А я в командировку лечу, сообщил я, допивая кофе.
Куда на этот раз? без особого интереса спросила Катерина.
На Мальту, на месяц. Что тебе привезти оттуда?
С Мальты? Ничего. Оттуда везти нечего, была я там. Скучное место, курорт плохой. Купаться особенно негде, смотреть нечего. Ну дня на три можно поехать, это максимум.
Неужели так плохо? Расскажи о Мальте, мне сейчас всё интересно, я там не был.
Да говорю же, нечего рассказывать. Остров маленький, мне с воздуха показалось, что аэропорт занимает чуть ли не половину, камень кругом, зелени мало, летом очень жарко. Ну старый город, церкви, сувенирные лавки, ресторанчики морской кухни. Всё как обычно. Понимаешь, когда много ездишь, с какого-то момента всё сливается. Что Таллин, что Брюссель, что Валлетта какая разница? Наверное, в своё время я поездками за границу объелась. Не представляю, что ты будешь в этой дыре делать целый месяц.
Буду работу писать о войне в Северной Африке. На Мальте базировались британские самолёты-торпедоносцы, которые охотились на итальянские и немецкие корабли. Вот о них.
Это Первая или Вторая мировая?
Вторая, конечно.
У меня с историей совсем плохо, а уж с военной и подавно. Пробовала я твои статьи читать, но, извини, не осилила. Скучно и непонятно. Какой-то язык тарабарский «Располагаемый наряд сил и средств». Нормальные люди так не говорят.
Не извиняйся. Если читателю скучно, виноват не он, а автор. И потом, я же не Дюма
Об этом я, положим, догадываюсь. Но ты лучше объясни, почему так получилось, что у нас нет хороших книг о Второй мировой? Вернее, не так. Художественная литература лучшая в мире, а вот военно-историческая не задалась. К примеру, у англичан есть Лиддел Гарт, все знают книги Ширера о Третьем Рейхе. Он, кстати, кто, немец?
Американец.
Ну неважно, пусть американец. А у нас ничего. Даже воспоминания великих полководцев как будто написаны одним человеком, каким-то пыльным и занудным языком. Но ведь были же у нас Тарле, Манфред, Скрынников, наконец. А тут такая война, а у историков пшик.
Ну, барин, ты задачи ставишь! крякнул я и почесал в затылке. То есть ты, конечно, права, всё так и есть, но вопрос не по чину. Тебе бы с Дядей Фёдором поговорить
Это ваш генерал?
Да.
Ну его, лучше ты ответь. Ну есть же у тебя какие-то мысли об этом?
Причин много. Во-первых, секретность. Любят у нас архивы секретить спасу нет. А без работы в архивах что напишешь? Всё боятся: как бы чего не вышло. А многие архивные дела просто не разобраны. Лежат офицерские полевые книжки с войны, многие уже и не читаются, ведь писали донесения тогда простым карандашом, иногда химическим. Выцвело всё, грифель осыпался. То есть эти документы как бы есть, но на самом деле их уже нет. Во-вторых, много лет боялись что-нибудь не то сказать про наших новых братьев по соцлагерю, а ведь если разобраться, картина получается невесёлая. Про немцев я даже не говорю, но вот чехи всю войну спокойно клепали оружие для Вермахта, а словаки вообще находились в состоянии войны с СССР. Болгары и румыны вступили в войну на стороне немцев, про зверства венгров и говорить нечего, их даже в плен старались не брать, такое зверьё было Только югославы дрались с фашистами по-настоящему, да и то не все. Хорватские усташи, например, собирались уничтожить всех сербов. Вообще всех, представляешь? Восьмисот тысяч человек как не было Хотя сейчас начинают выходить интересные работы, наверное, надо подождать
Да мы-то подождём, вздохнула Катерина, мы и так знаем, что к чему. Нам бы не упустить тех, кто сейчас в школу ходит. Приходилось тут общаться со школотой, ведь это жуть кошмарская! Потом поздно будет Ладно, что это я на тебя накинулась, как на врага народа? Ты когда летишь?
Через два дня.
Собери, что надо постирать и погладить.
Да я сам
Сам он Сказано: собери!
Есть, мэм!
Так-то лучше. Люблю военных!
Что, всех?
Некоторых. Список представить?
Обязательно.
А ху-ху не хо-хо?
Хо-хо.
Ну тогда отправляйся в душ, а я тут приберу немножко.
***Перед командировкой Катерина не пришла попрощаться и даже не позвонила. Ну и ладно, я привык к её причудам, да и не на войну еду.
Раньше я любил командировки и вообще поездки, неважно куда, лишь бы увидеть новые места, новых людей. А с некоторых пор как бабка отшептала стал домоседом. Однажды, листая каталог юбилейной выставки Левитана в Третьяковке, я прочитал про искусствоведа, который посвятил жизнь изучению картин Исаака Ильича. Он описал все его работы, разобрал до тонкости каждую картину, каждый мазок. Между прочим, этот человек был фантастическим домоседом, предложение поехать на дачу повергало его в ужас. Так и прожил всю жизнь в своём кабинете, работая над длинными, скучными и никому не нужными монографиями. Второй Левитан так и не явился, а обычному посетителю музея все эти искусствоведческие тонкости попросту не нужны. Ещё несколько лет назад я посмеялся бы над чудаком, устроившим себе добровольное заключение, а сейчас, пожалуй, нет. В одиночестве есть определённая прелесть, а свой дом есть свой дом.
