Не нужно ходить за мной, Андрей, Света была все так же спокойна, у тебя там похороны, люди ждут тебя.
Не ждут, никто не заметил, что я ушел.
Все равно, тебе нечего тут делать.
О чем ты вообще? Я тут, потому что рад видеть тебя. Ты же знаешь, через что я прошел
Знаю, и уже сказала, что соболезную. Тебе нужно что-то ещё?
Андрей негодовал. Он будто видел перед собой другого человека не ту милую и веселую девушку, с которой бок о бок мыл посуду в день знакомства.
Зачем ты так, Света? Я что-то сделал не так?
Опять ты за свое. Думаешь, что в чем-то виноват. Думаешь снова только о себе.
У меня мама умерла, Света. Похоже, что я думаю только о себе?
Именно, думаешь. Ты хочешь, чтобы тебя кто-то пожалел, но сам не принимаешь никаких слов.
Я принял твои соболезнования, Андрей сдерживал себя, чтобы не повысить голос. Внутри всё кипело.
Могу добавить только одно, спокойствие Светы раздражало ещё сильнее. Мне нет дела до тебя и твоих проблем. Да, мы хорошо провели время тогда, но мне просто было скучно, нужно было занять себя чем-то. Наши разговоры ничего не значат сегодня, и уж тем более ни к чему не обязывают меня. Тебя может быть, и ты из-за этого злишься. Но мне, Андрей, всё равно. Не строй иллюзий, перестань искать и ждать меня.
Зачем ты так, Света? Андрей поник.
Чтобы ты уже перестал жалеть себя и начал смотреть трезво на некоторые вещи. Повторюсь, не строй иллюзий. Прощай, мне нужно идти.
Она бросила на него холодный взгляд и вышла. Андрей продолжал стоять на месте, не понимая, что сейчас произошло. Его взгляд упал на стеллаж с чистой посудой. Подумалось вдруг, что было бы очень уместно сейчас разбить её, разнести тут всё, выместить злость и успокоиться.
Андрей подошёл к стеллажу, взял тарелку в руки, рассмотрел её. Сколько раз ему приходилось мыть её, сколько раз приходилось просматривать в холодном свете мойки наличие сколов, чтобы угодить кому-то. Кровь закипала, бурлила внутри подогреваемая обидой и злобой. Андрей выпустил тарелку из рук. Она достигла пола слишком быстро, глухо ударилась и раскололась пополам. За ней последовала ещё одна и ещё одна. Стеллаж пустел, тарелки летели вниз, разбивались на осколки и придавали чувство давно забытой легкости. Андрей входил в раж, с силой швырял тарелки, переходил к следующему стеллажу и продолжал вымещать злость на посуде. За тарелками пошли кружки, соусницы и другая мелочь всё, что могло разбиться, разлететься на кусочки и дать волю эмоция обиженного и озлобленного человека.
Что ты делаешь? в мойку забежал Герман, видимо, услышав шум.
Андрей вздрогнул, посмотрел на друга и с ноткой безразличия ответил:
Успокаиваюсь, и бросил очередную соусницу на пол.
Остановись, почти приказным тоном проговорил Герман.
Посуда всё продолжала лететь на пол. Весь пол мойки уже был в осколках, а стеллажи заметно опустели. Андрей не думал останавливаться, а присутствие друга даже подзадоривало его.
Да что же ты делаешь! уже кричал Герман, кто за это заплатит?
Ты как всегда, думаешь об оплате, с ноткой разочарования сказал Андрей, рассматриваю рисунок на тарелке. Не переживай, я заплачу.
Тарелка полетела на пол и разбилась на мелкие кусочки. Герман подбежал к Андрею и схватил его за руку.
Этого бы твоя мама не одобрила, сказал он, пытаясь остановить друга.
Не одобрила бы, ага, спокойно ответил Андрей, но её нет.
Но это не значит то, что можно тут все разбивать, Андрей. Идём в зал, там тебя потеряли все.
Посмотрев в глаза друга, Андрей получил ещё большее облегчение. Он почему-то ждал, что Герман не станет его осуждать, а присоединится к нему, и они вместе разнесут тут все. Но Герман был настроен категорически против, а, значит, ничто уже не могло сдерживать. Очередная чашка достигла плитки на полу и разбилась вдребезги.
Андрей, что же ты делаешь Герман отпустил его, отошел и окинул взглядом осколки на полу.
Увольняюсь, спокойнее ответил тот.
Да как ты можешь вообще? возмущенно Заявил Герман, опускаясь на пол. Он начал собирать осколки, его глаза блеснули злобой и недоумением.
