Через неделю уволился и направился в Нюрнберг, куда попал лишь в начале ноября. Немецкий знал хорошо, поэтому не составило труда устроиться, тем более в это время начались работы по строительству Людвигс-канала (Ludwig-Donau-Main-Kanal), соединявшего Дунай с Майном. Жили там же, в бараках, на стройке, на западной окраине Нюрнберга, в Химфельшофе. Трудились в светлое время суток, поэтому вечером мог спокойно посетить старый город. Облюбовал Hotel am Josephsplatz с его простой, но в то же время очень калорийной кухней. По совету хозяина заказывал местное национальное блюдо saure Zipfel, жареные колбаски с особым луковым соусом и ломтиком свежего имбирного хлеба Lebkuchen. Запивал, конечно, пивом. От души благодарил хозяина и восхищался вкусом блюд и мастерством поваров. Он радовался как ребенок! Бедняга Кабы он знал, что мне все равно, какой вкус у его блюд
Найти Каспара не составило труда. Его тут держали за сумасшедшего и знали многие, и уже мало кто обращал на него внимание. В один из вечеров, съедая очередную порцию колбасок, я обратился к хозяину заведения:
Что из достопримечательностей есть в вашем городе?
О! У нас много чего интересного! Например, типография герра Петреуса, где в 1543 году был напечатан знаменитый труд Николая Коперника «De revolutionibus orbium coelestium» («О вращении небесных сфер»), прекрасные храмы святых Клары, Иакова и Марты, удивительной конструкции мосты Мясников и Цепной, причем последний был построен восемь лет назад!
Титульный лист «De revolutionibus orbium coelestium»
Коперника. 1543 год
Прекрасно! ответил ему. А что за люди у вас живут?
Прекрасные и добропорядочные!
Так уж все прекрасные и добропорядочные?
Он немного стушевался, опустил глаза, смел полотенцем невидимые пылинки с идеально чистого стола и ответил, не глядя на меня:
Понятно. Вам уже рассказали Да, есть у нас один сумасшедший Каспар Хаузер. Живет тут несколько лет, но кто он и откуда взялся никто не знает. В последнее время начал много пить, шатается по городу в поисках приключений. Боюсь, плохо закончит. Да вы его сможете увидеть в воскресенье, если придете к полудню в церковь святого Себальда. К этому времени он отходит от вчерашней вечерней попойки и идет туда просить милостыню.
Поблагодарив хозяина за, наверное, прекрасный ужин, ушел к себе. Завершалась пятница.
В воскресенье без четверти двенадцать был в указанном месте. До этого неспешно прогуливался по городу, рассматривая его улицы и дома и наблюдая за людьми. Ничего подозрительного не заметил. К церкви подходили три улицы, но она была построена таким образом, что одна из примыкавших к ней была всегда закрыта самой церковью и ее не было видно. Это, безусловно, затрудняло наблюдение. Поэтому оставшиеся пятнадцать минут глазел на прекрасное здание, обходя его со всех сторон.
Ровно в двенадцать со стороны одной из улиц показался молодой, неряшливо одетый человек. На нем был потертый сюртук коричневого цвета, такие же потертые темно-зеленые брюки, заправленные в высокие сапоги с порванной подошвой. На шее был повязан грязный платок, а голову украшала большая широкополая шляпа, служившая ему, похоже, и защитой от дождя. В руках он держал небольшой узелок, из которого достал, подойдя ко входу церкви, стеганую подстилку и, положив ее на брусчатку, уселся на нее по-турецки, положив перед собой свой головной убор для сбора податей.
Сомнений не осталось это был Каспар. Сделав еще круг, не приближаясь к нему, зашел внутрь церкви и пробыл там с полчаса. Когда вышел, бедняга все еще сидел на подстилке, немного раскачиваясь из стороны в сторону и что-то бормоча себе под нос. Проходя мимо, бросил ему в шляпу пару пфеннигов, но он даже не изменился в лице, а все так же продолжал сидеть с отрешенным лицом и бормотать. Теперь оставалось только понять, где он живет, а также где ест и пьет. Сегодня решил не рисковать, отложил на неделю.
* * *
Через неделю пришел к церкви раньше, обошел ее, зашел внутрь и через пять минут вышел из нее, направившись к той улице, со стороны которой неделю назад вышел Обреченный. Не пройдя и пяти Landmeile (около 40 метров), увидел впереди себя знакомый силуэт, вынырнувший из неприметного переулка. Не подавая виду, прошел мимо Каспара. На пересечении улицы и переулка очень удачно оказался Gaststatte. Зайдя туда, заказал flussiges Brot («жидкого хлеба» пива), сел у окна и стал ждать появления Каспара
Просидел не менее полутора часов, пока не увидел Обреченного, медленно идущего от церкви. К моему удивлению, он сразу зашел в это же заведение.
