В Кюстрине приходилось драться так: пока дом не разрушишь, его не взять. Но когда Кюстрин был занят, бои стали ещё ожесточённее. Форсировав с хода Одер, мы закрепились на плацдарме. Сначала наш плацдарм был крошечным. Поднявшаяся на реке вода грозила потопить нас. Рванувшись вперёд, мы расширили плацдарм. Тут части пришлось отражать отчаянные контратаки немцев. Особенно запомнилась мне контр-атака противника, предпринятая им на рассвете 27 марта.
Немецкие танки шли в два ряда шахматным порядком и на полном ходу вели огонь из пушек и пулемётов. Вслед за танками двигались штурмовые автомашины с пехотой, которая тоже вела огонь на ходу. Огонь противника был настолько массированным, что в каску, поднятую над головой, попадало сразу по нескольку пуль.
Командир нашей роты лейтенант Попелькевич бегал по траншее, подбадривая людей. Ему мешала полевая сумка. Он сбросил её. Потом ему стало так жарко, что он сбросил и шинель.
Ждать! сказал он.
Впереди нас, метров за 1015, было минное поле.
Передний танк двигался прямо на ячейку, в которой стоял боец Кузьмин. Немцы были уже метрах в двадцати от траншеи, а Попелькевич всё еще не давал команды. Раздался взрыв. Передний танк подорвался на мине и остановился. На мгновение стрельба со стороны немцев попритихла. Тогда лейтенант скомандовал открыть огонь и сам с первого выстрела поджёг немецкий танк, подходивший на выручку к тому, что подорвался на мине.
Из-за утреннего тумана и расстилавшегося по земле дыма от горящих танков вначале невозможно было разобрать, что происходит впереди. Видно было только, что перед траншеей стоит много танков, одни подожжённые, другие подорванные.
Находясь от нас на расстоянии 1520 метров, экипажи подорванных танков не решались выйти из своих машин, ждали буксира. Красноармеец Ткаченко схватил охапку соломы и под страшным огнём врага пополз к танку. Подложив солому под танк, отважный боец поджёг ее своей зажигалкой. Когда пламя охватило танк, экипаж его попытался спастись. Один немецкий танкист сразу наскочил на мину, и она разнесла его на куски. Другой едва высунулся из люка, как превратился в факел. Мы видели, как он догорал у своего танка.
Ткаченко, вернувшись траншею, стал собирать солому, намереваясь ползти к следующему танку. Такой способ действия понравился и другим бойцах, но лейтенант Попелькевич запретил его, так как подорванные немецкие танки стояли на минном поле. Покончить дело с этими танками поручено было сапёрам.
На улицах Кюстрина
СЕРЖАНТ
И. ПИСАРЕВ
Разведчики Короля
Немцы встречались с командиром нашей разведывательной роты старшим лейтенантом Королем еще под Сталинградом, где он впервые прославился как один из самых смелых и хитрых разведчиков. Он служил тогда в нашей же роте, был рядовым, потом сержантом. Запомнились немцам встречи с Королем и на Курской дуге. С тех пор под командой Короля мы натренировались в разведке в самых разнообразных условиях местности и в голой степи, и в развалинах городов, и в лесах, и в болотах. Но в таких условиях, как на Одере, нам еще никогда не приходилось добывать «языков».
Это было в конце марта после разгрома немцев в Померании. Наша часть вышла к Одеру в районе города Шведт. Здесь вдоль реки тянулись три дамбы. Они были взорваны, вода размыла насыпь и затопила местность. Наши войска занимали уже часть второй дамбы. В другой её части, отдалённой от нас протоком метров в двести шириной, ещё сидели в траншеях немцы. Нам было приказано взять из их траншей контрольного пленного.
Лейтенант Семёнов, командир взвода, под командой которого мы выполняли это задание, был учеником Короля; он тоже выдвинулся на войне из рядовых. Как и Король, он всегда придумывал что-нибудь неожиданное для противника. На этот раз он решил перетащить лодки через дамбу, спуститься вниз по течению, прикрываясь от немцев затопленным леском, и высадиться в тылу у них. Место высадки было определено после долгого наблюдения за противником, которое мы вели с первой дамбы. Нас было восемнадцать человек. Мы отплыли ночью в четырёх лодках. Каждый разведчик имел автомат, пистолет, шесть гранат, кортик или финку. Мы были уже метрах в тридцати от намеченного места высадки, когда заметили силуэты шести немцев. Один из них сейчас же окликнул нас. Бойцы сжали зубы и налегли на вёсла. Уже слышно было, как немцы разговаривают, видимо, они спорили, что им делать. Хотя в лодке и не ответили на оклик, стрелять они не решались, очевидно думали, что всё-таки это скорее всего плывут свои. Ведь мы приближались к ним со стороны немецкого берега. Когда немцы окликнули нас вторично, мы были уже на таком расстоянии от берега, что могли выпрыгнуть из лодок. Стоя по грудь в воде, мы открыли огонь из автоматов.
