Всегда в сознании томится
Желанье до смерти напиться
Плохой в 30-х дал эффект
Пивной баварский «диалект»!
Подскажет даже опыт детский
Что, если дядям не допить,
То могут дел наворотить,
Что пагубен пример немецкий.
Кто пьян и уж не в силах пить,
Тот и врагов готов любить!
XX
Герой наш искренне и явно
Напитка оба уважал;
К ним безразличных, православный,
Шутя «неверными» он звал,
Усвоив ложно: мусульманин
Кумыс пьет, если он крестьянин,
А горожанин невзначай
Коньяк или зеленый чай.
«Коль пиво свыше «наказанье»,
То те, что были «спасены»,
Все к пиву вкуса лишены
Не в результате ль обрезанья?»
Вот так за кружкою пивной
Наш философствовал герой.
XXI
Закончив институт успешно,
Пошел он в армию служить.
Спасла тут кафедра, конечно,
Военная, а то бы быть
Не лейтенантом симпатичным,
А только рядовым обычным.
Попал он в связи в батальон,
Где командиром взвода он
Служил положенное время,
Изведав «кадровый» сарказм,
Командно-строевой маразм,
Скрипучей портупеи бремя,
Уют просторных галифе
И страх пред «аuto da fe»[10].
XXII
Свежи в мозгу воспоминанья
О «тяжких буднях боевых»
И показные испытанья
В канун проверок Главштабных
Как, получив приказ, солдаты
Ретиво красили лопаты,
Паяльной лампой у ворот
«Неуставной» топили лед,
Зиме весной чтоб обернуться
Не то инспектор-офицер,
Обхоженный сверх всяких мер,
Мог, сыт и пьян, вдруг поскользнуться
И мненье в раз переменить,
И о «бесчинствах» доложить!
XXIII
С солдатами политзанятья
Герой наш с толком проводил:
По карте с молодецкой статью
Указкой яростно водил,
Столицы вражеских стран НАТО
Учил зазубривать солдата
И всё, что только можно, про
Любимое Политбюро!
А в девять вечера на «Время»
(Тогда по всем каналам трем
С тогдашним нашим Ильичом)[11]
Солдат сгоняли вялых племя
Да, был мозгов промывки час,
Когда «имело» «Время» нас!
XXIV
И в наши дни принципиально
Не изменилось ничего:
Поток вестей многоканальный
Всех душит нас до одного.
Вновь прессинг информационный
Наш давит разум обреченный;
Программы новостей подчас
Напоминают пересказ
Событий нудных в результате
Евгений Корюкин
Евгений вновь, но не Онегин
«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог».
А. Пушкин «Евгений Онегин»
I
«Мой дядя жил всегда без правил
И до сих пор не занемог.
Он уваженье в грош не ставил
И не выдумывал, что мог.
Как можно рифмовать такие
Слова ведь однокоренные!
О, интересно, Пушкин смог
Принять бы дерзкий мой упрёк?
Хотя в порыве вдохновенья
Какой порядочный поэт,
Творя поэму иль сонет,
Был строгим к своему творенью?
Мог он и смыслом пренебречь,
Была бы только внятной речь».
II
Так в размышленьи этом странном
Наш новый пребывал герой.
Да быть ему здесь безымянным
И появляться лишь порой!
Для современных поколений
Неважно будет он Евгений,
Иван, Василий, Пётр, Федот,
Абрам нет, здесь не анекдот!
Сто лет назад, мы знаем с вами,
Один сатирик и поэт[1]
Роман в стихах свой вывел в свет;
В нём был Базарова чертами
Онегин новый наделён;
Сюжет почти же сохранён.
III
Тут благородно подражанье,
И я решил, читатель мой,
Свое наивное созданье
Облечь онегинской строфой.
Поверьте, ямб четырехстопный
Размер достаточно удобный:
Как ни крути со всех сторон,
Как табурет, устойчив он.
Люблю гекзаметр[2] я античный
Но попадись антисемит,
Сочтет (не всяк в душе пиит)[3],
Его фамилией циничной.
Вот и Гомер, гласит молва,
Был древним греком лишь едва.
IV
Родным для нашего героя
Был город на брегах Невы.
Порой случается такое
Жить там, где и родились вы.
А кто с лимитною пропиской
С лет молодых столкнулся близко
И Ленинградом был пленён,
С тех пор в нем и прописан он
Герой же обладал наш скромно
Простым достоинством одним:
Был петербуржцем коренным
Сказать посмейте: дар никчёмный!
Но знал он, искренний педант,
Что дар есть не всегда талант.
V
Обычным будучи ребёнком,
Пошел он в школу за углом;
Его примерным октябрёнком
Мечтать учили день за днём
О всем предписанном наследстве
О пионерском славном детстве.
Со златокудрым Ильичом
На сером пиджачке своём
Носил он звездочку доколе
Под барабанов бравый бой
Он, от восторга сам не свой,
Был не введен в зал главный школе,
Где пятипалый символ днём
Зарделся галстука огнём.
VI
И дева старая вожатый
Под тяжкий шелест кумача
Его блюсти взывала свято
Тогда заветы Ильича;
И были всех важней на свете
«Святые» заповеди эти.
Им было трудно счет вести
Их было больше десяти!
Не всё быть отроком весёлым
Настала юности пора
Что звалось шалостью вчера,
То пресекалось комсомолом!
Кто ж, комсомольцем юным став,
Не чтил доходчивый Устав!
VII
Все помнят: членство в комсомоле
Рождало в юношей сердцах
Неведомые им доколе
Смятенье и неясный страх.
У рядового даже члена
Имелось чувство: жизнь так тленна,
Когда в играющей крови
Нет важной составной любви.
На юной девы грудь все чаще
Был взгляд пытливый устремлён
Как будоражил чувства он
Лик златом Ильича блестящий!
Так вытеснял коварный пол
Из подсознанья комсомол.
VIII
«Все мы учились понемногу
Чему-нибудь и как-нибудь»[4],
Но и познания дорога
В убогий переходит путь.
Кто дать мог отроку толковый
Совет, хотя бы пустяковый,
Как знанья применить Итог
Забыл он скоро все, что мог.
Ну, разве в школе нас учили
Писать, не ставя запятых,
Ни дат и ни имен простых
Не знать, не помнить, что творили
До нас великие умы
Так, чёрт возьми, что помним мы!
IX
Легко нам жить на белом свете
Писать почти без запятых.
Что знаки препинанья эти!
Мы запинаемся без них.
Ну, и, конечно, перл творенья
Не выделять и обращенье.
Обычно пишет «грамотей»:
«Привет дружище брат Андрей!»
А если вводное уж слово
Или причастный оборот,
То их в гробу видал народ
Как русский старый, так и новый.
Ах, шли б ко всем чертям скорей
Вы с пунктуацией своей!