Евдоксия так и не смогла придумать, каким образом ей вызвать Евтропия на столкновение, однако случай представился сам, и быстрее, чем она думала. Евнух попался ей навстречу, когда она направлялась в триклиний, где должна была завтракать вместе с мужем. Он откуда-то возвращался и только вошел с улицы, одетый в трабею пурпурного цвета. У Евдоксии внутри все взыграло от мстительной радости. Пурпур! Царский пурпур! Как же она раньше не догадалась? Василисса вдруг ощутила в душе безудержную решимость и готовность к битве.
Что это значит, господин Евтропий? строго спросила она, указывая на его одеяние.
Тога, твоя милость, небрежно ответил он. Официальная одежда римских сановников.
Первый раз вижу, чтобы тога у сановника была пурпурного цвета, ответила Евдоксия, двумя пальцами приподнимая край своей далматики. Разве этот цвет не есть привилегия царствующих особ?
На самом деле она уже слышала недоуменный шепоток придворных по поводу того, что Евтропий носит пурпур, но прежде ей это не казалось важным. Многие придворные, мужчины и женщины, одевались с царской пышностью, но Евдоксию это не задевало: она знала, что затмить ее саму невозможно ни в какой одежде. Но теперь в этом вызывающем пурпуре она увидела подтверждение всем своим опасениям. Аркадий ошибается, думая, что Евтропий не претендует на царскую власть! Он уже чувствует себя царем. И если сегодня он считает себя вправе носить пурпур, не полагающийся ему по чину, кто поручится, что завтра он не примерит на себя корону, несмотря на свое увечье?
Царствующих особ повторил Евтропий, стискивая зубы, отчего нижняя часть его лица совсем перекосилась. Вы, кажется, изволили забыть, ваша милость, благодаря кому удостоились чести сделаться царствующей особой
Что? переспросила Евдоксия и продолжала с расстановкой. Ты хочешь сказать, что это ты даровал мне царскую власть?
Разве нет? евнух посмотрел на нее с презрительной ухмылкой. Не преувеличивайте своих возможностей, ваша милость Власть, она такая Сегодня есть завтра нет.
Нет, вы это слышали?! громко воскликнула Евдоксия, в душе ликуя оттого, что пойманная рыбка болтается у нее на крючке. Он смеет оскорблять меня! Он угрожает мне смещением с престола!!!
Она резко развернулась и почти бегом устремилась куда-то по криптопортику. Свита едва поспевала за василиссой, а она прямиком направилась в детскую, где уже побывала рано утром, до одевания.
Дети! Где мои дети? причитала она.
Оторвав от груди кормилицы маленькую Пульхерию, которая тут же закатилась громким ревом, и прижимая ее к себе правой рукой, левой она поймала Флаккиллу, которая, увидев мать, бросила кубики из слоновой кости и, раскинув ручонки, побежала к ней. Евдоксия подхватила на руки и ее, немного неловко, так что пурпурная камисия на девочки задралась и ножки оголились выше колен. Не обращая на это внимание, василисса бросилась прочь из детской.
Где мой муж? на ходу спросила она.
Из ее свиты никто на этот вопрос ответить не мог, но двое евнухов куда-то побежали узнавать. Не дожидаясь их возвращения и не спуская с рук детей, Евдоксия сначала заглянула в переодевальную, потом в рабочий тавлин мужа и, не найдя его, решила, что он уже отправился в триклиний на трапезу.
Так и было. Аркадий еще не садился и стоял в дверях, выходящих на открытую галерею, любуясь сиянием Воспора в утреннем освещении. Евдоксия кинулась к нему. По ее раскрасневшимся щекам текли слезы, ей не пришлось их вызывать насильственно, волнение и суета заставили ее заплакать.
Что случилось, любимая? ахнул василевс. Ты плачешь?!
Мой господин!!! воскликнула Евдоксия, редко обращавшаяся к мужу таким образом. Мой господин! Я вынуждена покинуть дворец
Что, что такое? Аркадий заключил в объятия жену и обеих дочек на ее руках.
Человек, которому ты доверяешь, оскорбил меня! прерывающимся голосом продолжала Евдоксия. Он намекнул что мне пора убираться из дворца!
Не может быть! попытался возразить василевс, но василисса не дала ему продолжить.
Вот, я так и знала! Мои слова ничего не значат! Ты не хочешь даже выслушать меня! Я ухожу! Это невозможно терпеть!
Она попыталась вырваться из его объятий, но он ловко перехватил с ее руки старшую дочку и, в свою очередь, позволил евнухам забрать ее, а потом подвел Евдоксию к ближайшему креслу, усадил и, забрав у нее отчаянно орущую младшую девочку, передал няне. Потом потребовал принести воды и, дав Евдоксии выпить несколько глотков, начал расспрашивать ее, что случилось. Она говорила сбивчиво, поминутно пускаясь в слезы, но все же по ее словам василевс составил себе представление о том, что произошло и был возмущен до глубины души.
