Сказала и скривилась: «Господи, я зануда. Будто я говорю не о счастье, а о статистике количества опасных насекомых в Азии».
Я не помню, сколько часов мы рассказывали друг другу о своей жизни, глядя в небо на жирную жёлтую луну.
О мужчинах, по которым плакали.
О подругах, которых теряли.
О фильмах, названий которых не помним, но помним, какие сильные эмоции они вызывали.
Она попала в моё поле, в нём я с людьми переплетаюсь невидимыми ниточками особых ощущений. Эти ниточки узнаваемы моим сердцем, они близки по структуре, по цвету, по настроению.
*****
А ещё саксофонист.
То была пятидневная школа обучения для тренеров, где общение с ребятами с утра до вечера создавало атмосферу «семья напрокат».
Руслан излучал убойную жизнерадостность и какую-то непоколебимую уверенность. К таким всегда тянутся люди за порцией оптимизма и стабильности. Именно такой типаж героя в каком-нибудь боевике или фильме-катастрофе спасает всех вокруг и всегда знает, что делать.
Как-то мы с ним пили кофе, и он сказал:
Моей жене нужен психолог.
Воздух вдруг потяжелел, а синие глаза Руслана стали такими печальными, что в тот момент я его не узнала.
Ей нужна помощь. У меня рак. И она не может с этим справиться.
Внутри всё сжалось, а сердце на мгновение притихло. Захотелось замолчать.
Вокруг продолжали смеяться и переговариваться люди, но теперь это казалось нелепым..
На столике стояла вазочка с круглыми разноцветными камешками. На одном из них мой взгляд задержался камень был черным.
Он затерялся в красках других камней, так же, как и горе Руслана спряталось под маской его жизнерадостности.
Руслан тоже смотрел на этот камень, пряча свой подбородок в голубой шарф.
Жутким было то, что он говорил не о своей боли. Он абсолютно не переживал за свою жизнь, но его душа разрывалась на куски от страданий жены.
Что это? Пустилась я в психоаналитические размышления.
Психологическая защита в виде отрицания? Или запрет на переживание своих эмоций?
Я внимательно посмотрела ему в лицо. И увидела сильного человека, который справился с наличием монстра, пожирающего его организм. Он стоически пережил бы любой исход ситуации, если бы не страдания близких.
В конце обучения был мини-выпускной. Руслан достал саксофон, который привез с собой, и заиграл. А я разрыдалась.
Ребята наслаждались музыкой. А я плакала так, что не могла остановиться.
Я чувствовала в своих слезах всю горечь несчастья, и неозвученное отчаяние Руслана, и страх его жены.
А ещё захотелось скорее прибежать домой, перецеловать тёплые макушки своих родных, обнять всех и замереть, забетонировать это мгновение.
******
Воображаемое и реальное.
С Алей мы могли болтать сутками напролёт. Тот, кто услышал бы эти разговоры, сдал бы нас в психушку.
И скорее всего, мы бы этого даже не заметили, а продолжали бы увлечённо дискутировать на темы метафизики, многослойной реальности и снов во снах.
Особенно философский поток любил нас догонять на природе. Идём мы как-то по лесу и выбираем полянку. С собой плед, бутерброды и бутылочка вина. При этом обсуждаем, как отличить объективную реальность от воображаемой.
Откуда ты знаешь, что я существую? Может, ты сейчас идешь пить вино со своим воображением? спрашивает Аля.
Стало как-то не по себе. Большие наивные глаза смотрят на меня абсолютно серьёзно. За ее ухом торчит огрызок от карандаша (в мире смартфонов она до сих пор любит всё записывать в блокнот).
Аля писательница, и она всегда должна быть наготове, если вдруг муза будет пролетать и стрелять в нее сюжетами.
Худые коленки сиротливо выглядывают сквозь рваные джинсы. В руках клетчатый плед и картонные стаканчики.
Несмотря на сказочную атмосферу леса, Аля выглядит абсолютно реальной.
Да ну тебя, напугала, говорю я.
Продолжая шумно обсуждать реальное с нереальным, мы располагаемся на милой полянке. Открываем вино, достаем бутерброды.
Я поднимаю свой картонный бокал, чтобы сказать что-то многозначительное, и вдруг
Аля, а ты в курсе, что мы сидим в центре собачьего кладбища?
