Я не сумасшедший. Я был им, возможно, но теперь я нормальный. Говорю вам, я вылечился. Видите? Я улыбаюсь. Смотрите, я даже могу на одной ноге стоять. Не знаю как, но это произошло. Вы должны поверить!
Конечно, врач его поддержит, скажет что-то вроде «Вот и чудненько, вы и вправду выглядите лучше». Отведет в общую комнату и велит ждать. Они всегда так делают, когда вокруг нет других врачей или медбратьев. Мы тоже всегда подыгрываем пьянице в лифте, если проигрываем ему в габаритах, или группе пьяных подростков в глухой подворотне, пока не понимаем, что в безопасности.
Это все будет. И Янис продолжит стараться не моргать и закрывать глаза по очереди, лишь бы остаться здесь. Ведь так, определенно именно так, ведет себя здоровый человек? Этот мир он считает реальным или хотя бы думает, что так помнит. Если не оригинал, то, как минимум, очень точная копия того, из которого он ретировался. И раз он верит в этот мир, выбрал его, то неужели мир не поверит в него?
«ождвждраылщфыадрми»
В общей комнате больницы всегда происходило шоу, особенно после обеда, когда все надзиратели заняты своими делами. Среди залипающих зомби в пижамах, раз за разом кто-то просыпался и начинал будить остальных. Сильных людей в заключении всегда больше, чем на свободе. Они не сдавались и, изредка вырываясь из оков дремоты и личных апартаментов ада, начинали танцевать, разыгрывать абсурдные сцены, петь, читать стихи, нести околесицу. Если бы вы знали, сколько среди них великих и избранных, но слишком рано обнаруженных людей И первые из них, подобно лампочкам для мотыльков, были призывом к пробуждению остальных. Как будто психам нужна была поддержка, ощущение того, что они не в карцере собственного непонимания.
Справа от него кто-то ловил воображаемых бабочек, вместо сачка используя трусы. Слева же, совсем рядом с ним, женщина с сильно очерченными скулами. Впалость ее щек никак не сочеталась с ее массивным тазом. Она сдувала с ладони кучку перьев, видимо добытых из подушки:
Лети, лепесток, через тотальный контроль, мировой терроризм, глобальный кризис, упадок нравственности, загнившую культуру, потребительское общество, пустые обещания, лживые речи, мимолетные чувства; найди настоящего человека и передай, что он не один. Лети лепесток
Но Яниса интересовал другой персонаж, который в дальнем углу у тумбочки строил из таблеток башню и увлеченно вел беседу с самим собой. Янис подкрался со спины и прислушался:
Мммм Что ты делаешь?
Я строю башню.
Зачем это?
Не знаю или не помню. Не помню, не знаю я или не помню.
В чем смысл тогда? Зачем продолжаешь, если нет причин?
Как раз, поэтому и продолжаю, ведь нет причин останавливаться.
Странный ты. Не по-хорошему и не по-плохому, а по-странному.
Вздор. Раньше ведь были причины, должны были быть. Но теперь мне просто интересно, сколько она выдержит. Она давно должна была рухнуть. Еще несколько сот этажей тому назад, где-то там, я сильно напортачил, ну и продолжил в том же духе портачить.
И то верно.
До жути досадно. Я, наверное, единственный строитель своей утопии, который ждет, когда она развалится.
Почему же?
Понимаешь, сотню этажей ниже я ведь на самом деле старался, не на шутку, всерьез, многим жертвовал, и что выходит? Зазря? Мог сразу кое-как. Все равно ничего бы не изменилось. Стоит, зараза, и хоть бы хны!
Ну, не скажи, может все дело в фундаменте? Ты заложил качественный фундамент, да такой, что башня, помимо других правильных этажей, выдерживает и твои косяки.
На что мне этот фундамент, когда я хочу начать все сначала?
Тогда брось башню или разрушь.
Если брошу, она навсегда останется где-то на горизонте, будет маячить, напоминая мне о том, что я не закончил, о том, каким я был. А если разрушу, боюсь, больше ничего нового, кроме как горки камней, не построю.
А может, тебе достаточно и горки?
А может, мне лучше прекратить разговаривать с самим собой?
Может еще подумаешь?
Ты ведь несерьезно это?
Давай найдем компромисс. Пожалуйста.
Не молчи. Прошу.
А может, тебе достаточно и горки?
А может, мне лучше прекратить разговаривать с самим собой?
Может еще подумаешь?