Немцы оставили на берегу пулемёт и побежали. Один из разведчиков, Головенько, кинулся на затаившегося в кустах немца. Немец выстрелил в него в упор. Раненный в грудь, Головенько ударил немца прикладом по каске и схватил его за глотку. На помощь к Головенько подбежали лейтенант Семёнов и сержант Акулов, остальные сейчас же залегли вправо и влево от места схватки, не подпускали сюда противника. Немец оказался здоровенным парнем, из моряков, переброшенных на Одер с Балтики. Сопротивлялся он бешено, но его все-таки скрутили и бросили в лодку.
Задание выполнено, но возвращаться всем сразу нельзя было, немцы могли перестрелять нас, пока мы отплывали бы от берега. Поэтому лейтенант Семёнов разместил на двух лотках пленного, раненых взял с собой нескольких бойцов, а мне, Акулову в остальных бойцам приказал оставаться на берегу как прикрытию.
Отбиваясь от немцев, которые начали подползать к нам, мы израсходовали все патроны и гранаты, осталось только холодное оружие финки и кортики. Лодок с отплывшими разведчиками уже не было видно. Надо было отплывать и нам. Лодок у нас было две. Они стояли у берега в разных местах. На пути к одной из них в пустой траншее появились немцы. Они не подпускали нас к этой лодке. Что делать? В одной лодке всем невозможно было поместиться.
Метрах в четырёхстах от того места, где всё это происходило, на другой стороне протоки стояла наша 45-мм пушка. Перед выходом в разведку лейтенант Семёнов договорился с артиллеристами, чтобы в случае чего они помогли нам огнём. Артиллеристы заранее пристрелялись по немецкой траншее, у которой мы решили высадиться. Теперь у нас вся надежда была на них.
По воде звук хорошо разносится. Выскочив на обрыв, Акулов закричал так, что артиллеристы сразу поняли, в чём дело. Они сделали по траншее три выстрела. Более метких выстрелов я никогда не видел.
У меня сердце заиграло, когда они с первого же выстрела угодили как раз в то место, где сидели немцы.
Мы сейчас же бросились в реку и по горло в воде подобрались к лодке. Перетащив эту лодку к первой, наша группа благополучно отвалила от дамбы и вслед за лейтенантом Семёновым скрылась в затопленном лесочке.
Не знаю по каким признакам, но немцы догадались, что этой ночью на дамбе были разведчики известного им ещё по Сталинграду Короля. А о том, что они догадались, мы узнали от пленных, которых мы немало выкрадывали здесь на Одере из окопов и блиндажей, бесшумно подплывая к ним на лодках вдоль дамбы.
ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ
П. СИНЕЛЬНИКОВ
Батарея на дамбе
Я расскажу о том, как 26 марта моя батарея обеспечивала переправу пехоты через Одер южнее города Шведт. Был паводок; река, размыв взорванные в нескольких местах дамбы, разлилась километра на два. По обеим сторонам дамбы, на которой мне приказано было поставить орудия, неслась полая вода, плыли льдины.
Противник на другой дамбе, метрах в 250 от нас, у него тоже спереди и сзади была вода. За этой дамбой вдали виднелась ещё одна дамба; по ней проходила вторая линия немецкой обороны. Чтобы выдвинуться на огневую позицию из леса, где мы стояли, батарея должна была проехать по открытой дамбе километра два. С вечера, ожидая, что советские войска, начнут переправу, противник поднял шумиху. Дамба всё время была под артиллерийским и миномётным огнём немцев.
Прежде всего надо было перевезти снаряды. Это удалось сделать скрытно от противника, хотя светила луна. Снаряды перевозились на лодках вдоль дамбы, под её прикрытием. Перевозка продолжалась с 2 часов ночи до 5 часов утра. Перевезено было 600 снарядов. Их сложили в ниши, вырытые в скате дамбы.
В 4 часа 30 минут луна начала заходить, от воды поднялись испарения, небольшой туман. Это было самое темное время ночи, перед рассветом. Я приказал вывозить орудия, соблюдая дистанцию в 400500 метров. Вальки передков, чтобы не скрипели, были перевязаны тряпками и бинтами. Противник к этому времени притих. Линия его траншей на дамбе посреди разлившейся реки обозначалась в тумане только взлётом трассирующих пуль и вспышками пулемётного огня.
Все расчёты выкатили свои орудия без потерь. Ровики и окопы были уже вырыты. Снаряды сложены в ниши. Орудия пришлось врыть в землю только на тридцать сантиметров, если бы врыли глубже, не было бы видно целей. Щиты прикрыли плащ-палатками, поверх которых насыпали прошлогодней травы и водорослей. К рассвету всё было готово. Артиллеристы лежали в ровиках и в ожидании сигнала артподготовки вели наблюдение за противником, который не заметил изменений, происшедших на нашей дамбе за ночь. Мой командный и наблюдательный пункт находился в ровике, вырытом в пяти метрах от первого орудия.