Договорились.
Вечером Николай продолжил свой эмоциональный рассказ:
На мой взгляд, вся эта лейтенантско-сибирская экспедиция, продолжавшаяся десять лет, с 1733 по 1743 год, воистину Великая, я бы даже сказал героическая! Поражает невероятная преданность делу и Отечеству! Ведь ни один народ, ни одно государство в те годы не пыталось, да, по-моему, и не смогло бы предпринять такого. Это как раз то, что называется русским размахом Возьмем, для примера, только август-октябрь 1740 года.
Представьте Север того времени. На крайнем востоке страны, в Авачинской бухте, на Камчатке, отдают якоря пакетботы «Святой Павел» и «Святой Петр», прибывшие из Охотска под командой Беринга и Чирикова. В те же дни команда бота «Иркутск», на капитанском мостике которого стоит Дмитрий Лаптев, отважно пробивается сквозь льды вблизи устья Колымы, стремясь к неведомым землям Чукотки. А возле восточного берега Таймыра, сплющенный торосами, идет ко дну бот «Якутск». Его экипаж, по решению Харитона Лаптева, направляется по льдам к пустынному берегу полуострова Таймыр и посуху обследует, описывает его. Тщательность и точность, с какой выполнены эти работы, поразительна. Еще более поразительно мужество этих людей: ведь они испытывали нехватку практически во всем.
Я вам сейчас покажу маршруты этих экспедиций. Возбужденный Николай развернул на столе вычерченную от руки карту. Вот смотрите
Погоди, погоди темновато, остановил его Корней. Пересев к печке, он нащипал ножом, сделанным из старой косы, лучины. Запалил сначала одну, потом, для лучшего света, вторую.
Вот теперь получше. И что там у нас?
Смотрите, здесь нанесены все маршруты. Штрихами первопроходцев, а те, что мы прошли, точками. Я ведь тоже изрядно помотался по Северу. Если сложить все вместе, то поболее кругосветки получится. Вот отсюда досюда прошел в 1940-м с Ленинградской экспедицией. И тут был, и тут, с гордостью показывал он.
Я тоже немало походил по лесам и горам, но мне с тобой не сравняться.
Вам будет чудно, но в Заполярье леса в обычном понимании нет.
А что там, трава, что ль?
В основном карликовые березки и ползучие ивы. А вот цветов море. Когда все они зацветают красота неописуемая! Глаз не отвести. Горы есть, но пониже ваших и по большей части лысые. А вот озер и болот без счета. В них, правда, не утонешь вечная мерзлота.
С того дня их вечерние посиделки стали регулярными. Николай приходил к Корнею, как только управлялся с заданиями благочинного[12].
За чаем он подробно рассказывал все, что знал о Севере. Корней внимательно слушал. Если что-то было непонятно, переспрашивал. Оставшись один, записывал в тетрадь самое важное. В том, что судьба свела его с таким знатоком Заполярья, он видел Божий промысел.
Эти встречи-беседы окончательно лишили скитника покоя. Север все сильнее манил его. Никакие доводы разума уже не могли заглушить его желания идти туда, куда звала мечта, рожденная в детстве бабушкиными сказками: ведь ни одна из них не обходилась без упоминания о Студеном море. Корней и не противился этому зову. Эта мечта-желание настолько завладела им, что, ложась спать, он непременно мысленно проходил весь путь от монастыря до океана. А случалось, просыпался ночью от нахлынувших сновидений воображаемой дороги и подолгу лежал, заново переживая сон.
Корнею хотелось обсудить с сыном свое намерение отправиться на Север, но все робел: как-никак настоятель монастыря. Наконец набрался смелости и, выждав момент, когда тот отдыхал в своей келье, постучался. Изосим отворил сразу, словно ждал его. Это успокоило Корнея, и он заговорил без стеснения:
Сынок, тут он запнулся, отец Андриан, пришел посоветоваться.
Слушаю внимательно.
Ничего не могу с собой поделать. Старая маета одолевать стала потянуло в дорогу.
Изосим вопросительно глянул:
И куда теперь?
На этот раз туда, где кончается земля. Хочется увидеть океан и побывать в тех краях, где пол-лета день, ползимы ночь. Представь, там даже медведи белые! Что присоветуешь?
Сын смотрел на отца и думал: «Неугомон! Как был бродягой, так им и остался. Такого в четырех стенах не удержать», а вслух произнес:
Ведал, что маешься, ждал, когда сам придешь. У Создателя на каждого из нас свой замысел. Коли Он тебя на край Земли призывает стало быть, это для чего-то надобно Благословляю!
Андриан перекрестил двоеперстно отца.
Андриан перекрестил двоеперстно отца.
Когда мыслишь отправиться?
По весне, как земля подсохнет.
Хотя Изосим знал, что раньше июля отец не выйдет, поправлять не стал:
Время подходящее. Одно тревожит как на культе в такую даль?
