Ну, ты просто Фараон.
А кто такой Фураон?
Так звали моего воспитателя, когда мне было двенадцать лет, расхохоталась Лена.
Я, знаешь, очень рад, что эта бодяга с Майданом закончилась, сказал Виктор Федорович, потягиваясь. А то эти хорьки так надоели, не знаю, куда деваться от них. А Яйценюх требовал моей отставки, представляешь? Сидит эта тройка в президентском кабинете, как в кафе и нагло требует уступить им место.
Самый опасный из них Тянивяму. Это фашист. За свои антиконституционные призывы он и Яйценюх должны быть арестованы.
Да я думал об этом, но, знаешь, может не стоит накалять обстановку, может, както так мирным способом ее разрядить, договориться там, в чемто уступить, даже предложить сотрудничество. Тем более у меня уже есть опыт. Взять хотя бы Портнова. Портнов раньше был моим злейшим врагом, а когда я ему предложил хорошую должность, стал соратником. И Вальцманенко я тоже брал к себе на работу, но Вальцманенко совершенно бездарный чиновник. Тупой, недисциплинированный и амбициозный, а в деле баран.
А мной ты доволен? Я хороший министр юстиции?
Из тебя превосходный министр, сочетающий в себе чиновника и женщину, а это бывает очень редко. Ты даришь главе государства то, что ему не может подарить никакое богатство.
И даже этот роскошный дворец, в котором мы находимся?
И он тоже. Я все думаю о том, как бы нам сделать так, чтоб мы всегда были вместе. У меня дети уже взрослые, супруге моей уже ничего не надо, если я уйду из семьи, никто не пострадает.
А мне что делать? У меня дети еще маленькие. Как я их брошу? спросила Лена.
Так давай возьми их с собой, я их буду любить, так же как и тебя. Попробуй, а? У тебя двое? Ну, вот и хорошо. Ты видишь, места здесь полно.
Я подумаю над твоим предложением.
Чего там думать? Детей в охапку и сюда. Ключи от дома я тебе отдам и охрану предупрежу, чтоб вас беспрепятственно пропускали.
Ирина Форион.
Расстрелять, москаля расстрелять! вопила она и рвала на себе волосы оттого, что никто не расстреливал губернатора.
Ирина, успокойся, уговаривал ее ПаруУбий, приехавшей из Киева в родной Львов. Эй, Музычко, облагородь Ирину, у нее давно не было мужика, а ты хороший бугай.
Да у меня на нее не сработает, она страшная, как ведьма, видишь, какие у нее черные круги под глазами и все время гнилыми зубами клацает. И де губернатор Достойный, на каком этаже?
Да вот он перед тобой, привязан к ножке стола и вид у него уже не тот, что раньше. Но кажись, уже собирается отдать Бандере душу.
5
Так и напрашивается вывод, что американцы пошли по верному пути.
Яйценюх поручил Трупчинову явиться к майданутым и сообщить о приезде принцессы Виктории Нудельман. Она напекла пирожков на весь Майдан и скоро прибудет в Киев. Трупчинов тут же явился, долго моргал подслеповатыми глазами и, наконец, произнес:
Нула едет! Нула она уже выехала на тачке, ее посадили ее охранники. Нула это почти Кэрри, а Кэрри это Бардак. А Бардак это мессия, посланный всевышним для того, чтобы приструнить белых и дать расцвести черным, своим кровным родственникам, которые такие же божьи твари, как и белые, а иногда и лучше. Вы, что на меня так смотрите, будто собираетесь казнить? Я же сказал: Нуль едет, пирожки везет, поскольку Бардак приказал стоять на Майдане до самой пасхи. Вы уже все проголодались, а Нула вас накормит, напоит, а вы все можете ее целовать по очереди, она баба, простите, госпожа, добрая, аппетитная. Я тоже один пирожок съем, а тот пирожок, что там, он, как знамя нашей революции, оченно вкусный и я его попробую.
НулаАкула едет! Ура¬аа! Слава Бандере! Украине слава! Пирожков побольше вези, НулаАкула, а то и тебя сожрем.
Бардак, нас плохо стали кормить! Гони свою Нулу. Музычко, иди ты на сцену, а то Труп не поймешь о чем говорит. Трупчинов, дорогой, отправляй по домам киевлян собирать теплые вещи, видишь столбик термометра может опуститься до минус двадцати. Сделай хоть чтото дельное, а болтать каждый умеет.
Трупчинов в мгновение ока испарился со сцены и побежал по подъездам киевских домов. Но успех не везде ему сопутствовал: подъезды стали запираться изнутри, и попасть внутрь было очень сложно: бойцы бандеровцы, надо признать, тяжело переносили холод, а иногда и голодали. ПаруУбий экономил деньги, которые он получал на содержание Майдана. А голод и холод гнал людей в чужие дома просить, а чаще требовать и грабить. Вот почему жители города старались оградиться от сынов отечества надежными замками.
