Утром нас разбудило ласковое солнце. Оно вело весёлую и озорную игру с морем, бросая ослепительные всполохи прямо нам в глаза. Песок берега был неожиданно чёрным и тёплым. Мы пошли влево по берегу, по кромке уплотнённого вулканического песка, и набегающие волны дружелюбно омывали наши бледные городские ноги. За ночь море выбросило на берег свои драгоценности хрустальные сгустки медуз, опаловые раковинки и плоские камешки затейливо полосатые, розовые, голубые, грифельные. Этих драгоценных камешков набрался уже почти полный целлофановый пакет, когда Люся вдруг сделала стойку: слева послышалась русская речь. На безлюдном пляже на расстеленных домотканых ковриках сидели четверо. Это были москвичи. Принадлежность к московской людской расе невольно притягивает людей за границей, точно членов некоего тайного общества, к тому же море и солнце так обволакивают людей негой и благодушием, что в каждом встречном хочется видеть близкого. И мы разговорились. Двое из этой четвёрки были Душенко Костя, Галя, и ещё Таня так они представились, брат и сестра с подругой. Четвёртой была Валентина Николаевна. В отличие от стройных и худощавых Душенко, у Валентины Николаевны то место, где когда-то была талия, давно уже перестало быть таковым. Что придавало ей всеми принимаемую и уважаемую солидность. Все они были лет на десять моложе нас, но это не помешало нам назваться без отчеств, и мы были сразу же приняты в компанию. По имени-отчеству именовалась только Валентина Николаевна. Из-за комплекции. Мы были на Кипре впервые, ничего толком не знали, а четвёрка, оказывается, уже на протяжении последних четырёх лет ежегодно проводила свои отпуска именно здесь и именно в октябре, потому что нет на земле лучшего места и лучшего времени года. Очень приятно знающим и опытным людям брать опеку над несмышлёнышами, и женщины наперебой стали просвещать нас:
что место, где мы поселились, не самое удачное в окрестностях и что они знают лучше и дешевле;
что кипрское вино лучше всего покупать в пакетах и стоит оно здесь сущие копейки по московским меркам;
что во-о-он там, через дорогу, есть магазин-пекарня-кафе Fat Man («Толстяк»), где пекут и продают совершенно бесподобные пирожки, булочки и пирожные;
что нам нужно обязательно съездить в Никосию, это столица, туда ходят автобусы;
что в среду на будущей неделе здесь на берегу состоится концерт народной греческой музыки, бесплатно, но очень занимательно;
что каждый вторник в Лимасоле проводится экскурсия на винзавод, тоже бесплатно, но очень занимательно, и нам обязательно нужно туда поехать.
И масса других полезных и нужных сведений.
Костя помалкивал и пытливо рассматривал нас. Он оказался Константином Душенко, известным в Москве историком и собирателем афоризмов. Его сестра Галя работала в столице в магазине технической (и исторической) книги. А Валентина Николаевна была редактором ветеринарного журнала и очень гордилась своим статусом. Словом, они были истинными московскими интеллигентами, ненавязчивыми и добродушными, но неохотно покидающими обжитые ими раковины и никогда не делающими резких движений. Они давно дружили, вместе проводили отпуска и в связи с давностью дружбы стали немного уставать друг от друга. Валентина Николаевна скептически относилась к меланхоличному Косте и считала, что он ничего не видит за своими первоисточниками (так у историков называются письменные артефакты). Между ними часто пробегали мелкие искры. Может быть, поэтому они так охотно приняли в свою компанию новых, нейтральных, людей. Редко бывает так, что случайная встреча разных по образу жизни людей (опять случай!) вызывает взаимные симпатии, но это произошло, и с тех пор мы стали видеться каждый день. Мы встречались с ними потом в Москве, и я купил в их магазине «Книгу афоризмов» К. Душенко и «Историю византийских императоров». Стыдно признаться, но с афоризмами я застрял на пятой странице, а до византийских императоров так до сих пор и не добрался. Но всё равно это были интересные и душевные люди, неслучайно Душенки.
Они тут же повели нас на античное городище Курион, неподалёку на холме. Мы бродили среди древних построек, любовались открывшимся видом на море и слушали пояснения Кости.
Кстати, сказал он, у нашей семьи греческие корни по материнской линии. Наша бабушка приехала в Москву в тридцатые годы да так и осталась.
А у меня немецкие корни, вдруг заявила главная ветеринарша. Мой дедушка был немцем, правда давно обрусевшим.
Они тут же повели нас на античное городище Курион, неподалёку на холме. Мы бродили среди древних построек, любовались открывшимся видом на море и слушали пояснения Кости.
Кстати, сказал он, у нашей семьи греческие корни по материнской линии. Наша бабушка приехала в Москву в тридцатые годы да так и осталась.
А у меня немецкие корни, вдруг заявила главная ветеринарша. Мой дедушка был немцем, правда давно обрусевшим.