Ты ведь несерьезно это?
Давай найдем компромисс. Пожалуйста.
Не молчи. Прошу.
Наступит время и тебе будет стыдно. Тогда ты заговоришь с самим собой, но к этому времени там уже никого не будет.
Это он верно, как бы случайно натолкнувшись на тумбочку около болезненного, вставил Янис, что-то упало в карман его халата, а сам он вразвалочку скрылся из виду.
Врываться в чужое безумие чревато черепно-мозговой, но хвост вроде не увязался. Янис нащупал флакончик, поднял к лампе и рассмотрел.
Прозрачная жидкость, срок годности норм, хм название не разобрать, но зато четко ясно, что глазные. Самое то!
Глазные яблоки жгло. Первая капля сразу же дала шанс на будущее. Приятное скольжение раствора по роговице и глаз как новенький свежесмазанный поршень. Во второй глаз с первого раза не попал стекло по щеке, но в итоге справился. Флакон был наполовину пуст или наполовину полон это уже, каким глазом посмотреть. Например, если он смотрел левым, то видел больше пустоты, даже в том, в чем содержания казалось много, правый же был более позитивен и обрекал пустоту в форму, наделяя даже пробку смыслом.
Крепко-накрепко закрутив крышку и запрятав в халат капли, Янис вышел в центр комнаты. Руки в карманах. Глазами он быстро проштудировал окрестности, стараясь ни на ком не задерживать взгляда, не проявлять интерес, не привлекать лишнего внимания.
Боже я остался единственным нормальным среди психов. Теперь он видел все иначе, и присоединяться к играм мистера Берна, Эрика Берна, он не собирался. Да и какие игры, когда глаза горели, как в первый раз?
Взаправду, что-то незримое заполняло комнату. Нет, никто фекалиями не мазал стены это обычно по пятницам; никто никого не душил и, в принципе, со стороны можно было бы принять окружающих за обычный вагон в метрополитене. Если не учитывать странную одежду.
Казалось бы, остановись любой вагон метро в тоннеле больше, чем на приличное время, и начнется подобное. Каждый скрывался в своем коконе. Кто бормотал, кто напевал под нос, кто пританцовывал Главное, чтобы без масштаба, размаха и шума.
В тихий час разрешали заниматься своими делами, но только если тихо. На то он и «тихий». А свои дела тут ценились, ведь только они отвлекали от хаоса в голове. Тихие же дела только в это время не вызывали «Подозрений» в белых халатах, с крупными плечами и большими руками.
Почему-то эти Подозрения преимущественно имели тупорылое строение черепа, как на картинках про дарвиновскую теорию эволюции человека. Они очень напоминали предпоследний, а то и предпредпоследний вид человекоподных с высокими лбами и массивными челюстями.
Не то чтобы Янис ощущал себя выше психов, но теперь он чувствовал ответственность за свое поведение. Нормален ли тот, кто осознанно сковывает себя и продолжает делать вид, что он взрослый, серьезный, такой же, как и все, точнее большинство, даже оставаясь с собой наедине? По факту, в его желаниях и побуждениях ничего не изменилось, лишь градус угла восприятия. Он стал прямым. Точнее, отныне считал себя таковым. Ни намека на тупой овощной угол, ни предпосылок острого агрессивного.
«&\#&%@!) #?»
Эй, псссс, симпатяга, раздался сзади нежный, но поставленный женский голос, не оборачивайся, слышишь? Ты из «белых» или «красных»? Нет же! Хорошо, так. Делай вид, что меня нет рядом, и тогда и тогда, возможно, нас не заметят стены этих комнат. Мы не вызовем «Подозрений».
Янис вздрогнул. Видно он так глубоко задумался, что совсем забыл второе правило тихого часа не бездействовать. Если хочешь спать место тебе в палате, а тут в общем помещении, со стороны «белых» бездействие воспринимается как готовящийся план, со стороны «красных» же лишний предлог растолкать, чтобы проверить, не овощ ли ты.
«Белыми» называли тех пациентов, что «стучат» на тебя, наговаривают и сомневаются в твоих намерениях. «Красными» называли забияк, тех, кто высматривал к кому бы прилипнуть, надоесть, с кем бы поделиться собственным безумием. У «белых» безумия было слишком мало, чтобы развлечься самим, у «красных» напротив перебор, чтобы не поделиться. Если ты, опять-таки, конечно, не овощ. Овощи не вызывают подозрений пока смирно сидят на грядке.