Трупчинов обошел несколько домов с нулевым результатом. Тогда он извлек ручку, блокнот, стал строчить объявления с просьбой о помощи и приклеивать на входные двери каждого подъезда. Мальчишки, что гуляли во дворах, срывали эти объявления, но, все же, некоторые были прочитаны сердобольными старушками, и старые вещи, не успевшие попасть в мусорные бачки, перекочевали на Майдан. Бойцы облачались, и вид у них был первобытных людей, на что клюнули зарубежные журналисты.
Это стало сенсацией, насмешливой, правда. Швабы получили возможность кивать в сторону востока и говорить при этом: вот гунны воюют друг с другом.
Когда Трупчинов станет великим человеком и первым лицом в государстве, информация о том, как он спас революционеров от вымерзания, получит широчайшую огласку.
А пока что, он бежал от дома к дому и жалобно вопил: Граждане великой страны, помогите! Борцы за вашу свободу и независимость, за ваше спокойствие и безопасность от агрессоровмоскалей, мерзнут. Пятьсот человек отморозили копчики, триста заболели гриппом, три тышши простудили систему мочеиспускания. Несите им теплые вещи. Кто что сможет. Революция не забудет вас!
В тот день революционеры активизировались. Сотни бутылок полетело в ряды беркутовцев. Они просто воспламенялись. Одежда, политая бензином, горела, как спичка. Восемьдесят человек беркутовцев было отправлено в больницы Киева с опасными ожогами. Но в больницах не оказалось продуктов, бинтов, всяких мазей на основе цинка, не из чего было готовить баланду, чтобы согреть мерзлых людей с ожогами. Пришлось использовать кальсоны, но их некому было стирать, а что касается питания, было предложено главврачом больницы ловить кошек и собак на морозе, добывать котел и варить суп из этого вкусного мяса.
Пробачте, говорили люди в белых халатах. Государство на питание больных денег не выделяет, на лекарства тоже и температура в палатах опускается до нуля. Кто может, маршируйте по коридору, согревайтесь. Проще киевлянам: позвонил домой и глядишь, мать, али жена принесут не только похлебать, но и сытно пообедать. А питание, как известно, способствует выздоровлению. Ни хлеба, ни шприцов, ни лекарства, нет и не будет, передайте Хведоровичу.
Раненые, пребывавшие в сознании, молча слушали этот бред и наматывали на ус, а те, кто находился в трех шагах от смерти, уже не обращал ни на кого внимания. Но к вечеру поступили два бандеровца с царапинами на ногах и на кистях рук. Тут же запахло борщом, мясом, салом, появились свежие помидоры, бананы, апельсины и даже клубника. Врачи надели новые халаты, достали новые шприцы, лекарство последнего выпуска, и «тяжелораненые» бандеровцы стали балагурить и посмеиваться над своими врагами, стонущими, кто на полу, кто на кровати без одеяла и даже матраса и просить смерти, раз жизнь превратилась в мучение.
Один больной из состава охранников порядка обнажил кулак и помахал им. Бандеровец тут же бросился на него и жестоко избил. Последний удар пришелся несчастному в солнечное сплетение американским кованым сапогом.
Несчастный взревел так, что занавески заколыхались. Врачи проходили мимо и брезгливо отворачивались, как будто ничего не происходило.
Такой спектакль в одной из «европейских» стран, что так стремилась попасть в царство Евросоюза, очень нравился янкам, как свидетельство демократии высшего класса.
Баронесса Нудельман, как только узнала, что ее план игнорирования больных, защищавших президента, получил второе боевое крещение, воскликнула: окей, мой обезьянка. Она считала всех бендеровцев обезьянками и знала, что назначение их в будущем стирать трусы, чистить ботинки и подметать дворы богатым американским фермерам.
Она прикатила в нищий воюющий Киев в девять вечера по киевскому времени и тут же позвонила послу Пейетту Джефри.
Срочно пришли машину, я буду у тебя ночевать. Ужин, кофе и все остальное твоя обязанность. У меня полный рюкзак пирожков для нищих душой и телом на Майдане.
Посол тут же сказал:
Мой джип в аэропорту стоит у входа. Два моих зама дежурят, сделай большую американскую улыбку на весь аэропорт, и они тебя увидят.
Виктория так и сделала. Она волочила сумку на колесиках с пирожками и много консервов из конины и дохлой баранины. И широко улыбалась.
Быстро подбежали два молодца с массивными браслетами на руках, выхватили сумку, схватили за руку Нудельман и направились к машине. Сорок пять минут и посол Пейетт тряс руку великой женщине, потом трижды поцеловал в лоб.