Мне оставалось лишь несколько дней, чтобы выполнить условия контракта и сейчас я должен был срочно сконцентрироваться на этом, без иных размышлений и фантазий.
Я отдавал себе отчёт в том, что если не сдам файл к установленной дате, то не получу никакого вознаграждения, даже маленькой оплаты своего труда. Я очень нуждался в этих деньгах, потому что должен был платить за аренду комнаты.
Я уже не оплатил в срок три месяца, но, к счастью, Ольга (так звали женщину, которая сдавала мне комнату в своей квартире), когда видела меня грустным и печальным, пыталась поддержать меня морально, повторяя на своем неуверенном итальянском: «Роберто, не переживай по поводу оплаты, я уверена, что все изменится к лучшему».
Я желал, чтобы она простила меня за все мои задержки, которые, скорее, стали ужасной привычкой, и я думал пригласить ее на ужин или купить ей букет цветов, которые она так любила: красных роз.
Ольга была милой и вежливой женщиной, с большими глазами миндального цвета, которые выдавали ее азиатские корни.
Она родилась в Узбекистане, бывшей республике, которая была частью СССР, но она считала нужным уточнить, что ее мама была русской, и что наполовину она тоже русская. Ей было почти сорок лет, но ее красота все еще не была увядающей: видно, что она любила держать себя в форме, ухаживала за лицом и руками, всегда выглядела безупречно.
Однажды вечером, когда мы остались дома вдвоем, она выглядела абсолютно разбитой и опечаленной, и я спросил, не хочет ли она рассказать мне свою историю.
Она рассказала, что была замужем за иностранцем более двадцати лет, за египтянином, который работал в Минске профессором университета, и с которым у них трое детей.
Первые два ребенка были уже довольно взрослые, им было восемнадцать и четырнадцать лет соответственно, в то время как младшему сыну только исполнилось одиннадцать.
Муж ее бросил и ушел из дома за два года до моего приезда: он говорил, что устал от семейной жизни, от монотонности города, который, после стольких лет, ему так и не удалось понять.
На самом деле, ему никогда не нравился западный стиль жизни, весь напоказ, за все годы, проведенные с его красивой белорусской женой, он все чаще повторял, что не чувствует себя любимым и уважаемым. Затем, внезапно, он решил вернуться в Каир и работать там внешним консультантом в Египетском Музее, и забрал с собой двух старших детей.
Ольга, обнаружив исчезновение детей, придя в себя после шока, делала все, чтобы остановить мужа, но даже обращение в милицию не дало никаких результатов; в конце концов она вынуждена была сдаться, не в силах изменить ситуацию, которая оказалась сильнее её.
Хватило лишь несколько минут разговора, чтобы понять, что она очень сильная женщина.
Ольга уверяла меня, что, на самом деле, до сих пор счастлива, потому что у нее есть маленький сын, и она отдавала все свое время и свою энергию, чтобы вырастить его по западному стилю жизни.
У маленького Амира было круглое, жизнерадостное лицо, с большими черными экспрессивными глазами, в нем таилась нескончаемая энергия и неутолимый аппетит; я часто слышал, как он повторял фразу на русском, обращаясь к Ольге: «Мама, я хочу есть».
Ольга терпеливо старалась исполнить все желания своего маленького принца, готовя для него различные изысканные блюда, несмотря на усталость после долгого рабочего дня, она отдавала себя целиком, чтобы помочь ему сделать домашние задания.
Когда мамы не было дома, мне нравилось наблюдать как Амир бродит вместе со своими друзьями по дому; они проводили все время за телевизором, плэйстейшн или компьютерными играми, полностью забывая об учебе, и оставляя беспорядок во всей квартире.
Маленький Амир очень увлекался музыкой и, после школы, проходил несколько километров пешком, чтобы попасть в музыкальную школу, которую он посещал три раза в неделю, чтобы совершенствовать свой музыкальный талант.
Неся большие расходы, маме удалось купить ему старое пианино, за которым Амир изобретал новые мелодии.
Слушая, как он играет, Ольга тайком плакала, но это были слезы счастья, так как в эти моменты, она видела сына счастливым. Я испытывал большую нежность к «маленькому принцу», (его арабские корни выдавало его имя Амир), может, потому что я вспоминал своего сына, которого не видел уже много лет.
Для него я стал как отец и иногда он просил меня поиграть с ним вместе на улице в снежки или покататься на санках с маленькой горки, которая по ночам замерзала во дворе.