Нося пурпур, он оскорбляет тебя, закончила свой рассказ василисса, которой нагнанное возбуждение не мешало вполне трезво наблюдать за реакцией мужа.
Да, конечно, это нельзя снести обреченно закивал Аркадий, выслушав ее. Это оскорбление царского величества! Я подпишу приказ о лишении Евтропия полномочий.
Глава 7 Крест предстоятеля
Косые столпы света, падавшие сквозь высокие окна базилики Софии, пронзали пространство, как копья бесчисленных ангельских воинств. От душного аромата ладана воздух казался почти осязаемым. Богослужение завершилось, закончилась и продолжительная проповедь, и архиепископ Иоанн, спустившись с высокого амвона, направился к выходу. Однако пройти сквозь толпу, в которой все глаза были устремлены на него и все руки тянулись к нему кто за благословением, кто просто чтобы коснуться края его ризы, было не так-то просто, несмотря на то что младшие клирики образовали вокруг архиепископа живой заслон и прорубали для него путь в людской толще.
Архиепископ чувствовал себя изнеможенным. Прилив сил, который он всегда явственно ощущал, приобщаясь Святых Тайн, весь растратился на произнесение длительной, почти часовой проповеди. Пока говорил, Иоанн не замечал усталости: все его существо наполняли волны ритма, на которые ложились слова, во множестве рождавшиеся в глубинах сознания. Ему нужно было лишь не сбиваться с этого ритма и ловить нужное слово, остальное все делалось как будто помимо его усилий. Нередко впоследствии, просматривая записи своих проповедей, сделанные усердными стенографами, он удивлялся собственным мыслям: неужели он, и правда, сумел так сказать? Для него это было еще одним подтверждением всепроникающей милости Божией, которая не оставляет человека ни в каких обстоятельствах. Но заканчивая говорить, архиепископ всегда испытывал полное опустошение и негодовал сам на себя, что опять отдал всю дарованную ему благодать, не оставив себе ни капли, и при этом понимал, что иначе не мог и не сможет. Его раздражала каждая мелочь, хотя он изо всех сил старался скрыть свое раздражение. Бесцеремонная навязчивость паствы, которая, как сухая, растрескавшаяся земля, не становилась мягче даже после обильных потоков словесных увещаний. Почему они не могут удовлетвориться тем, что он уже сказал, почему не могут унести с собой добытое им горнее слово, принять, как семя, в душу, и в тишине раздумий взращивать всходы? Для чего им нужно его личное благословение, зачем они суеверно хватаются за его одежды? Разве он Спаситель, чтобы творить чудеса? Архиепископ ясно понимал, что это поклонение неполезно ему самому, что оно всевает помыслы тщеславия, которые потом дают непрошенные всходы, хоть он и не устает выдергивать вредоносную поросль. Он досадовал на недогадливость служителей, которые никогда не могли, как надо, защитить его от посягательств толпы, хотя, казалось бы, чего проще? проложить заранее кратчайший путь от проповеднического амвона до ступеней на солею, поставить охрану, из своих же. Но нет! Каждый раз его возвращение в алтарь превращалось в плавание на утлой лодчонке по бурному морю.
Еще несколько шагов
Владыко святый, благословите! коренастый мужчина с квадратной бородой и капельками пота на блестящей лысине бросается ему навстречу. Архиепископ устало осеняет его крестным знамением и сухой, безжизненной рукой касается его головы.
Господь да благословит тебя, господин Астерий, за твое щедрое пожертвование! быстро проговаривает он и внезапно в светлых глазах его вспыхивает искра. Но впредь подумай, каким путем приобрел ты свое богатство.
Астерий застывает с открытым ртом, а Иоанн продолжает свой путь.
Да, синклитика Астерия обойти вниманием было нельзя. Основную сумму на благоустройство обветшавшей больницы Сампсона Странноприимца дал именно он. Но воистину неправедно богатство его, приобретенное от поборов на купленной должности. Вот она, боль! Тех богачей, что готовы жертвовать, толкают к этому муки неспокойной совести. А кого совесть не жжет, тот и не спешит раскошелиться
Владыко святый, помолись о муже моем, Феодоре, пробивается через заслон женщина в цветастой палле, Пристрастился к бесовским зрелищам, окаянный, дома его и не видно!
Спаси, Господи и вразуми раба твоего заблудшего, Феодора, Иоанн устремляет взор под своды базилики и крепко сжимает руку женщины. А ты молись, молись за него сама! Сказано: женою верующей освящается и муж неверующий.