Громкая трель телефона, лежавшего рядом, нарушила тишину.
Да, Мартуль! ответил Максим на звонок, включив громкую связь.
Макс, я до врача не смогла дозвониться, ты был сегодня на приеме, что-нибудь выяснилось? строгим тоном поинтересовалась сестра.
Недавно вернулся, всё хорошо, ничего страшного попытался он придать голосу бодрости, Банальные мигрени какие-то. Говорит, на свежем воздухе больше бывать, а лучше в горы, там воздух хороший и пройдет всё, соврал Максим.
Ну, горы он мог тебе и не советовать, усмехнулась Марта, Опять собрался, да? Что на этот раз искать будешь?! Макс, запомни, кроме тебя, у меня родственников нет, так же как и у тебя, кроме меня. Прошу, выходи почаще на связь! Я понимаю, что отговаривать тебя от этой затеи бессмысленно, так хоть веди себя по-человечески, а не как эгоист, я же переживаю! Заедь к нам, Лёва картину недавно закончил, говорит, ты должен оценить. Ты когда из города смотаешься? умолкла наконец Марта.
Думаю дня через три-четыре. Все готово, погода устоялась. Мартуль, я тебя понял, завтра к вечеру, обещаю, доберусь до вас. Лёве привет, картину заценю всенепременно. Всё, Мартуль, обнимаю крепко, завтра увидимся, у меня вторая линия, извини! он быстро нажал кнопку завершения разговора, и облегченно выдохнул.
В виски вдруг резко ударило пульсирующей болью. Спустя минуту всё стихло, и затем медленно по нарастающей боль начала обволакивать всю голову. Вскрыв упаковку таблеток, не мешкая проглотил одну, запив остатками остывшего кофе, и прикрыл глаза, облокотившись затылком о стену.
Разум не покидали мысли о смерти. Максим не понимал, боялся он этого или нет? Нет, скорее это было любопытно, но любопытно и страшно одновременно. Страшно любопытно, усмехнулся Максим.
Он ясно осознавал, что ничего в этом мире его не держало. С самого раннего детства, насколько мог вспомнить, он всегда чувствовал себя чужим везде, словно на перевалочном пункте, где особо ни к чему не привыкаешь, зная, что твоя конечная дислокация еще впереди.
Возможно, сказалось детство в детдоме. Попали они с сестрой туда, когда ему было около двух лет, а Марте ближе к четырём. Позднее точный возраст и даты рождения установить так и не смогли. Кто были их родители, не удалось выяснить до сих пор. В архивных записях тех лет значилось, что милицейский патруль обнаружил их одних на пригородной трассе, на автобусной остановке, легко одетых и порядком замерзших. Они ничего так и не смогли рассказать, чтобы прояснить, кто их родители и как они оказались на той пустынной дороге. Сейчас же они оба и вовсе не помнили тех событий.
С тех пор минуло уже тридцать лет, и все эти годы Максим изредка замечал за собой, что тяготится этим миром, а особенно обществом, казавшимся иногда слишком чужим, словно муравья поселили в осиное гнездо. Нет, он не был нежным, выросшим в тепличных условиях, наоборот детдом закалил в нем характер, научил с легкостью переносить любые трудности, в дальнейшем и служба в армии ему далась очень легко. Да все в жизни складывалось, и карьера сейчас уверенно двигалась в гору, но стойкое ощущение себя чужим в этом обществе, очень мешало. По этой причине часто, когда выдавалась возможность освободиться от работы, он отправлялся в горы. В основном предпочтение отдавалось Алтайским возвышенностям, Сибири и Уралу, тянуло всегда на север, в тишину, где на многие сотни километров можно было не встретить ни одного человека. Тишина природы и одиночество успокаивали, давая определенный жизненный заряд на какое-то время. На вопросы сестры, о предмете своих шатаний по безлюдной суровой тайге, Максим всегда коротко отшучивался, что ищет себя.
В одну из таких своих вылазок в прошлом году, в районе безымянной сопки приполярного Урала, Максим наткнулся на странный гранитный куб около пяти метров в габаритах. Грани его были очень четкие, и если не обращать внимания на мелкую выкрошку, идеальны, как струна. Было ясно, как белый день, что куб рукотворен, но кто и с какой целью затащил его в безжизненные хребты приполярья? Поздняя осень и стремительное ежедневное похолодание не дали возможности задержаться, а постоянная морось вперемешку со снегом, погнала прочь на равнину, в сторону цивилизации.
Перелопатив позднее кучу информации за зиму, ничего путного он так и не узнал о своей находке. Приходилось строить только догадки. И вот долгожданная весна. Максим как мог, тянул время, не торопясь с отъездом, зная, что в тех краях еще холодно, ошибку совершать не стоило. Мысль о тайне согревала душу. Он хотел поскорее добраться до странного куба и изучить, как следует. Максим в какой-то момент понял, что эта глыба черного гранита была ему роднее и интереснее, чем весь его ежедневный быт, работа, женщины. В чем эта связь заключалась, понять было сложно скорее всего в своей тайне, да это особо и не важно было.