С ней мы всегда вляпывались в какие-то истории, которые потом разбирали и находили в них что-то символическое и очень знаковое.
С ней мы всегда вляпывались в какие-то истории, которые потом разбирали и находили в них что-то символическое и очень знаковое.
Мы были, как два археолога на раскопках метафизического, и это было бесконечно увлекательным.
А потом она уехала. Расстояние надломило ту мистическую, с шизоидным наклоном, атмосферу наших диалогов.
Но в моём поле она останется навсегда. И не важно, реальной она была или воображаемой.
4. Жизнь и пупок
Утром подхожу к зеркалу. Внимательно смотрю на себя.
Кто эта женщина в отражении? Как ее видят другие?
Интересно, если бы я год не видела себя в зеркале, что бы я почувствовала, заглянув в него?
Размышляя о внешности, ассоциативно вспоминаю ситуацию из жизни.
Когда-то давно я работала в одной компании, и к нам пришла интересная и умная новенькая. Через пару месяцев мы с ней полетели в командировку. А вечером, после работы, пили вино на балконе и, как полагается в таких случаях, откровенничали.
Она призналась, что увидев меня впервые, не думала, что у нас может получиться дружба. Потому что мой образ голубоглазой блондинки вводит в заблуждение. И на первый взгляд, я произвожу впечатление достаточно поверхностной и недалёкой.
А оказалось всё не так.
На самом деле, она попала в болевую точку. Озвучила мои переживания, с которыми я в тандеме с ранних лет. Я всегда боролась за то, чтобы моя стереотипная внешность блонди не скрывала мою индивидуальность. Не уводила от глубины.
Нет, конечно, мне было не всё равно, как я выгляжу.
Я знала, что я привлекательная и харизматичная, но при этом поводов для расстройства из-за своей внешности было достаточно, впрочем, как и у всех женщин.
То ноги у меня не такие, то плечи, то пупок. «Пупо-о-о-ок!», смеюсь.
Это отдельная переживательная история. Я реально парилась из-за формы пупка, он казался мне безобразным.
Я узнала причину моих терзаний. В роддоме мне неправильно его завязали, а мама не проконтролировала заживание, и якобы из-за этого он у меня и торчит.
Как же я злилась на врачей и на маму. Ведь они испортили мой красивый живот омерзительным пупком.
Но, думаю, злость на маму имела другие причины. Злость на маму и на мир. Потому что мир ребёнка это его мама.
И он, мой мир, тогда не был стабильным, не был безопасным и обволакивающим любовью.
Да и сейчас он не такой, просто теперь я знаю, что с этим делать. Я знаю, что он не бесконечно жестокий и чувствует, когда я на грани.
Тогда он вдруг становится очень благосклонным ко мне. Даёт мне замечательных людей для отношений, преподносит удачные стечения обстоятельств и радостные события.
Мир, как мама, которая приходила ко мне ночью и плакала после того, как в агрессии выплёскивала всю свою боль. Она поправляла одеяло, целовала и рассказывала, как сильно меня любит.
А я притворялась спящей и жалела её. Я понимала, что она такая, потому что несчастна.
И теперь понимаю я мир. Он такой, потому что в нём много несчастий. Ему тоже сложно, этому миру.
Часто я чувствую себя очень сильной, даже сильнее несчастного мира.
Наверное, потому что ежедневно слышу в своём кабинете, как страдают люди.
Удивительно, но страдания укрепляют. Нет, они не делают меня жёсткой, наоборот, я становлюсь ещё более чувствительной и эмпатичной.
Но переживания за других как будто расширяют границы моего сердца, оно становится всё больше и больше. И оно способно выдержать больше.
Помню старый клип, в котором девушка ходила с огромным красным надувным сердцем по улицам. Она подходила к людям, а они пугались, неловко себя чувствовали и быстро удалялись.
Но почему я вдруг вспомнила его, я же начала про внешность.
Наверное, потому что я всегда хотела, чтобы люди видели моё сердце и способность глубинных переживаний.
Потому что я никогда не доверяла красоте, она очень изменчива и непостоянна.
А моё сердце, мои впечатления, мои эмоции и чувства это то, что настоящее, истинное.
Это то, что будет со мной в любом теле в старом или молодом, толстом или худом, больном или здоровом.