первыми дождями.
Я тоже выйду за порог,
Втяну всей грудью пряный воздух,
Прочитывая между строк
Ее «уроки и погосты».
Мы с ней присядем на крыльцо,
Она большой, я малой птицей,
И скорбной осени лицо
в моем лице отобразится.
Вспоминается всякая малость,
незаметно вплетается в стих.
Как легко моя юность промчалась
Вдоль булыжных былых мостовых.
Караваны трамваев лобастых
управляли незримо судьбой.
Мы встречались с тобою
и часто добирались по шпалам домой,
где в квартире твоей обитая
(Чем она не потерянный рай?),
пробуждались от первых трамваев,
под последний любили трамвай.
Дребезжание рюмок в серванте,
Отражение неба в окне.
Неуклюжих трамваев анданте
Через век, через жизнь, через не
соответствие прежнего быта
Новым почеркам и скоростям.
Из серванта все рюмки разбиты,
и сердца поизношены в хлам.
Только я всё сильней понимаю:
В мире светлом, безгрешном, ином
Мы промчимся опять на трамвае,
Чтоб исчезнуть за дальним углом.
Вадим Матвеев
Вадим Матвеев
* * *Проклятья, суматоха Хат-шеп-сут
не к месту всплыло имя из прочтенных.
Душа моя вместилище, сосуд
из предложений сложноподчиненных
законам мира.
Кто сильней тот прав.
Вот потому уютно в старом доме
Пить в одиночку чай из терпких трав,
и чтобы никого, пожалуй, кроме
Тебя
Тебя
Но это редкий сон.
Мне снятся кровь и старое жилище.
Почтовый ящик, тут же почтальон,
Который что-то в старой сумке ищет.
Я исчезаю будто в никуда.
Меня там нет, а где я неизвестно.
Не утечет, а высохнет вода.
Хоть кто-то и решит, что так нечестно.
* * *Раньше было иначе:
Сам вез чай
с кухни
В инвалидном кресле,
Пытаясь не раскачать,
Не разлить на себя,
Не разбудить
Невзначай
Криком отчаяния.
Хотя к чему кричать?
Теперь мне
Приносят
Бокал,
Пока не остыл.
Не потому, что богат,
а потому, что нет сил.
И гораздо проще
Принести чай,
Чем искоса смотреть
На последствия
Паралича.
Буду сидеть молча,
Глядеть в окно
На нашествие полчищ
Воробьев и ворон.
С бокалом в руках
и с камнем на плечах,
что нельзя сбросить,
Не разлив чай.
Россия это Русь и я
Листок на древе вековечном.
Над кроной молнии блестят
И ствол от времени увечен.
Но корни помнят чистоту.
Лишь в них живет святая сила.
Из них побеги возрастут,
Чтоб не исчезла ты, Россия!
Раз в Астрахани нет лесов,
Деревьям реки стали сценой.
Здесь тополя вдоль берегов
Ветвями тянутся к Вселенной.
Задумчивые перья ив
Склоняются к прохладной влаге.
Листвы манящий перелив
Не передать простой бумаге.
Поверхность белую
забрызжешь черненьким,
Размажешь тряпочкой,
всё станет сереньким.
Идут по улице ребята с челками,
Такие бодрые, почти весенние.
Но тени серые, и сами серые,
Как будто серия с завода юности.
Смотрю с унынием засохшим деревом.
Пишу от зависти такие глупости.
Рукою отереть со лба
Жар солнца, что повисло в небе.
В который раз себе солгать,
Что сердце холоднее снега.
Сомкнув уста, считать до ста,
До тысячи, без остановки.
Надеясь, что в объятьях сна
Неимоверно станешь ловким.
Преодолеть нелегкий путь,
Преграды и однажды утром,
Не отыскав на шее пульс,
Стать мудрым.
Я к сорока годам устал.
Во мне исчезла страсть к познанью.
В нелепом этом состояньи
Живу с ухмылкой на устах.
Я не смотрю по сторонам,
Сижу за запертою дверью.
Стал толерантен к суеверьям:
Ведуньям, бабкам, колдунам.
Ничто не в силах пробудить
Инстинктов прошлого уснувших.
Но я надеюсь простодушно
На чудо, что найду в пути.
Когда глаза огонь утратят,
И краски станут чуть желтей,
Потерянной страной Урарту
Я растворюсь среди людей
До той поры, как слой за слоем,
Не выкопают невзначай,
Поняв, что ничего не стоит
Мой путь к началу из начал.
Заглянут в темные глазницы.
На миг застынут. Помолчат
Мы смотрим сны, и в снах нам снится,
Что все мы антиквариат.
Я знаю, что и этот снег растает,
И реки скинут панцирь ледяной.
Потянутся с зимовий птичьи стаи,
Всё оживет, запахнет вновь весной.
Я так люблю короткое мгновенье,
Когда набухнут почки тополей.
Когда на голых ветвях предцветенья
Блестит не клей божественный елей.
Всего лишь день иль два и зелень брызнет
Во все концы земли. Весенний взрыв
И наступает упоенье жизнью.
Ты просто жив Ты жив сегодня, жив
И дом обшарпанный, жилой,
Лишенный стати иноходца,
В разбитое окно смеется
Над улицею пожилой,
Что ежедневно молодится,
Назло пытаясь быть стройней.
Всё тщетно.
Дом и сам боится
Остаться с ней наедине.
Как всё подстроено нарочно
Пазы в пазы.
Ползут по проволоке прочной
Жгуты лозы.
Шаг тут ступенька, там ступенька,
И дверь легка.
Простая летняя салтенька,
Не для греха.
Семья, посуда, стол скрипучий,
Вечерний чай.
И поцелуй чуть влажный, жгучий,
Вскользь, невзначай.
Все разойдутся. Душных комнат
Ночной уют.
Цикадный сумеречный гомон
Вновь тут как тут.
Вдвоем сидеть бы нам за чаем
До петухов.
Когда от запахов качает,
Как от стихов.
Утро многих похоже на карту войны,
Где кустами раскиданы стрелки ударов
Покорения не рубежей, а страны,
Чтобы что-то потом написать в мемуарах.
Я, задумавшись, утром гляжу из окна,
Намечая свои рубежи наступлений.
То ли карта моя, скажем так, не верна?
То ль стратег заплутал в лабиринтах сомнений?
Море: пена, пена, пена
Горсть воды в лицо.
День рождения у Лены.
Легкое винцо.
В голове такая каша
Из имен и лиц.
Да набросок карандашный
Из пяти страниц.
Поздравления, улыбки,
Болтовня гостей.
На песке прекрасно-зыбком
Смятая постель.
День уж клонится к закату
И настрой иной.
Выпей, Лена, словно с братом,
Горькое вино.