Легко, Андрей почувствовал очередной прилив обиды.
Мы с Дианой столько сделали, я вызвал лучшую смену сегодня еда, напитки всё для тебя, и ты платишь мне этим?
И снова мы говорим об оплате.
Герман молчал. Лишь быстро и злобно дышал.
И снова мы говорим об оплате.
Герман молчал. Лишь быстро и злобно дышал.
Тебе придется долго извиняться за этой. Не только передо мной, но и перед Дианой, и перед шефом
Мне все равно.
Эгоист, злобно выкрикнул Герман, как ты можешь так говорить это мне?!
Это я эгоист? возмутился Андрей, как я могу?
Не начинай. Я тут, я рядом, пойми, я очень хочу помочь тебе
Мне нужна помощь? Или тебя злит моя угрюмость и печаль? Хотя нет, не печаль, а, как ты говорил, «нарисованная тоска».
Кто тебе сказ
Диана мне рассказывала, перебил его Андрей, Да, у тебя за спиной попросила меня не грустить в твоем присутствии, потому что тебя это угнетает. Угнетает, Андрей усмехнулся, слово-то какое!
Дианы тут нет, с нарастающей злостью проговорил Герман, тут только мы, я и ты
Именно, тут, сейчас А где вы были, когда мне было невыносимо? Где был ты, когда я разрывался от отчаяния? Правильно, тебе не хотелось видеть мою «печаль». А вот она, моя печаль, на полу, нравится? Мне очень.
Ты не имеешь права так говорить.
О ещё как имею, Герман. Я же делал для тебя все. Тебе хотелось чистых тарелок, я их перемывал вручную, ты хотел, поговорить, и я бежал к вам после учебы, работы и болезненных процедур мамы. Ты хотел, чтобы я был весел и жизнерадостен, и я надевал маски, чтобы комфортнее было тебе. Но ты все пропустил, пропустил моё выгорание, опустошение. В том, что сейчас происходит со мной, есть и твоя вина. Важнее же те люди, которые куда проще и веселее, не так ли? Зачем париться над чужими проблемами, когда можно было их не замечать?
Что ты несешь?
В общем смысле правду, в буквальном разруху.
Он окинул взглядом мойку и почувствовал облегчение. Где-то внутри, рядом с заполняющей злобой начинало зарождаться чувство освобождения. Волнительное до пота в ладонях ощущение разрыва. Андрей больше не хотел видеть Германа, он был не зол, а был разочарован, и это давало больше свободы, чем то, чего изначально хотелось чувства общности и поддержки.
Уходи, сейчас же! отчаянно выкрикнул Герман.
Знаешь, что Герман? усмехнувшись, спросил Андрей, я пожелаю тебе только одного не быть никогда на моём месте. Ты не вынесешь.
Он с силой кинул очередную тарелку на пол, осколки от удара разлетелись в разные стороны, один из них угодил Андрею в верхнюю часть предплечья. Брызнула кровь, запачкав белоснежную плитку на полу и часть осколков вокруг. Боли не было, чувствовались лишь жар и липкость стекающей крови. Герман испуганно окинул взглядом порез, потом посмотрел в глаза другу и не нашел никаких слов. Андрей, увидев непонимающие глаза Германа, зажал порез рукой и направился к выходу.
Спасибо тебе, Герман, тихо сказал он.
На улице он порылся по карманам, достал старый, застиранный платок мамы и прикрыл порез. Хотелось курить и долго-долго идти, куда глаза глядят. Рана болезненно пульсировала, кровь предательски вытекала из-под платка и стекала вниз по кисти. Андрей шел, не понимая даже куда именно.
Не помня себя, он дошел до дома. На остановке снова было людно, вечер был таким же жарким, как и всегда. И только лавочка неподалеку непривычно пустела в тени тополей. Андрей почти перешёл на бег, чтобы успеть занять её. Хотелось курить, остановить кровь и навсегда уехать из этого города.
Присев на лавочку, Андрей почувствовал усталость. Ноги гудели, он прошел почти пять километров от кафе до дома, а кровь все вырывалась из раны. Платок уже стал красным, как и кисть, даже часть закатанной рубашки испачкалась. Порез был серьезным, как оказалось, но думать об этом сейчас не хотелось. Физическая боль, как холодный душ утром, приводила в чувства.
Снова мы встретились тут, сказал знакомый голос.
Андрей повернулся и увидел того самого старика, который на днях говорил о голубях и раздавал конфеты. Как ни странно, он был не против компании этого чудаковатого старичка.
Ой, что это у тебя с рукой? старик заметил кровь на руке Андрея.