Теперь перед очередной поездкой я испытываю неприятное, сосущее, изматывающее волнение, хотя повода для беспокойства и нет. Злюсь на себя, но поделать ничего не могу. Это только в книжках люди управляют своей психикой, как смартфоном хочешь так настроил, хочешь этак. Зато уже в Аэроэкспрессе беспокойство отступает: механизм путешествия уже вступил в работу, расслабься и получай удовольствие! От тебя уже ничего не зависит.
Миновав дачный Савёловский вокзал и унылые внутригородские пути с бетонными заборами, разрисованными доморощенными художниками, Аэроэкспресс наконец-то вырвался из города и, увеличив скорость, помчался к Шарику. Поворот, ангары, самолёты на технической позиции, и вот он, аэропорт. Я избавился от чемодана, получил посадочный талон и отправился в бар, где, попивая коньяк, дождался начала посадки.
Говорят, что пилоты не любят летать пассажирами. Обычно мне всё равно, никаких эмоций полёт не вызывает, тем более, в командировки Дядя Фёдор гоняет меня довольно часто. Но в этот раз получилось по-другому. То ли коньяка я выпил больше, чем следовало, то ли повлияла песчаная буря на Марсе не знаю. В самолёте я заснул и почему-то увидел тот самый полёт ракетоносца, который оказался для меня последним. Я опять сжимал рога штурвала, перед глазами прыгали чёрные циферблаты, мигали цветные кнопки и противным бабьим голосом верещал речевой информатор. Наяву я не знал, когда откажет гидросистема и упрямо тащил тяжёлую машину к полосе, надеясь на чудо, а во сне был уверен, что не успею, управление в последний момент «отвалится», и машина со скрежетом рухнет на бетон, высекая снопы искр. В ожидании чудовищной боли я застонал и проснулся.
Оказывается, меня держала за руку соседка и с тревогой заглядывала в глаза:
Вам нехорошо? Вы стонали во сне Вам нужен врач? Позвать стюардессу?
Одурь скверного сна постепенно уходила, и я разглядел девушку: обычное, не очень привлекательное русское лицо, гладкая причёска, зелёные глаза, минимум косметики. Лет ей, наверное, около двадцати. А голос приятный, хороший такой голосок, ласковый, домашний.
Так позвать стюардессу? Или у вас собой есть лекарства?
Спасибо, ничего не надо, просто увидел дурной сон Всё уже прошло, не беспокойтесь обо мне.
Вы так боитесь летать? Но это же совершенно безопасно, правда! Я лечу уже в третий раз и совершенно не боюсь!
Я тоже не боюсь, через силу улыбнулся я, просто не ко времени приснилась всякая дрянь Я ведь сам лётчик, ну, правда, бывший, теперь летаю только пассажиром.
Лётчик, ой, правда? оживилась моя соседка. А на каких самолётах вы летали? На таких же? она показала взглядом на салон нашего лайнера.
Нет, не на таких, я летал на ракетоносце.
А-а-а, так вы военный?
Ну да, бывший.
А почему не летаете? Вы же совсем молодой Ой, простите, наверное, не надо было спрашивать, некрасиво получилось
Ничего страшного. Не летаю, потому что была неудачная посадка, после которой пришлось долго лечиться.
А что случилось? Или это военная тайна?
Да никакой тайны Простите, а как вас зовут?
Лена
А меня Сергей Николаевич. Понимаете, Леночка, в полёте произошёл отказ. Странный такой отказ, раньше ничего подобного не было. Самолёт вообще довольно надёжная штука, а тут
А разве нельзя было выпрыгнуть?
Можно. Я и приказал всем членам экипажа покинуть борт, а сам остался.
Зачем? Вам было жалко самолёт?
И самолёт тоже, но главное людей. Если бы катапультировался и я, от машины осталась бы груда искорёженного дюраля, и причину отказа установить бы не удалось. А если бы этот отказ повторился на других машинах, и пилот оказался менее опытным? Самолёт нужно было посадить во что бы то ни стало, ну я его и посадил, правда, не совсем удачно
И неисправность нашли?
Да, к счастью. Оказалась ерунда, мелочь. Но когда проверили все самолёты, дефектную деталь нашли ещё на трёх. Вот и выходит, что я рисковал не зря.
Глаза у Лены стали совсем круглыми:
Так вы же герой, Сергей Николаевич!
Да ну, никакого героизма. У военного лётчика работа такая особенная. Не как у гражданского.
А наш самолёт вы смогли бы пилотировать?
Нет, слишком много незнакомой электроники, нужно переучиваться. То есть руками, конечно, смог бы, но ведь этот лайнер на самом деле пилотирует компьютер, а экипаж только помогает ему. Гражданские лётчики на больших самолётах давно превратились в операторов ЭВМ. В военной авиации совсем не так.