Ты же сам в проповеди о святом Луке говорил, что главный враг человека страх. Что для успеха задуманного надобно не страшиться и, уповая на Бога, действовать. А уж Он подскажет и поможет.
Я и не отрицаю того, но беспокоюсь путь-то не близкий.
Нога не подведет. Протез хорошо подогнал, сидит, как влитой. Да и кожа загрубела, не так чувствительна. Главное выйти к Алдану. Дальше мыслю на пароходе.
Тут Корней развернул тщательно скопированную из атласа карту:
Ежели Господь позволит, хочу достичь вот этого пролива. Берингов называется. За ним Русская Америка. Аляской называется. Знаешь, кто такой Беринг и почему пролив назван его именем?
И Корней с жаром принялся рассказывать про экспедицию командора, которая благодаря мужеству и таланту капитан-лейтенанта Чирикова совершила массу географических открытий.
С маршрутом все понятно, а как с родительским благословением? Без него пути не будет. В поучении Ивана Златоуста прямо сказано: «Родителя ослушаться Бога оскорбить».
За то сильно опасаюсь Отец ведь так и не простил.
Сходи, покайся, глядишь, смягчится Заодно проверишь, как нога себя поведет. В гостинец муки прихвати у них, поди, давно кончилась. Марфе скажу, чтоб отсыпала.
Выйдя из кельи, окрыленный Корней немедля направился к Географу. Не терпелось поделиться радостью, что настоятель поддержал его намерение достичь не только океана, но и Берингова пролива.
Корней Елисеевич, если вы не против, я бы тоже с вами пошел.
А чего мне противиться? Вдвоем-то сподручней. Тем паче места те знаешь, да и к бивачной жизни навычный. Только прежде чем идти, мне непременно родительское благословение получить следует. Без него никак.
Не любивший долгой раскачки Корней отправился в скит, едва стали гаснуть звезды. В лесу стояла обычная предрассветная тишина, но стоило взошедшему светилу позолотить морщинистую кору сосен и выбелить стволы берез, лес ожил: защебетали, запорхали разнокалиберные птахи, забегали зверушки.
В горельнике, в просвет между подрастающими елочками мелькнул круп убегающего сохатого.
Ишь ты, белоштанник! Испугался?! улыбнулся Корней.
Где-то в стороне неуверенно попробовала голос кукушка и смолкла, прокуковав двенадцать раз.
Что-то маловато ты мне отсчитала, продолжал посмеиваться скитник.
«Пристыженная» птица вскоре возобновила счет и вещала свои пророчества до тех пор, пока Корней не сбился со счета. В растущих вдоль тропы зарослях шиповника он разглядел каким-то чудом сохранившиеся ягоды. Сняв со спины понягу, прислонил ее к стволу кедра и, отцепив притороченный котелок, стал собирать их для матери. Ягод было немного и, переходя от куста к кусту, он быстро удалялся от тропы.
Неожиданно оттуда донесся короткий рык. Привстав, скитник увидел, что метрах в пяти-шести от поняги стоит небольшой, видимо, прошлогоднего помета, медведь. Обнаружив незнакомую штуковину, он внимательно и смешно рассматривал ее издали.
«Что это такое? Оно опасное? Можно ли это съесть?» читалось в его позе.
Зверь, крадучись делал к поняге шажок и замирал, вслушиваясь и всматриваясь, как оно отреагирует на его приближение. Не дойдя пару метров, остановился, переминаясь с ноги на ногу. Решив, что оно спит, стал фыркать и ударять перед собой передними лапами. Однако «незнакомец» не реагировал.
Корней с улыбкой наблюдал за «храбрецом».
Наконец, тот, подойдя почти вплотную, как можно сильней отклонившись назад мало ли чего! вытянул вперед лапу и попробовал прикоснуться самыми кончиками когтей. Едва успев дотронуться, резко отдернул ее будто обжегся. Помедлив, решил повторить свой храбрый поступок. В этот раз коснулся чуть смелее поняга шевельнулась! Медведь тут же отпрянул. А успокоившись, вновь решил подойти, но уже с другой стороны. Убедившись, что оно не опасно, пестун принялся обнюхивать, дотрагиваясь уже носом.
Корней, поняв, что пора спасать понягу, застучал ножом по котелку.
Перепуганный зверь, зауффкав, бросился наутек. Отбежав немного, обернулся и посмотрел с обидой «Эх! такую добычу пришлось оставить!»
Набрав почти полный котелок ягод, скитник продолжил путь. Метров через триста увидел медведицу с двумя медвежатами и тем самым любознательным пестуном. Вокруг них чернели свежие покопки. Косолапые старательно выкапывали корни борщевика и, отряхнув от земли, аппетитно причмокивая, ели их. Корней осторожно обошел семейку.