Я не смог смолчать и выложил наши козыри: у Люси прабабушка была гречанкой, а я вообще почти наполовину немец. Таким образом, наша компания разделилась на трёх «греков» и двух «немцев». Таня немного подумала и примкнула к «немцам», у неё, кажется, тоже давно кто-то из предков был немцем. К общему удовлетворению, состоялся паритет трое на трое, что, по утверждению Кости, исключало возможность межэтнической войны.
Мы переехали поближе к нашим новым друзьям только через четыре дня, я неосмотрительно заплатил аванс. И каждый вечер из этих четырёх дней мы слушали оглушительное сиртаки.
* * *Дни накатывали и отступали в прошлое, как неспешные волны утреннего моря. Рано утром я бежал на берег, чтобы поплавать, радостный и свежий возвращался в наше новое жилище, где уже проснулась Люся и где упоительно пахло сваренным кофе. Потом мы шли на морской берег, туда же подходила душенковская компания, на мелком чёрном песке расстилались циновки и коврики, мы плавали в тёплом море, грелись на солнце и неторопливо разговаривали. На разные темы. Я впервые встретил живого историка и, конечно, вцепился в Костю. Меня очень интересовала история Московской Руси XIV века, и я засыпал его вопросами. Костя отнекивался: он, видите ли, был специалистом по византийской истории, а его знания по русской истории не очень профессиональны, но под моим напором уступал.
Вы спрашиваете, говорил Костя, как расценить поступок великого князя Дмитрия Ивановича снять княжескую одежду и в латах простого воина встать в первых рядах в смертельной сече. Понимаете ли, добросовестный историк не вправе давать оценки событиям глубокой старины. Задача историка наиболее точно, полно и беспристрастно воссоздать и проанализировать события тех дней. А оценивать их Во-первых, информация, которой мы располагаем, весьма скудна. Ведь, кроме «Сказания о Мамаевом побоище» и «Задонщины», практически не сохранилось ни одного значительного документа, описывающего эту битву. А эти летописи поэтические, художественные произведения, они дошли до нас во многих списках, зачастую противоречащих друг другу, и мы пытаемся разобраться, что в них правда, а что художественный вымысел или ошибка переписчика. Во-вторых, обычаи, образ мышления людей того времени разительно отличаются от того, как думаем и поступаем мы. А что касается значения этого сражения для истории Руси, то не всё так очевидно. Казалось бы, великая победа над супостатом, торжество русского духа, но ведь к каким последствиям она привела! На Куликовом поле погиб цвет русского воинства, и великий плач шёл по Руси. А через два года Тохтамыш разорил и сжёг Москву. Я согласен с вами, что в истории мы черпаем патриотизм, через исторические тернии идёт становление нации и государства. Но не всё так однозначно, и кроме исторической науки существуют и живут исторические мифы. Их используют в своих целях политики, и это тоже часть нашего общественного сознания.
Потом мы шли обедать в Fat Man, объедались пирожками и слойками. А вечерами были прогулки по Лимасолу. Неярко освещённые улицы, негромкая музыка, до глубокой ночи заполненные вечерние кафе с официантами в снежно-белых рубашках, подпоясанных красными шарфами (в большинстве сербы), летучие мыши, неслышно и стремительно рассекающие воздух, и украинские проститутки на перекрёстках. Южный приморский город.
Автобус подвёз нас к воротам винзавода ТЕО, когда ещё не было девяти, и мы с Люсей оказались первыми. Ближе к девяти стали подтягиваться другие любители кипрских вин, и мы начали играть в увлекательную игру: угадай, кто из какой страны. Сначала подошли три очень весёлые бабушки, одетые в линялые юбки и пёстрые кофты, и начали галдеть друг с другом. Им было, наверное, чуть за шестьдесят. «Американки», по выговору определил я. Мне уже приходилось встречать таких на улицах южных городов. Отработав своё и став retired (пенсионерами), они начинают новую жизнь, свободную от рутинных тягот, взрослых детей и престарелых супругов. Они колесят по миру и развлекаются в обществе близких подруг. Бабушки рассказывали друг другу какие-то весёлые истории и заразительно хохотали. Ровно в девять появилась тридцатилетняя пара. Они были одеты так безукоризненно, что мне стало неловко за мои потрёпанные джинсы. Они подчёркнуто и чопорно сторонились беспардонных американок. За всё время ожидания не произнесли ни звука. Я определил их как англичан. Были ещё какие-то, неопределённой национальности, то ли шведы, то ли норвежцы. Последним подошёл и встал в сторонке совершенно замечательный тип. Редеющие чёрные волосы клоками свисали на его лоб, на бледном лице мученика была написана мировая скорбь. Помятые брюки, несвежая рубашка. Он весь был помятый и скорбный. «Спорим, что он ирландец?» шепнул я Люсе. В это время отворилась дверь, и к нам вышла миловидная женщина. «На экскурсию? поинтересовалась она. Пойдёмте со мной». Нестройной толпой мы двинулись через двор и начали хождение по цехам завода. В огромных чанах бродило виноградное сусло, из которого потом получится знаменитая кипрская «Коммандария» или лёгкая «Афродита».