Хозяин, недовольно поморщившись, окликнул его:
Не смей садиться к столу, бродяга! Вон лавка у входа, там и располагайся.
Каспар порылся в карманах сюртука, достал оттуда несколько монет и протянул их хозяину:
Налей на все!
Его голос был до безобразия противен! Скрипуч, как у старика, и к тому же он немного заикался и не выговаривал букву «л», так что с первого раза показалось, что он сказал «наей на все». Подумал: кому ей? Оглянулся. Так как никого не было в гаштете, кроме меня и хозяина, понял, что он имел в виду «налей».
Сколько тут у тебя? спросил недовольный хозяин, взяв деньги. Да тут нет и на четверть Nosel (около 250 миллилитров).
Добавь ему от меня столько же, сказал хозяину, и пусть сядет за мой стол.
Как будет угодно, ответил хозяин и, подтолкнув Каспара, пошел наливать ему пиво.
Обреченный (а вид у него был именно такой) сел напротив. Когда принесли пиво, он жадными глотками выпил его до дна, поставил кружку на стол и впервые взглянул перед собой.
Он был словно во сне. Смотрел насквозь. Было немного жутко глядеть на человека, которого через некоторое время предстояло убить. Зная о нем уже достаточно много (из местных газет и слухов), решил проверить кое-что и прочел ему венгерскую (говорили, что он родом из Венгрии) пословицу:
Az egyik sor nem sor.
Ket sor fel ital.
Negy sor egy sor.
De egy sor nem sor!
(Одно пиво не пиво.
Два пива полпива.
Четыре пива одно пиво.
Но одно пиво не пиво!)
И закончил фразой на венгерском:
Egyetdrtek, Caspar? (Ты согласен, Каспар?)
Его взгляд из рассеянного резко стал сосредоточенным, направленным на губы собеседника. Он смотрел именно на губы, но не в глаза. Ответ, также на венгерском, поразил:
Nem tudok meghalni a kezedben. Ez baleset lesz. Meg kell halnom. Ez a vege. (Я не могу умереть в твоих руках. Это будет несчастный случай. Но я должен умереть. Это конец.)
И снова, как и в первом случае, его взгляд затуманился и потух. Он встал и молча вышел из гаштета.
Что-то сегодня он недолго, пробурчал хозяин. О чем вы говорили? Кажется, это был не немецкий язык?
Спасибо. У вас прекрасное пиво. Пропуская мимо ушей его фразы, заплатив, поднялся и направился вслед Обреченному. Он был в шагах пятнадцати впереди, шел, слегка пошатываясь, периодически опираясь на стены домов. Проводив его до дома и уяснив, где он живет, вернулся к себе. Полдела сделано. Но что значили его слова?..
* * *
Декабрь. Оставался месяц. В Нюрнберге наступила Christkindlesmarkt дословно переводится с немецкого как «рынок младенца Иисуса» Рождественская ярмарка. Она является одной из старейших не только в Германии, но и в Европе. Тысячи приезжих стараются попасть на нее.
Был морально готов к тому, чтобы выполнить указание. Записку, о которой предупреждали, подготовил заранее, положив ее в специально купленный на баварской границе шелковый кошелек пурпурного цвета. Почему пурпурного? Не знаю Понравился К церкви уже не ходил зачем? Отслеживал только его путь назад, он был неизменным: гаштет дом. Все случилось в ночь с 13 на 14 декабря, когда Обреченный возвращался из него, сильно перебрав. Днем, похоже, подавали хорошо, поэтому Каспар задержался в гаштете дольше, чем обычно. На улицах людно ярмарка была в самом разгаре. Он вышел из гаштета, пошатываясь более обычного. Прохожие расступались перед ним, а он что-то грозно кричал им вслед. Вдруг навстречу ему попалась компания из четырех молодых людей, одетых не по местным обычаям явно приезжих. Они также были навеселе и бурно обсуждали перипетии сегодняшнего дня. Поравнявшись с ними, Каспар неожиданно толкнул одного, потом резко ударил второго. Завязалась драка. Его нещадно били. Он упал. Те четверо, не сговариваясь, развернулись и бросились наутек. Подбежав к нему, увидел, что из его груди торчит рукоятка ножа. Как завороженный смотрел в его затуманенные глаза.
Я был неправ. Я умираю в твоих руках
И глаза застыли Первый раз увидел, как умирает человек. Много видел мертвых, но как умирает впервые.
Очнулся. Медлить было нельзя. Знал, что следят. Достал кошелек и положил рядом. Оглянулся. Улица была пуста. Его слова оказались пророческими. Он знал, как умрет.