Для него я стал как отец и иногда он просил меня поиграть с ним вместе на улице в снежки или покататься на санках с маленькой горки, которая по ночам замерзала во дворе.
Пока я размышлял о силе духа моей хозяйки, я решил открыть электронную почту и мой взгляд сразу же упал на заголовок письма, где в теме было указано имя и краткая фраза «Массимо, твой старый друг».
Я был крайне удивлен, но эта фраза не оставляла никаких сомнений это был Массимо, мой старый лицейский товарищ.
Это имя мысленно занесло меня в прошлое, в те времена, когда все казалось возможным, когда, в шестнадцать лет, я думал что весь мир и будущее в моих руках.
Прошло много времени, с тех пор как я слышал последние новости о нем, и сейчас мне была интересна цель его письма, и как он нашел адрес моей электронной почты.
Это было настоящее чудо.
Только небольшое количество людей, которым я доверял, знали мой почтовый адрес, и они были на вес золота.
Я думал, что моя изоляция, удаленность сможет защитить меня от всего и всех, но сейчас я чувствовал себя обнаженным, без какой-либо защиты.
Это письмо преодолело тысячи километров, и сейчас оно было здесь, передо мной, приглашая с экрана компьютера открыть его, оно будто говорило мне «давай, прочти меня, ты не пожалеешь».
Но более чем вид этого письма, меня пугало его содержание, которое могло вернуть меня в то время, снова открыть мои раны, которые, как мне казалось, уже зажили.
Я намеревался удалить файл, потом меня одолела тоска, и вдруг я почувствовал, что моя нерешительность, которая была постоянной неприятностью в моей жизни, полностью овладела мной.
К счастью, любопытство взяло верх, и я поспешил открыть письмо, надеясь, что там только хорошие новости, чтобы я мог смело провести остаток дня, с ноткой энтузиазма.
Я пытался подсчитать, сколько лет прошло с нашей последней встречи: много, слишком много, чтобы вспомнить. Я не мог забыть беспечность школьных лет, знаменитые 80-е, когда я был полон надежд, и все казалось возможным. Я жадно прочитал содержание письма: это был Массимо, с его характерным стилем, с долей иронии и грусти, и я, наконец, понял, как он меня выследил.
Он «случайно» попал на страницу Фэйсбук моей сестры и, как будто пораженный молнией, по дороге в Дамаск, он добавил ее в контакты, попросив дать мой электронный адрес, сказав, что ему будет очень приятно возобновить старые контакты со мной.
Он рассказал мне, что не смог реализовать свои мечты стать артистом, стать известным певцом, хотя у него были очень большие надежды. В музыке ему не удалось найти тот звук, ту секретную ноту, которая бы позволила ему создать шедевр, которая бы вознесла его на небосклон итальянской музыки.
Я продолжал читать и, наконец, узнал, чем Массимо занимался после окончания школы. Он писал, что переехал в Милан на некоторое время, пойдя на уступки своим родителям: иначе говоря, он должен был постоянно посещать Консерваторию, извлекая для себя максимальную пользу.
Время шло быстро и не произошло ничего, что изменило бы его музыкальную карьеру, не было никакой случайной встречи, которые иногда происходят в жизни.
В конце концов, он сильно разочаровался и решил вернуться домой, вернуться на юг, в свой маленький провинциальный город, где зародилась наша школьная дружба. Он понимал, чтобы реализовать свою мечту нужно преодолеть более трудный, нечестный, извилистый путь, полный препятствий и компромиссов, путь, который, возможно, привел бы его на дорогу, из которой нет выхода.
Сейчас он устроился рабочим на фабрику по производству очков, но, время от времени, посещал местные бары, играл на пианино и рассказывал гостям анекдоты про свою светскую жизнь в столице итальянской музыки, в Милане.
Ему нравилось проводить вечера таким образом, и представлять себя во власти своей мечты гораздо больше, чем зарабатывать жалкие гроши.
В сообщении он сетовал на то, что прошло так много лет с нашей последней встречи, и выражал сожаление, что у него не было времени приехать ко мне после окончания школы.
Он прикрепил свою фотографию, глядя на которую, я с трудом мог узнать своего друга: его лицо сейчас сильно отличалось от моих юношеских воспоминаний, но, если внимательно присмотреться, в его глазах все еще можно разглядеть искру света, безрассудства, которая есть только у настоящих артистов.
Заканчивал свое длинное письмо он вопросом, обращенным ко мне, который очень меня напугал: «Роббэ, хоть ты смог реализоваться свою мечту стать писателем?».