Перелопатив позднее кучу информации за зиму, ничего путного он так и не узнал о своей находке. Приходилось строить только догадки. И вот долгожданная весна. Максим как мог, тянул время, не торопясь с отъездом, зная, что в тех краях еще холодно, ошибку совершать не стоило. Мысль о тайне согревала душу. Он хотел поскорее добраться до странного куба и изучить, как следует. Максим в какой-то момент понял, что эта глыба черного гранита была ему роднее и интереснее, чем весь его ежедневный быт, работа, женщины. В чем эта связь заключалась, понять было сложно скорее всего в своей тайне, да это особо и не важно было.
И вот, накануне прозвучал приговор. Беспощадный, равнозначный тому, который неоднократно приходилось слышать из старых военных фильмов «Расстрелять» эхом разлеталось по разрушавшемуся разуму. Клетки его мозга взбесились, и остановить этот процесс не представляется возможным. Механизм самоуничтожения был запущен без права на пересмотр. «Расстрелять» приказал кто-то там, и он услышал, но не дрогнул, выстоял, не бросился ничком вымаливать жизнь, прощение. Он нутром чуял, что это не его жизнь, она поддельная, изготовлена каким-то умелым бутафором, а он её терпел из уважения к искусному мастеру, потратившему наверняка немало времени и сил сотворить подлог, что было достойно уважения. Нет, страшно, конечно же было, но не было страха поганого, липкого. Был трепет перед некой истиной, с которой непременно придется столкнуться лицом к лицу. Максим это знал наверняка. Он знал, что первая приходит именно она и только она является мерилом всего сущего. Поживём увидим, а помрём узнаем!
***
Проходи, Макс, Лёва наверху, у себя в мастерской. Я на кухню, скоро ужинать будем, у вас полчаса и можно к столу! скомандовала сестра, впустив гостя, и скрылась за ближайшей дверью.
Максим разулся и прошел к лестнице, ведущей наверх. Марта со своим мужем Лёвой жили в пригороде в частном доме. Лёва был художником-любителем. Рисовал, правда, не ахти, как считали его коллеги, в том числе и Марта, но Максиму нравились его картины. Он всегда выискивал в замысловатых сюжетах некий потайной смысл, понятный только ему одному, делился своими мыслями с Лёвой, тот в свою очередь каждое свое новое творение спешил в первую очередь показать именно Максиму. По сути больше никто особого интереса к его творчеству и не проявлял.
Ма-а-ксик! шагнул навстречу Лёва, невысокого роста бородатый в очках и с залысинами добродушный мужичок.
Привет, Лев, хвастайся, поздоровался Максим, и присел в кресло, напротив укрытого покрывалом мольберта. Лёва всегда так делал, нагнетая важности.
Готов! прищурил глаза Максим
Вуаля! Лёва с грацией заправского фокусника сдернул покрывало и замер, словно в ожидании оваций.
Максим на мгновение зажмурился, открыл глаза, снова зажмурился. На картине был изображен горный уступ на фоне восхода солнца, у основания которого находился куб. Да, тот самый куб черного гранита из прошлого путешествия. Его сокровенная тайна. Неужели Лёва срисовал откуда-нибудь из «сети» фотографию. Было обидно. Ведь буквально изрыв интернет, Максим не нашел ни одного упоминания, или же фотографии, свидетельствующих хоть о какой-нибудь известности данного места и самого куба. Он зиму жил этой тайной и тут вдруг оказывается, что и не тайна вовсе
Дикая боль вдруг ударила в голову.
Ну, что скажешь?! С улыбкой Чеширского кота вопросил Лёва, стоя у мольберта.
Круто! выдохнув с силой, произнёс Максим. Боль была настолько сильной, что он еле держался, чтобы не закричать. Обезболивающие он неосмотрительно забыл дома, и теперь было важно не выдать себя.
«тсс..тишина..тишина..тишина-а», твердил про себя Максим, пытаясь взять себя в руки. Боль немного стихла, приобретя терпимую форму. Вдох-выдох. Тишина
Откуда у тебя это, Лев? грубым тихим голосом спросил Максим.
Нарисовал!? недоумённо, даже как-то вопросительно ответил тот, с удивлением посмотрев на картину, затем на Макса и снова на картину, словно убеждаясь, что действительно нарисовал.
Э, нет, я имел ввиду тему откуда взял, где видел, может фотографии такого места?
Да-ну, Макс, ты за кого меня принимаешь?! слегка обиженным тоном воскликнул Лёва, Вообще-то тебе хотел на день рождения подарить, твоя же тема, вот и нарисовал горы. Кстати северные, я все нюансы учёл, вон видишь, пихты, ёлки, всё по-честному!